Бабушка Елизавета со временем также почти перестала к нему приходить: дуры-няньки все время стращали ребенка гневом императрицы и запугали до того, что при виде Елизаветы Петровны Павел принимался истошно вопить и биться в конвульсиях.

Доверенная прислуга сообщала императрице о том, как растет царственный ребенок, а придворный доктор Кондоиди сочинял записки о состоянии его здоровья: «Великий князь опочивал сладко и спокойно и пробудился весел. Кушать изволил иной день больше, иной меньше, молочной кашицы и, следственно, благословением Всемогущего в вожделенном находится здравии».

До пяти лет великий князь рос в окружении женщин, которые всячески заботилась о его нуждах, развлекали, закармливали жирным и сладким, ласкали, льстили, рассказывали ему сказки, знакомили с суевериями, преданиями и верой простых людей, учили молитвам, пугали «букой» и матушкой-императрицей – и полностью оправдывали пословицу «У семи нянек дитя без глазу». Как-то раз обнаружилось, что ночью, сонный, Павел вывалился из колыбели на пол и до утра этого никто не заметил.

Такое воспитание, конечно, способствовало раннему и полному приобщению будущего государя к народной жизни и родному языку. (Возможно, именно поэтому Павел, немец по крови, душою стал вполне русским.) Биографы Павла именно к влиянию женского окружения относят примерную набожность великого князя. Вместе с тем мамушки и нянюшки были, несомненно, повинны в порче здоровья ребенка. Павел не только бесконечно простужался от чрезмерного кутанья; желудок его уже в детстве был совершенно испорчен. Он отказывался есть, а его пичкали; от молочного его несло, от мясного тошнило – и так продолжалось потом всю жизнь. Кроме того, запугивания и страшные сказки совершенно испортили ребенку нервы. Он боялся темноты, грозы, новых лиц, резких звуков, забивался под стол даже при громком хлопанье дверей, был плаксив, излишне возбудим и плохо спал.

Других детей рядом с ним не было. Помимо женщин его общество составляли несколько живущих во дворце «на хлебах» «бедных дворян» (старичков-приживалов).

Но со всеми ими мальчику пришлось расстаться, когда в 1758-м, на пятом году, Павла передали в мужские руки. Воспитателями его стали талантливый дипломат Ф.Д. Бехтеев и двоюродный дядя М. К. Скавронский. Бехтеев обучал мальчика грамоте и счету, прибегая для этого к лично им изобретенной наглядной методе. Он выстраивал в шеренги солдатиков, на каждом из которых была написана какая-нибудь буква или цифра, и так Павел быстро освоил первоначальную премудрость. А разбирая и строя маленькие крепости, Павел знакомился с нумерацией и правилами арифметики.

Чтобы заинтересовать мальчика учением, Бехтеев использовал и элемент состязательности. На занятиях он сажал рядом с Павлом взрослых людей из числа дворцовой прислуги, приказывая им притворяться неграмотными. Для поощрения ребенка он придумал особые ведомости, известия которых касались только успехов или капризов Его Высочества. Ведомости имелись двух родов – «устыдительные» и «ободрительные». По их прочтении создавалось впечатление, что вся страна жаждет единственно узнать об успехах и учебе юного великого князя. В них сообщалось, что «нельзя ничему утаиться, что б его высочество ни сделал, можно смело сказать, что за поступками Его Высочества следит столько шпионов, сколько людей в Петербурге: все стараются всякими образы ведать, что великий князь делает, чтоб по тому рассудить могли, какого он нрава». Стоящие на часах солдаты, а также крестьяне и торговцы, всякий портной, повар и истопник – все передают из уст в уста новости о великом князе.

Воспитатель убедил мальчика, что рассылает эту газету всем европейским дворам, поскольку и там «все страстно интересуются жизнью и поведением Павла Петровича». Тем самым, даже не задумываясь об этом, Бехтеев, конечно, развивал в великом князе чрезмерное самомнение, эгоизм и гордость. Помогала этому и Елизавета Петровна, активно привлекая мальчика к придворной жизни, что развивало в нем веру в свою исключительность и высокое предназначение – чувство, которое не покинуло его до самой смерти и во многом осложнило Павлу годы царствования.

Поощряя интересы Павла, Елизавета распорядилась изготовить для него форму и личное оружие. Придворные задаривали его предметами воинской амуниции, небольшим, по его росту, оружием, оловянными солдатиками. Адмирал С. И. Мордвинов поднес ему модель 100-пушечного корабля, генерал-фельдцейхмейстер П. И. Шувалов – артиллерийскую батарею с принадлежностями.

В 1760 году воспитание Павла возглавил глава Коллегии иностранных дел граф Никита Иванович Панин (1718–1783), человек с изрядным жизненным опытом, просвещенный, но, по мнению современников, вяловатый и безынициативный. На посту воспитателя Панин оставался до достижения наследником совершеннолетия. Павел со временем к нему очень привязался, и, по свидетельству современника, «когда престарелый граф Панин, руководитель его юности, лежал на смертном одре, великий князь, имевший к нему сыновнее почтение, не покидал его постели, закрыл ему глаза и горько плакал».

При вступлении в должность Н.И. Панин получил от императрицы Елизаветы специальные инструкции, где были определены основные задачи воспитания наследника. На первое место было поставлено воспитание в Павле высоких нравственных качеств, в особенности любви к Богу, а также «добронравия, снисходительного и доброго сердца». Выбор наук, которые необходимы будущему императору, а также их преподавателей, оставлялся на усмотрение самого Панина «на основании его долговременного обращения в делах политических и благоразумного и дознанного искусства».

В свою очередь, Панин, приступая к своим воспитательным обязанностям, сформулировал собственное «Мнение о воспитании великого князя Павла Петровича». Здесь на первое место было поставлено физическое и нравственное здоровье ребенка. Заботясь о развитии в воспитаннике «мыслей и рассуждений», Панин подчеркивал особую пользу математических наук. Затем следовала история, прежде всего российская. Далее указывалось на необходимость изучения языков – русского, немецкого и французского. Панин также считал необходимым по достижении великим князем четырнадцати лет «приступить к прямой государственной науке», понимая ее в широком смысле, т. е. «к познанию коммерции, казенных дел, политики внутренней и внешней, войны морской и сухопутной, учреждений мануфактур и фабрик и прочих частей, составляющих правление государства, силу и славу монарха».

В целом Панин оказался вполне сносным воспитателем, привязанным к своему воспитаннику и старавшимся по мере сил и возможностей добросовестно исполнять свои обязанности.

Петр III, взойдя на престол, собирался передать воспитание сына в другие руки – просто потому, что в Паниным у него ассоциировалось «женское правление». Рассказывают, что отец однажды навестил Павла в детской (чего раньше никогда не делал) и довольно долго говорил с ребенком. «Э, да ты будешь славный малый, – сказал император, легонько ткнув наследника в лоб. – Надо будет тобой заняться». И, приласкав сына, сказал свите: «Пусть пока остается под прежним надзором, а я подумаю, что сделать для его лучшего воспитания».

В именном указе Петра от 6 апреля 1762 го да специально подчеркивалось, что от надлежащего воспитания великого князя (ему было всего семь лет) «много зависит будущее благосостояние отечества».

Не отставила от сына Н. И. Панина и Екатерина. Поначалу, правда, она тоже хотела это сделать: хотя во время переворота 1762 года, возведшего ее на престол, Панин и принял сторону Екатерины и даже явился одним из наиболее активных заговорщиков, но он никогда не скрывал, что сделал это ради Павла, а не ради самой императрицы. Екатерине была известна его оппозиционность – Панин довольно критически относился к основным принципам

ее правления. Если Екатерина выступала за сохранение и укрепление единоличной власти монарха и организацию государственного аппарата таким образом, чтобы он лишь проводил в жизнь решения верховной власти, то Панин, напротив, стремился к ограничению императорской власти, выступал за власть министров при царствующем, но не правящем государе. Критическое отношение к политике Екатерины Панин впоследствии внушал и своему воспитаннику – может быть, и неосознанно.