— Эй, Вася, это я! — прокричал Аслан.

Молчание.

— Вылезай, чудак, это же я, Аслан.

Из кустарника высунулось красное лицо шофера.

— Убери свою пушку…

Аслан перекинул ружье на плечо. Из дула ещё струился синий дымок.

— Скажи, куда бидоны везешь?

Шофер встал и, вытирая лицо рукавом, подошел к Аслану.

— Тьфу, черт, обознался! Вижу, с ружьем, ну, думаю, нарвался… Салям!

— Далеко едешь?

— К вам в табун бидоны везу.

— Заливай! А я зачем еду, не знаешь? Мне же велели ехать за ними.

— Э, пока вы соберетесь, сам-то и приедет…

— Кто приедет?

— Принц какой-то…

— Ты что, спятил? Какой ещё принц? Что ему здесь нужно, в горах?

— Не знаю… На охоту вроде приехал. Целую машину с оружием привезли. Ну ладно, бывай! Некогда мне. Сказано — срочно доставить бидоны и чтобы сегодня уже сливали кумыс. Ух и напугал ты меня!

Аслан взял у шофера папироску, курил и мрачно смотрел вслед уходившей машине. Приезжают бог знает откуда, заготавливай им кумыс, готовь охоту! Того и гляди, ещё прикажут ловчть сетями козлов и привязывать к кустарникам — подкрадывайся и стреляй!

Аслан рассмеялся. Злость прошла, вытесненная любопытством. Приезд принца — событие небывалое, нельзя упускать случая и не повидать редкого гостя. Тронув коня, он поехал обратно. Теперь, проезжая мимо, можно остановиться у сторожки пасечника. Торопиться некуда.

— Ты что пролетел мимо, когда я махал тебе?

— Слыхал, агай, к нам принц едет?..

— Слыхал, как же! Вася сказал. Только я думаю, что охотиться им лучше в соседнем районе.

— А почему не у нас?

— А что им делать у нас? Там большое хозяйство, а здесь только время потратят.

— Да что ты, агай, ведь нам уже команду дали кумыс для них готовить…

— «Кумыс, кумыс»! Если я говорю, так я знаю, что говорю. Кумыс — это для другого: к нам едет один важный гость… — Старик оглянулся, словно кто-то мог подслушать их, и тихо сказал: — Один большой человек оттуда. — Он махнул рукой на горы, в ту сторону, где была граница, за которой начиналась другая страна. — Тайно, понимаешь?

— Что ты плетешь, аксакал? Зачем ему наш кумыс?

— Вот я и хотел потолковать с тобой обо всем. Что бы все это значило, как ты думаешь? Постой, я вынесу тебе стаканчик…

Старик угостил Аслана пахучим, горьковатым медком, но Аслан не стал задерживаться: напоил коня из речушки и поскакал дальше.

В низине паслись стреноженные кони. Тускло поблескивали бидоны возле палатки табунщика — значит, Вася был здесь и уехал дальше. Аслан спустил коня по крутой тропинке, оставил его пастись на лугу и вошел в палатку. Старуха, жена Нияза, и невестка его возились с чаначем — большим кожаным мешком, выжимая из него остатки старого кумыса. Сам Нияз, коренастый старик с плоским лицом и раздвоенной седой бородкой, сидел на кошме, держа на коленях внука, и жевал табак. Он поднял на помощника тяжелые, припухшие глаза, выплюнул коричневую жвачку.

— Слушай, что я говорю: сейчас поедешь по юртам и скажешь женщинам, чтобы немножко прибрались, навели порядок.

— Что, принц к нам едет?

— Принц не принц, нам до этого дела нет, только подготовиться надо. Так что обойди все юрты, в каждую загляни и строго накажи всем: чтобы было чисто.

— Это тоже начальство приказало?

— Это я тебе говорю, а не начальство. Слушай, что тебе говорят, и выполняй.

Аслан вывел коня по тропке вверх, вскочил в седло и погнал к речке в долине. Всю дорогу он ругал старика. Эта лысая кастрюля, этот прохудившийся чайник только и думает, перед кем бы выслужиться. Кто там едет — принц не принц, ему все равно. Только бы выслужиться. Сидит себе, старое корыто, в палатке, жует табак, а я гоняй, как дурак, по юртам.

Аслан остановил коня в речке. Вода неслась, ворочая камни. Конь долго пил воду, потом стоял подремывая. Аслан не торопился. У него пропал интерес к предстоящему приезду высоких гостей. Он презирал себя и свою жизнь, в которой не распоряжался собой. Не мог плюнуть на все и уехать с дружками? Мотаешься как холуй — то поезжай за бидонами, то уговаривай старух, чтобы вытерли сопли своим внукам и прибрали грязные юрты.

Вдоль берега, далеко одна от другой, были раскиданы юрты, возле которых играли полуголые ребятишки.

Аслан подлетел к крайней юрте и ударил камчой по желтому, как кость, стволу дерева, на сучьях которого сушились подушки и одеяла.

— Эй, кто там, выходи! — закричал он.

За юртой тужился малыш. Он испуганно натянул штаны и убежал в юрту. В проходе показалась сонная старуха.

— Порядок наведи вокруг, байбиче![2] Непонятно говорю? Оглохла, что ли? — Он свесился с коня и прокричал ей в самое ухо: — Начальство едет, понимаешь?

Старуха замахала на него руками.

— Иди и скажи все это Джумагулу. Он хозяин, пускай сам принимает гостей. Что ты хочешь от меня?

— Вот ему и передай, байбиче, чтобы встретили гостей как положено. Ясно? И мальчика помой, а то смотри, грязный какой. Тьфу!

— Сам ты тьфу!

Старуха злобно сплюнула и скрылась в юрте, завесив полог.

Зато в других юртах Аслан вызвал переполох. Женщины сидели у костров, чесали шерсть, готовили обед. Шутя и посмеиваясь, они засуетились, прибирая вокруг.

Аслан ездил от юрты к юрте и пугал всех гостями.

— А ты, джене[3], надень свое лучшеё платье. Может, сам принц захочет поцеловать тебя.

— Какой принц? Что болтаешь?

У другой юрты он бил камчой по тазам.

— А если принц захочет кумыса попробовать? Что, ты из этой лоханки его угостишь? А где твои пиалы? Давай доставай из сундука посуду, выставь на видное место. Пускай все видят, сколько добра у чабанов.

У следующей юрты он кричал:

— Эй, Кумабет, чего зря висит твоя гармошка? Повесь её у входа, чтобы все видели, какой культурный у нас чабан. Зачем прячешь гармошку?

Он вволю натешился, объезжая юрты и рассказывая всякие небылицы о гостях, которые вот-вот должны приехать. Многие смеялись, а иные ругались, но никто не оставался равнодушным. Кто их там знает, что за гости приедут! Не худо на всякий случай прибрать в юртах и хорошенько отмыть детей.

В табун Аслан вернулся к вечеру. Он привязал коня, поел и завалился спать. Но заснуть не мог — все ворочался, курил и думал… Где-то слышались выстрелы. Это стреляли из юрт, чтобы отпугнуть волков, но ему чудилось, что это дружки стреляют в горах. Старый Нияз, раздевшись до нижнего белья, спал на простынях рядом со своей старухой, блаженно сопел и только однажды, перевернувшись на бок, открыл глаза и прошамкал:

— Один патрон!

Аслан снял со стены ружье, нашарил патроны, вышел из палатки, отшвырнул ногой собаку, завилявшую хвостом, вскинул ружье над головой и выстрелил. Гром упал в ущелья и покатился вдаль, замирая. Крупные звезды висели над палаткой, над черной лощиной, огороженной уступами гор.

Аслан долго сидел у потухшего костра, упираясь в ружье, И думал о пустой и тоскливой жизни своей в горах, где дни похожи друг на друга, как овцы. А ведь живут люди — ездят по разным странам, охотятся, катаются на машинах! Неужели же ему, Аслану, суждена жизнь унылая и однообразная, как эти горы? Неужели он всю жизнь будет жить так, как этот старик, лежащий сейчас в теплых кальсонах на простынях и воображающий себя большим начальником? У Аслана сжимались кулаки от недобрых чувств к этому самодовольному бабаю с хитрыми глазками и лицом плоским, как поднос. Навязали ему в воспитатели неграмотного табунщика и решили, что это великое счастье. А его тошнит от этого счастья — да, да, тошнит! Неужели всегда придется подчиняться человеку, который за всю жизнь ничего не знал, кроме овец и кобыл?..

Несколько дней ожидали гостей. В юртах поддерживали порядок и чистоту, мыли детей, доили кобылиц, обновляли кумыс в бидонах, однако гости, о которых ходили разноречивые слухи, не приезжали.