- Я пытаюсь, Серафим. Но у меня ничего не получается: ты же сам вспомнил Лысого.

- Извини.

- И этот жуткий запах!

- Изо рта?

- Да, да, изо рта! Из твоего рта! Что... что ты... ел?

- Шашлык.

- И все?

- А что еще?

- Разит так, словно ел бизнесмена.

- Да, шашлык был деловой. Мне понравилось. А тебе нет?

- Нет.

- Ладно, я больше не притронусь к бизнесменам, - пообещал убийца.

- Правда?

- Да. Расслабься.

- Я пытаюсь, Серафим. Но у меня ничего не получается. Ты ведь даже не спросил, хочу ли я видеть на тебе эту калошу?

- Это гандон. Чтобы не было детей-мутантов. Я же тебя совсем не знаю…

- Боже!

- Успокойся.

- Сними его сейчас же!

- Как скажешь.

- Ну?!

- Заело, блин...

- Ко мне еще никто не влезал в калошах! Никогда! И вообще, я должна тебе признаться…

- В чем?

Я еще девочка, Серафим. Маленькая, неопытная девочка.

- Хватит пороть чушь, давай трахаться. Слышишь? Гандон я снял, чего тебе еще надо? Сейчас приятно?

- Прямо сейчас?

- Да, да!

- Ну, типа того.

- Значит, поехали…

Отделавшись от презерватива, Серафим старательно загнал движок между двух роскошных заготовок мисс Отвязной и, нежно покачиваясь взад-вперед, стараясь не дышать Маше в лицо, накачал ее до потери памяти.

- ...Потрясно, - похвалила Маша, когда убийца закончил.

- Я же говорил: будет приятно. Понимаешь, - Серефим закурил, - я такой человек, что если я чё-та обещаю, я это делаю профессионально. А ты сразу: «Я девочка! Мне пять лет!» - Он помахал веером из пальцев и широко улыбнулся. Это была улыбка настоящего мужчины, с блеском исполнившего половые функции.

- Кайфово, - согласилась Маша и тоже закурила.

- Уютно с тобой, Маня, - удовлетворенно заметил Серафим. - Обещай мне, - попросил он.

- Что, милый?

- Обещай никогда не трахаться с Лысым.

- А кто такой Лысый? - не поняла Маша. (Да, ее вдули до потери памяти.)

Серафим расхохотался. Он знал, что у Маши Типовашеевой не все дома, но и мечтать не смел, что до такой степени.

- Милый, - она растерянно похлопала ресницами, - что с тобой?

- Маша, я тебя обожаю! - Убийца с нежностью погладил ее шею. - Ты лучшее, что мне только попадалось между ног.

- Правда?

- Сейчас позвоню Лысому... - Не уставая хихикать, Серафим взял с тумбочки мобильник. - Еще раз поблагодарю...

- Серафим!

- Ну?

- Кто такой Лысый? - недоумевала Маша.

- Ха-ха-ха-ха! Сейчас... - Он набрал номер. - Большая скотина, если честно.

- А ты?

- А я больше.

Маша польщенно обняла Серафима за плечи. Услышав короткие гудки, он бросил трубу на место:

- Занято. Потом перезвоню.

- Когда ты вдруг понял, что любишь меня? - спросила Маша.

- Давно, - ответил он.

- Это было как озарение или как влечение?

- Да хрен его знает. Думаешь, я тогда во что-нибудь врубался?... - Серафим задумался. - Это было первого мая прошлого года.

Вернее, в ночь с тридцатого на первое.

- Ты так классно все помнишь?

- Еще бы! Первое мая прошлого года, Вальпургиева ночка, конкурс красоты на Главной городской арене!

- И как это тебе удается? - Маша бестолково покачала головой. - Я бы ни за что не запомнила первое мая прошлого года. Даже если б меня напрягли.

- Ну, если ты не помнишь того, что случилось вчера, кто тебя напрягает помнить первое мая прошлого года?

- А вчера что-то случилось?

- Да всякая ерунда... То ли дело, первое мая прошлого года: грандиозный конкурс красоты, самые конкретные телки края, сногсшибательное шоу! Жаль, что ты ни фига не помнишь.

- А ты расскажи - я послушаю.

- Ну, короче, Лысый и городская администрация ежегодно первого мая устраивают праздник всех тунеядцев и новых русских, чтоб пролетариату жизнь медом не казалась... Я тогда второй год пахал на Лысого. Только замочили, значит, Контрабаса...

- Кто это?

- Так, чмо одно, ты его не помнишь... Звонит Лысый: то да се, цивильная работа, ажур полнейший, не хочешь - меня спрашивает - оттянуться? - в проекте конкурс красоты. У тебя кайфовая соса - говорит - есть? Ну, а у меня как раз тогда с бабами полная лажа была, я говорю: нет. А он: подваливай, Серафим, будет из чего выбрать, я тут каких-то телок надыбал, пусть тряхнут ягодицами, подгребай, посмотрим. В одежде - говорит - хрен чё разберешь, разоблачим - увидим. У Лысого в то время тоже бабы не было: на кого попало у него не встает - обязательно ему, падла, красивую подавай, вот он и заряжает конкурс за конкурсом...

- А кто такой Лысый?

- Маша, дослушать хочешь?

- Да.

- Тогда умолкни... И манера у него такая еще: присмотреться, какая бикса всем катит, потом - цап ее к себе в постель, и все завидуют. Вот ненавижу такое отношение к чувихам. Он меня для того и позвал, чтобы я, короче, за него глаз положил, а он потом сцапал. Прикинь? У меня-то глаз-алмаз: если уж я хочу телку - телка реальная, по кайфу. Себе он так не доверял, как мне. С теми, кого я снимаю, и в постель, и на банкет - нигде не впадлу затусоваться. Ну, я и пошел. А что было делать? Я ишачил на Лысого, выполнял все, что требовал этот фуфел... Пришел, короче, а там, на арене, фейерверк, оркестр, сто тысяч пар глаз... И все на подиум глядят, как голые чувихи жопами трясут. Красиво, обпердеться можно! А Лысый мне, падла: "Секи, Серафим, секи, кто там самая четкая чувиха! Глаз-алмаз, губа не дура! Опосля мне доложишь. Смотри не лажанись!" Ну я и просек: самой четкой чувихой была ты, Маша Типовашеева.

- Я? - приятно удивилась Маша.

- Ты, ты. Мою оглоблю, помню, так свело, что только под утро удалось загасить. А Лысый прикалывается: секите, че у Серафима в штанах, ге-ге-ге, че там у него торчит?! Сразу понял, гнида, на кого у меня стоит, даже не спрашивал. "Обломись, - говорит, - Серафим, не по росточку тебе Машенька - моя это ягодка". Другими словами, пока папа трахается, собака должна сосать дырку от бублика -- вот что он хотел сказать. Такая меня обида, блин, взяла! Но Лысый есть Лысый, ему законов не писали: он за этот конкурс платил, он и увез тебя с собой.

- Меня?

- Тебя, - вздохнул Серафим.

- Когда?

- Первого мая прошлого года.

- А куда?

- В свой особняк, куда еще?

- Классно, - улыбнулась Маша.

- Кому как. Я сам себя дрочил - классно мне было, как ты думаешь? Вот, пусть теперь он себя дрочит. Его время кончилось. Пришло мое время!

Серафим стукнул радиотелефоном по тумбочке и попытался вновь связаться с Лысым. На сей раз удачно. Ответил Лысый:

- Бляха у аппарата.

- Говно ты подарочное, а не Бляха, - засмеялся Серафим.

- Сам говно! - заорал Лысый.

- Ну, привет.

- Ты где?

- На седьмом небе. Спасибо, что интересуешься. Давно мне не было так кайфово. И все благодаря тебе. Хотя, признаться, кроме вони, я ни фига от тебя не ждал.

- Угандошу фраера!

- Ты решил упасть в моих глазах, или у тебя хреновое настроение? Может, я в другой раз перезвоню?... А, Лысый? Что завял?

- Она с тобой? - неожиданно тихо и трагично произнес Лысый.

- Давай без этой, вот, патетики, Бляха, хорошо? А то мпеня вырвет. Да, она у меня.

- Что ты с ней делаешь?

- Ну, а что с красивой бабой обычно делают? Ничего особенного, как везде: чих-пых, чих-пых.

- Повтори то, что только что сказал!

- Чих-пых, говорю, Лысый, чих-пых!

- Ты ведь не любишь ее, сука.

– А это как посмотреть. По-моему, все довольны. - Серафим повернулся к Маше: - Маша, тебе хорошо?

- Да, Серафим.

- Скажи это дяде в трубочку.

- Да, Серафим, - повторила она в телефон.

- Маша!!! - взревел Лысый.

- Хорошего понемножку. - Труба вернулась к Серафиму.

- Ебарь недоделанный!!! - метался бедняга на другом конце провода.

- Нет, Лысый, ты что-то не понял: я-то как раз доделал, сам слышал, как всем хорошо. Не психуй. Ты даже не поздоровался - сразу в бутылку.