Итак, имя де ла Сутьера не вызвало протеста ни с какой стороны, вследствие чего он был окончательно утвержден в качестве одного из судей Шеру. На подобный успех он не смел и рассчитывать. Свободно переведя дух после выбора надлежащего числа присяжных, он легким шагом вошел со своими товарищами в зал заседаний, думая про себя: «Все идет хорошо».

Присяжные заняли свои места, Шеру посадили на скамью подсудимых и окружили жандармами. Когда все стихло, пристав возвестил пронзительным и фальшиво звучавшим голосом, который, по-видимому, свойствен всем судебным приставам:

– Господа члены суда! – И вслед за тем тоном еще пронзительнее: – Шляпы долой!

В эту торжественную минуту де ла Сутьер рассеянно обвел взором присутствующих. Места, отведенные знатной публике, впрочем, как и весь зал суда, предоставленный всем без разбора, были переполнены до последней возможности. Зрители едва могли шевельнуться. В томительном ожидании все сидели, вытянув шеи и задыхаясь от духоты.

Внезапно де ла Сутьер испытал нечто вроде электрического разряда. Он заметил в нескольких шагах от себя, над самыми перилами, которые отделяли толпу от избранной публики, плутовское лицо, обрамленное черными волосами, над которым виднелся чепчик с яркими лентами. Призрак самого Бьенасси не мог бы навести на старшину присяжных большего ужаса, чем вид Женни Мерье, бывшей горничной его дочери. Коварная интриганка уселась в первом ряду, вероятно, с целью пристально следить за ходом судебной драмы, настоящая завязка которой была ей известна лучше, чем кому бы то ни было.

С обеих сторон от нее стояли, как покровители, а быть может, и как советчики в случае надобности, мужчины, которых де ла Сутьер видел на площади: старик отец с тщедушным видом и лицом в прыщах и жених с густой черной бородой и усами и грубым лицом. Как только Женни заметила, что де ла Сутьер ее увидел. Она с улыбкой произнесла несколько слов своим «ассистентам», и глаза их устремились на старшину присяжных, который, со своей стороны, с содроганием отвел от них взор.

Сидя на скамье подсудимых, Франсуа Шеру не мог испытать и сотой доли того, что в эту минуту чувствовал один из главных его судей. Месье де ла Сутьер был уверен, что Женни Мерье пришла в зал суда единственно с целью отомстить ему, что с минуты на минуту она прервет заседание и заявит о невинности подсудимого. А потом назовет имя настоящего убийцы. От этих мыслей у него становилось темно перед глазами, голова кружилась, он хотел бы прорваться сквозь сплошную толпу и оказаться на улице, на свободе, но справился с волнением и остался на месте.

Беспокойство его было таким сильным, что сосед, заметив, как он изменился в лице, поинтересовался его самочувствием. Сначала де ла Сутьер не смог произнести ни слова, но, когда внимательный сосед повторил вопрос, с усилием ответил:

– Ничего… ничего… здесь очень душно!

Ему удалось наконец немного успокоиться, не настолько, однако, чтобы внимательно выслушать и осознать содержание обвинительного акта, чтение которого только что начал секретарь. Впрочем, пока излагались лишь известные читателям пункты обвинения, которые де ла Сутьер знал лучше кого-либо. Когда председатель приступил к допросу подсудимого, к де ла Сутьеру вернулись присутствие духа и полная ясность мысли.

Все это время Шеру сохранял удивительное хладнокровие. Возможно, это было следствием свойственной ему грубости чувств, а может быть, и сознанием своей невинности относительно главного пункта обвинения. Когда его спросили, признает ли он, что был некогда осужден на каторжные работы, он спокойно ответил:

– Это правда, сударь, зачем мне это оспаривать? Но с одного вола двух шкур не дерут, не правда ли? Они продержали меня там сколько хотели и потом отпустили за хорошее поведение, зачем же поднимать старое? Впрочем, не я убил того, как не убил и этого. Нет, не я совершил это убийство. Чтобы мне никогда не опускать ее более, если я лгу. – Произнося эту обычную формулу присяги, принятую у крестьян в Лимузене, он поднял вверх руку.

– Почему же в таком случае мешки с деньгами, принадлежавшие сборщику податей, были найдены в твоем доме? – спросил председатель.

– Я уже из сил выбился, повторяя, что нашел их. Они были брошены на большой дороге и не имели хозяина. Я проходил мимо и взял их. Почему бы мне было не взять их, как и всякому другому? Ну, скажите хоть вы, господин судья, положа руку на сердце, разве вы сами поступили бы иначе?

Между зрителями послышался смех, и председатель вынужден был повысить голос, чтобы восстановить порядок. Подсудимый, не поняв причины смеха присутствующих, принялся в мельчайших подробностях и с полной наивностью рассказывать обо всех своих действиях в вечер убийства. Он не сказал ни слова, которое противоречило бы истине, а между тем его оправдание не произвело должного впечатления ни на присяжных, ни на публику. Присяжные сохраняли свой привычный холодный вид, публика менее скромная не стеснялась ясно высказывать свое неодобрение. Насмешливый ропот слышался в толпе, люди улыбались, пожимали плечами. Очевидно, неправдоподобные, хотя и правдивые объяснения бедного Шеру внушали им лишь презрение и жалость.

В эту минуту де ла Сутьер, который во время допроса несколько раз отирал платком лоб, захотел увидеть, как действуют ответы подсудимого на Женни. Итак, он рискнул бросить украдкой взгляд в ее сторону. Облокотившись о перила, она сама смотрела на него с насмешливым видом, словно говоря: «Жалкое людское правосудие! Мы с вами лучше знаем, в какое заблуждение оно впадает». Однако в ее насмешливом выражении лица де ла Сутьер увидел лишь новую угрозу и быстро отвернулся.

После допроса подсудимого выслушали свидетелей. Никто из них не смог привести ни одного предосудительного поступка со стороны Шеру с тех пор, как тот поселился в окрестностях города Б***. Тем не менее все показали, что он пользовался дурной славой и вообще внушал недоверие. Потом явился человек с показанием, что в день убийства он ехал в Салиньяк на ярмарку и слышал мимоходом, как сборщик податей грозил Шеру строгими мерами, если тот не заплатит налоги. Мэр Салиньяка, у которого обедал Бьенасси, в свою очередь, подробно изложил, как после окончания ярмарки, проходя через центральную площадь, сборщик податей еще раз разговаривал с Шеру, который, казалось, с жадностью смотрел на мешки с деньгами. Старик Нико рассказал, как он нашел тело, и при этом начал передавать бесконечные подробности о своем быке Леберу, который вот уже четыре дня как неизвестно куда исчез. Доктор Симоно и его товарищ дали отчеты в том, что́ выявили при медицинском осмотре тела убитого и что признали дробь, вынутую из раны покойного, одного калибра с дробью, найденной в пороховнице Шеру. Наконец, хотя девиц Бьенасси и хотели избавить от тяжкого обязательства являться в зал заседаний, нашелся свидетель, который привел восклицание Марион «Так я и думала!» при известии, что ее брат был убит Франсуа Шеру.

Восклицание, невольно вырвавшееся у сестры несчастной жертвы, заставило всех содрогнуться и укрепило в умах всех убеждение в виновности бывшего каторжника. Итак, еще до заключительной речи прокурора можно было считать Шеру почти осужденным. Факты казались ясными и неопровержимыми, а преступление – совершенным под влиянием самой низменной страсти. Прокурор сумел с большим искусством сгруппировать все факты обвинения и с изумительной отчетливостью рассказал, как Шеру мог совершить это убийство и какой у него был на то повод. Если у кого из присутствующих и была нотка сомнения, от нее не осталось и следа. Председатель даже с трудом сдержал рукоплескания, которые чуть было не раздались в зале после завершения его блистательной речи.

При подобных условиях задача защитника обвиняемого становилась чрезвычайно трудной. Это был молодой человек, по долгу службы назначенный председателем защищать подсудимого, поскольку никто из именитых адвокатов не решился бы взять на себя дело несчастного Франсуа Шеру.

Он упорно настаивал на странности того факта, что тело Бьенасси было найдено у брода, то есть в трехстах или четырехстах шагах от большой дороги, а пояснить, каким способом Шеру мог убедить сборщика податей удалиться на такое расстояние от большой дороги, решительно не представлялось никакой возможности. Бьенасси, высокий и сильный мужчина, не дал бы себя увлечь, как не поддался бы и на обман. Между тем сборщик податей был убит именно на том месте, где нашли его тело, а в обвинительном акте об этом важном обстоятельстве не упоминалось вовсе. Адвокат умолял присяжных принять во внимание темные пункты дела и закончил свою речь просьбой признать невиновность подсудимого.