Поездки в Великобританию позволяли мне не только вербовать авторов, но и знакомиться с многочисленными молодыми людьми, моими единомышленниками, которые начинали задавать тон в местном издательском мире. Самая интересная компания в то время собралась вокруг «Пенгуина». Стареющий Аллен Лейн, ища главного редактора для «Пенгуина», остановил свой выбор на молодом книготорговце Тони Годвине, и благодаря тому в резиденции издательства — неброском георгианском особняке на Джон-стрит — создалась такая высокая концентрация талантов, какой еще не знало английское книгоиздание. Редакторы Дитер Певзнер, Чарльз Кларк, Тони Ричардсон вдохнули в «Пенгуин» новую жизнь и обеспечили английского читателя широчайшим ассортиментом новаторских книг как в области художественной литературы, так и в других сферах. Придя к ним со списком наших проектов, я встретил самый радушный прием. Факт сотрудничества с «Пенгуином» заметно облегчил нам контакты с другими зарубежными издательствами. Так началось партнерство «Пантеона» и «Пенгуина», которое длилось много лет и воплотило в жизнь, несмотря на разницу в наших «весовых категориях», множество совместных проектов. Спустя много лет, когда из «Пенгуина» ушло несколько ведущих редакторов, я сумел убедить своих коллег по «Рэндом хауз» оказать им финансовую поддержку. Так возникло небольшое независимое издательство «Уайльдвуд» («Wildewood») — полная противоположность той фирмы, из которой позднее вырос «Рэндом хауз Ю. Кей.» («Random House U.K.»). «Уайльдвуд» задумывался как небольшая, серьезная фирма, которая будет заниматься распространением книг в мягкой обложке, выпускаемых «Рэндом» под маркой «Винтидж» («Vintage»), а также розыском новых идей и авторов в Англии. К сожалению, спустя несколько лет эксперимент прекратился.

От Чарльза Кларка я впервые узнал о работах Рональда Лэнга[41], молодого психоаналитика, рьяного критика средневековых методов, все еще применяемых в британской психиатрии. Вместе со своим коллегой Дэвидом Купером Лэнг написал солидный научный труд «Разум и насилие». Но работа «Политика опыта», которую мне дал Кларк, представляла собой нечто радикально иное. То было пламенное полемическое выступление, где опровергалась традиционная точка зрения на сумасшествие и предлагалась альтернативная интерпретация этого явления, а под конец приводились пространные описания галлюцинаций, вызываемых ЛСД. «Политика опыта» вызывала настоящий шок, и вначале я замялся, не зная, как отреагирует на книгу психоаналитический истеблишмент Америки, известный своим непоколебимым консерватизмом. Но мудрый Чарльз посоветовал мне отбросить сомнения — и «Политика опыта» снискала невероятную популярность (издание в мягкой обложке разошлось полумиллионным тиражом), дав начало головокружительной карьере Лэнга. Позднее мы выпустили ряд его замечательных книг по психоанализу, в том числе «Расщепленное Я» и «Я и другие».

Хотя теперь репутация Лэнга, мягко говоря, запятнана — к основном из-за печального финала его карьеры, — профессиональные психоаналитики признают ценность большей части его работ. Его критика внесла немалый вклад в усилия психоаналитиков Европы и США, стремившихся пересмотреть принципы лечения шизофреников. Однако Лэнг оказался жертвой своей колоссальной славы. Упрощенные до предела пересказы его концепции стали элементом контркультуры. Лэнг прослыл апологетом безумия, находящим корень всех душевных болезней в дурном влиянии семьи, а такая идея не могла не пленить молодежь 60-х. Лэнг и сам способствовал этому процессу популяризации, разыгрывая роль этакого гуру — по предложениям импрессарио он разъезжал по США с настоящими гастролями; его лекции привлекали толпы слушателей и возбуждали бурю протестов у коллег. Он начал писать в расчете на вкусы массового читателя. Огромным успехом увенчалась публикация сборника стихов «Узлы», где описывались хитросплетения в отношениях между людьми, и Лэнг превратился в знаменитого автора бестселлеров, подверженного всем сопутствующим этому статусу опасным соблазнам. В своих поздних книгах он лишь повторял уже не раз сказанное; со временем усиливающаяся зависимость от наркотиков и алкоголя взяла свое, и в возрасте шестидесяти двух лет он умер.

Через Лэнга и Купера мы вышли на Джульет Митчелл, впечатляющую своим талантом молодую феминистку, старавшуюся примирить внешние противоречия между марксизмом и фрейдизмом; эту задачу она продолжала решать и в дальнейшем на поприще практического психоанализа. Митчелл была дружна с другими английскими феминистками — Энн Оукли, Шейлой Роуботем. Их труды мы тоже стали издавать. Все вместе они способствовали формированию нового, политически-активного феминизма; впрочем, неприкрытая политическая ангажированность этих ученых сделала их заведомыми изгоями в атмосфере конформизма, возобладавшей в феминистическом движении Соединенных Штатов. В конце 80-х я предлагал издательствам разных университетов для переиздания исследование Джульет Митчелл на тему психоанализа и женщин, ныне считающееся классикой. Отовсюду мы получили письма с отказами, где без обиняков сообщалось, что такую откровенно марксистскую литературу они даже не рассматривают.

К сожалению, пришло время, когда сотрудничество с «Пенгуином», подарившее нам книги Лэнга и ряд других удач, оказалось под угрозой. Первые тревожные симптомы появились довольно рано. Мы с самого начала ощущали особую духовную близость с «Пенгуином», ибо сотрудники обоих издательств принадлежали к одному поколению, пылко жаждущему интеллектуальных революций. Но не менее важна была наша общая «счастливая звезда»: «Пенгуин», такая же крупная корпорация, как и «Рэндом», доверял младшему поколению ответственную работу, которая отнюдь не сводилась к обязанностям отыскивать и скупать самые выигрышные бестселлеры, копирующие продукцию других издательств (хотя, конечно, приходилось делать и это). Одной из основных задач «Пенгуина» оставалось издание недорогой библиотеки общественно значимой публицистики и научной литературы — замысел, возникший в 30-е годы у В. К. Кришны Менона, продолжал жить.

Но в 1970 году Аллен Лейн продал «Пенгуин» компании «Пирсон», одному из крупнейших в Великобритании концернов, собственнику пестрой коллекции самых всевозможных фирм — от газеты «Файнэншл таймс» до «Буэнос-Айрес уотер компани». Чарльз Кларк и его коллеги по издательству уговаривали Лейна, которому уже недолго оставалось жить, передать «Пенгуин» под управление государства и тем самым обеспечить его дальнейшее независимое существование на правах некоммерческой организации. Если бы Лейн дал согласие, английский издательский мир, возможно, пошел бы по совсем иному пути. «Пенгуин» по-прежнему держал бы высокую планку в области коммерческого книгоиздания и покупал бы для выпуска массовыми тиражами книги других издательств; его конкуренты, обслуживающие широкого потребителя, были бы вынуждены поступать по его образцу. Впрочем, от Лейна, всегда ставившего интересы бизнеса на первое место, вряд ли следовало ждать столь благородного жеста. Сделка о продаже была заключена. На пост генерального директора «Пирсон» пригласила (увы, ненадолго) блестящего литератора и издателя Питера Кальвокоресси. Похожее решение приняла и американская компания «Харперз», усадив в президентское кресло Мела Арнольда, изобретателя «дешевой интеллектуальной книги». Оба новоиспеченных руководителя пришли из весьма достойных небольших независимых фирм: Кальвокоресси — из «Четто энд Уиндус» («Chatto & Windus»), Арнольд — из «Бикон пресс» («Beacon Press»). Я с большим интересом следил за их карьерой и очень опечалился, когда оба не выдержали погони за сверхприбылями, диктуемой после поглощений новыми владельцами.

Утратила самостоятельность и «Нью америкэн лайбрэри». Первый раз «НАЛ» была поглощена крупной корпорацией «Лос-Анджелес таймс миррор» («Los Angeles Times Mirror») в 1960 году, когда я сам там еще работал. Три года спустя эта же корпорация приобрела «Уорлд паблишинг» («World Publishing»). Билл Тэрг — один из немногих издателей, написавших мемуары, — нелестно отзывается о новых владельцах, именуя их «аферистами с манией величия», а также «маркетологами с логарифмической линейкой в заднице и жаждой власти в глазах»[42]. Новая власть вскоре кардинально изменила издательскую политику, и ко времени, когда «НАЛ» перешла к «Пирсон», она была уже самой заурядной фабрикой массовой продукции.