Но такой дар стоил и большего… Ведь сейчас достаточно было подсунуть Зульфие этот крошечный стеклянный предмет, как рыдания сразу же прекратились. Девушка увидела и свой красный нос, и сузившиеся покрасневшие глаза, и… Увидела, во что ее превратило предательство никчемного человечишки.
— О Аллах милосердный, что это со мной?
— Это, моя дорогая подружка, наделали твои глупые слезы. Ты тоскуешь по этому несчастному предателю, а должна думать о себе…
Да, собственное уродливое отражение показалось Зульфие отличным лекарством от отчаяния и боли. «О презренный, ты не заслуживаешь ни одной слезинки… Но что же делать мне теперь?..»
— Что же делать мне, моя добрая подружка?
— Во-первых, вытереть слезы. Вот так… А потом выпить со мной сладкого шербета, съесть лепешку и послушать умную подружку, которая бежала к тебе с очень-очень важной историей. Но, Аллах милосердный, я даже представить себе не могла, насколько эта история окажется тебе нужна.
Под болтовню Фериде Зульфия успела вытереть столик, вытащить из печи румяные лепешки и налить в узкогорлый кумган[3] ароматного апельсинового шербета.
— Ой, какие краси-и-вые… — пропела Фериде, увидев стопку лепешек. — Вот скажи мне, Зульфия, как же так получается, что твои лепешки самые сладкие, самые румяные, самые нежные…
— Глупенькая, я тебе уже сотню раз рассказывала, что я их пеку и пою. Главное, чтобы было хорошее настроение, когда готовишь…
Голос Зульфии дрогнул. О да, утром у нее было такое замечательное настроение, что ей могли бы позавидовать самые сладкоголосые птицы. А теперь? Сможет ли она хоть когда-нибудь вновь запеть от счастья?
— Я помню, добрая моя подружка. Ты рассказывала мне об этом.
Фериде захотелось прикусить язык. Она ведь просто пыталась перевести разговор на какую-нибудь приятную, спокойную тему. А вышло… А вышло, увы, то, что вышло. Ну, значит, рана ее подружки глубже, чем ей, Фериде, показалось.
Но надо было продолжать. И тогда девушка решила, что сначала надо рассказать то, с чем она торопилась к Зульфие. Быть может, это и будет лекарство от душевной хвори ее доброй подружки.
— Ну так вот… — Фериде откусила огромный кусок волшебно-нежной лепешки и принялась рассказывать, одновременно пережевывая ароматное лакомство и запивая его вкуснейшим шербетом. — Ты помнишь, я тебе недавно рассказывала про подружку моей старшей сестры, Джамилю… Ну ту, которая вышла замуж после того, как к ней посватался старый богатый иноземец… Вспомни, она еще хотела сначала повеситься, а потом выйти замуж за него…
Зульфия усмехнулась. Иногда она понимала свою матушку, которая называла Фериде тупой болтушкой. Но только иногда…
— …Ну да, эту самую. Ну так вот. Иноземец этот узнал, что она сначала хотела повеситься. И поэтому прислал ей тысячу локтей прекрасного шелка и сотню шкурок толстых полуночных лисиц…
— Да, на таком длинном шелковом шнуре веселее вешаться… И падать на сотню шкурок куда приятнее…
Фериде надула губки, но решила не обижаться — кто знает, может быть, после таких злых шуток Зульфия станет добрее и спокойнее.
— Ну, я уж не знаю, так ли рассудила эта самая Джамиля, но только она раздумала вешаться, а за иноземца все-таки пошла. Так вот, ей рассказала ее давняя подруга… О ней я, по-моему, тебе тоже рассказывала. Ну, вспомни, Зульфия… Ну, подруга, которая ростом с мамлюка и которой боялись все мальчишки на улице.
— Быть может, и рассказывала. Так что Джамиля?
— Не, не Джамиля, а эта ее подруга, Алмас ее зовут… Дурацкое имя, верно? Ну так вот, Алмас вышла замуж за Фархада, главного стражника во дворце наместника. И вот ей, Алмас, эту историю рассказала сестра мужа. Она очень похожа на тебя — такая же красавица, черноокая и черноволосая… Тоненькая-тоненькая… И тоже вкусно-вкусно готовит…
— Погоди, подружка, я сбилась… Значит, Джамиля вышла замуж за старика-иноземца. Так?
— О Аллах, конечно так.
— А при чем тут Алмас?
— Да историю же эту рассказала Джамиле Алмас. А ей рассказала младшая сестра ее муженька. Ну, которая похожа на тебя и совсем не похожа на брата…
— О Аллах милосердный… И что же рассказала эта похожая на меня девушка?
— Ее зовут Суфия. Так вот, Суфия была замужем тоже за иноземцем, хотя и молодым, вернее, не таким старым, как Джамиля…
— Я сейчас побью тебя, болтливая девчонка!
— Ну что ты, подружка? Ладно, не сердись, лучше слушай. Муж Суфии, не старый еще иноземец, говорят, ее баловал как только мог. А она не как ты, она бедная была, и потому каждому подарку радовалась, как дурочка, и старалась своему еще не старому мужу угодить… Все желания его исполняла, все прихоти, даже самые глупые, помнила… А он, подлый шакал, вдруг стал долго пропадать в своих лавках, а потом и вовсе ушел от Суфии к какой-то дрянной чинийке.
— О Аллах всесильный!..
— Ну так вот… После того, как муж ушел, Суфия отправилась в горы, чтобы от горя броситься со скалы…
— Бедная девочка… Какая же боль ее терзала, если она готова была решиться на такой отчаянный шаг!
— Да, она очень страдала… Ну так вот, все думали, что Суфия бросилась со скалы. Но на следующий день она вернулась, очень веселая, словно только что на свет народилась. Говорит, что больше не печалится о своем еще не старом иноземце, а постарается достойно жить дальше.
— О, как я ей завидую! Как же ей это удалось?
— Ну так я об этом и хочу тебе рассказать. Суфия, так поведала Алмас Джамиле, долго-долго бродила в горах, все выбирала скалу покруче… Ну вот, а потом она видит, стоит скала высокая, но как будто не из этих мест, а совсем другая, словно выкрашенная темно-серой краской. Суфия и подошла посмотреть, что же это за чудо такое. А потом замечает у самого подножия скалы знак, ну ты знаешь, знак девы-хранительницы, и еще слова какие-то написаны.
— Погоди! Что за знак девы-хранительницы?
— Что ты, Зульфия, ты же сама такими знаками разрисовала вход в свою опочивальню.
— Я просто нарисовала две ладони, сложенные ковшиком… Мне это всегда нравилось…
— Ну вот, а Суфия[4], а она и в самом деле страсть какая умная, она и говорит, знак девы-хранительницы.
— А что за слова нашла там это твоя умница Суфия?
— А вот такие… На камне было написано: «Сим-сим! По велению сердца, откройся!»
— О Аллах милосердный! И что дальше?
— А дальше она прочитала вслух эти слова, а скала возьми да и отодвинься в сторону. А за ней проход, а за проходом пещера… Ну вот, Суфия и вошла…
— И эта безумица не побоялась войти внутрь?
— А чего ж ей бояться, если она шла в горы за смертью? Наверное, она решила, что смерть в пещере не хуже падения со скалы…
Зульфия зябко передернула плечами. Она, конечно, страдала и печалилась после подлого предательства мужа. Но, видно, любила этого ничтожного не так сильно, как неведомая ей Суфия. И потому ни единого мига не думала о смерти. Более того, она, пусть это и недостойно правоверной, всеми силами желала смерти своему предателю-мужу и подлой змее, своей сопернице.
— Но что же там такого было в этой пещере, что она вернулась на следующий день, как ты сказала, «веселая, словно только что на свет народилась»?
— Ой, — Фериде вдруг потупилась, — этого я не знаю. Она только сказала Алмас, чтобы та никому никогда не рассказывала этой страшной истории… Ну вот, а Алмас по секрету рассказала вчера вечером это Джамиле. Рассказала шепотом, а еще она взяла с Джамили клятву, что та будет молчать об этом, как немая…
— Ага, а немая Джамиля рассказала тебе… И что, тоже взяла клятву?
— Ну конечно, Зульфия! Ты же понимаешь, какая это страшная тайна!
— Аллах милосердный, конечно, понимаю. Жаль только, что умная Суфия не сказала, что же там… в пещере… такое, после чего хочется жить дальше…
— Не-а, не рассказала. А только умная Суфия теперь спокойная, не хочет бросаться со скалы и говорит, что больше всего жалеет о потерянных с таким презренным мужем годах.