— Ого, да это уже была осада…

— Должно быть, да… А потом и старший брат заметил, сколь нужны в его деле советы мудреца Джафара. Хотя какой прок будущему толкователю Сунн от советов приказчика? Я невольно начала думать об этом самом Джафаре… А когда село солнце, он появился на пороге моего дома в новом с иголочки кафтане, синей, как вечер, чалме и с почтением стал просить моей руки.

— Прости, подружка, мой вопрос. Но он хоть был красив?

— О да, высок, строен, силен. Усы черные-пречерные, а подбородок бритый — знаешь, по новой моде, которую нам привезли франки.

— Да, я понимаю, почему ты в него влюбилась…

— Думаю, сестра, что он уговорил всех вокруг — в него были влюблены все: и матушка, и отец, и брат…

— И потому отец легко отдал тебя ему в жены, не поинтересовавшись, что этот юноша может предложить своей жене.

— О, здесь в полной мере проявилась хитрость Джафара. Я с первых дней своей жизни знала, что получу богатое приданое. А после того как Джафар уговорил отца, что он оборотистый и рисковый торговец, родители еще купили нам в подарок дом… О Аллах, отец говорил: «Чтобы твой муж, после того как разбогатеет, никогда не попрекнул тебя скудным приданым». Ибо мой добрый батюшка был свято уверен, что пройдет год, ну, может быть, два, и оборот нового дела Джафара сравняется с оборотом его учителя, почтенного Масламы.

— Вот так ты и стала женой болтуна?

— О да… Первое время, когда мой муж только стал самостоятельным торговцем и опирался на имя моего отца в делах, он был сказочно щедр и столь же сказочно нежен. Я чувствовала себя самой любимой, единственной и прекрасной женщиной в мире. Но как же, скажи мне, может женщина отблагодарить за это мужчину?

— Думаю, красавица, что ты услаждала его и днем, и ночью… Запоминала все его прихоти, исполняла самые крохотные, самые незначительные пожелания… Думаю, ты и под калиткой стояла в часы заката, ожидая того мига, когда послышатся в конце улицы шаги «самого лучшего на свете»…

— О да, Суфия, ты воистину мудра. Именно так я и поступала! И радовалась тому, что у меня такой муж, такой дом, такая счастливая и спокойная жизнь… О-о-о, далеко не сразу я поняла, что мой муж плохой купец, ибо неудачных сделок у него было куда больше, чем удачных. Но я всегда находила ему оправдание, пыталась лаской, любовью дать ему силы, чтобы эти неудачи забыть…

— О Аллах, я словно слышу себя саму…

— Увы, моя сестра… Но что же еще во власти женщины, как не ласка, понимание, сочувствие?

— Да, это так… Но, увы, мало кто из мужчин это ценит. Собственно, мужчины это ценят, а те, кто лишь называет себя таковыми потому, что носит чалму и молится в мечети, не ценят вообще ничего. Ну, быть может, кроме собственной глупости. Но мы снова отвлеклись от твоего рассказа. И я, и сестры вокруг. Мы хотим знать, что же произошло у тебя в жизни такого, что ты едва не залила слезами всю округу.

Услышав эти слова, Зульфия осмотрелась. О да, они с Суфией давно уже были не одни. Но воспоминания заслонили весь мир, и потому девушка не заметила, что в огромной пещере появились еще женщины. И вновь удивилась Зульфия. Но теперь уже не тому, что все эти женщины появились бесшумно, а тому, как сильно они похожи друг на друга… Удивилась, но пока более не думала об этом. Она чувствовала, что ей необходимо выговориться и не пыталась сдержаться. А удивление, восхищение или испуг можно будет оставить на потом.

И Зульфия продолжила свой рассказ. Теперь она повествовала о том самом утре, когда вдруг появилась в речах мужа «она», любимая женщина. Не скрывала Зульфия, что это известие повергло ее в такие глубины отчаяния, о которых она и помыслить ранее не могла. А когда она упомянула, что Джафар ушел от нее нищим, среди девушек раздались смешки. Невольно улыбнулась и сама Зульфия.

— О да, мои добрые сестры, — произнесла она и почувствовала удивительную радость от того, что есть с кем поделиться своей болью и своими мыслями, — этим я хоть слегка, но смогла отомстить презренному, быть может, самую малость наказать его за ту боль, которую он причинил мне…

— О подружка, — произнесла девушка, которая присела у стены рядом с Суфией, — должно быть, ты наказала и ту дочь шакала, проклятую разлучницу. Должно быть, не скоро твой Джафар сможет делать ей щедрые подарки…

Свиток двадцать седьмой

День лишь начал уходить. Но в красках неба появились уже первые лиловые блики, подсказывая, что закат куда ближе, чем можно было надеяться.

Одна за другой девушки покидали приют спокойствия. Суфия, как всегда, уходила последней. Она погасила светильники, оставив у входа в коридор трут и кресало. Остановившись перед скалой, Суфия проговорила:

— Сим-сим, повелитель, прощай!

И мудрая заколдованная дверь (во всяком случае, так думала Суфия) открылась, выпуская девушку из каменных объятий. Тропинка знакомо вела вниз.

Али-Баба привязал мулов в олеандровой роще. До заката еще оставалось время, и следовало убедиться в том, что никто не сможет воспрепятствовать ему. «О Аллах, творец сущего, повелитель правоверных, помоги мне! Дай мне спокойно войти в пещеру. И клянусь, что моя садака[6] будет необыкновенно, сказочно щедра!»

Али-Баба притаился за камнем почти у серой скалы. Вокруг было столь тихо, что ему самому стало смешно — от кого он таится здесь, где даже птицы, казалось, не летают… Разве что от ящерки в высокой траве… Но этой изумрудной малышке не было дела до какого-то двуногого чудака, который не может достойно выпрямиться.

Али-Баба хотел уже подойти к скале, но тут она отодвинулась и на площадку ступила одна девушка, за ней вышла другая… Юноша понял, что поступил более чем мудро, решив дождаться захода солнца.

Одна за другой мимо него скользили в опускающейся тьме девичьи фигурки. Их было столь много, что Али решил посчитать, скольким людям может дать приют сказочный Сим-сим, но сбился на втором десятке. Подсчет лишь убедил его в том, что это та самая пещера. Пещера, о которой говорил Маруф, пещера сокровищ, пещера, которая сделает его сказочно богатым в один лишь миг…

«Надо бы перевести мулов поближе к скалам… Иначе я буду тратить на переноску сокровищ слишком много времени…»

Али-Баба решительно ступил на тропинку, но в этот миг услышал за спиной шаги — еще одна женщина, закутанная в покрывало по самые брови, спускалась вниз. Али-Баба поспешно юркнул за надежный камень.

«Да будет так… Ночь длинная… Я перенесу все сокровища сюда, на площадку у входа… А потом приведу мулов…»

О жадность, сколь глупой и непредусмотрительной ты можешь быть…

На горы упал вечер. Лиловые сумерки становились все гуще. И вот наконец высоко в небе зажглись звезды. Насмешница луна взошла в своем царственном блеске, окатив и тропинку, и скалу, и самого Али-Бабу серебряным светом.

Смело подойдя к скале, черной, словно уголь при свете звезд, Али-Баба проговорил:

— Сим-сим, по велению сердца, откройся!

И волшебная дверь бесшумно скользнула в сторону. Открылся черный провал, и Али-Баба с замирающим сердцем сделал несколько шагов в темноту. Ток воздуха подсказал ему, что дверь стала на место. Юноша чувствовал себя во тьме словно букашка… И потому торопливо черкнул кресалом, чтобы зажечь заранее приготовленный факел. О да, Али-Баба оказался очень предусмотрительным грабителем, И мешки, и факел, и даже сапожки из тонкой кожи, чтобы не мерзли ноги холодной горной ночью…

В тиши коридора шаги были просто оглушительны. И еще какой-то звук, похожий на голос эха, раздавался вокруг. От всего этого душа у Али-Бабы замирала. О, как хотел он сейчас броситься обратно! Убежать прочь от этих холодных каменных стен и навсегда забыть о таком необыкновенном и страшном чуде… Но жадность пересилила трусость. Она гнала его вперед словами: «Четыре мула, нагруженных мешками… Мешки с сокровищами, которые сделают тебя независимым, богатым, свободным, уважаемым… По два мешка… а быть может, и по три… Ведь тюки с тканями легкие… Четыре груженных золотом мула…»