Поцелуй этот не был первой, осторожной встречей губ, нет — это было заявление о полном праве обладания. Дэвид с жаром устремился вперед, выведя в авангард свой язык, властно требуя безоговорочной капитуляции. Маргарита сдалась на его милость, их языки сплелись, из ее горла вырывался стон. Они то касались друг друга, то снова отстранялись, устроив друг другу невыносимо сладостную проверку желаний. Маргарита хотела соблазнить своего рыцаря, побудить его познать еще большее обладание, и не могла удержать это намерение в тайне, подчиняясь пылающей страсти.

Он еще крепче обнял ее. Сознание Маргариты уступило место головокружительным чувствам, и она растаяла от его прикосновений. Маргарита скользнула ладонями по спине Дэвида, обняла его за шею, запуталась пальцами в его волосах, надавила ему на затылок, так что его губы еще сильнее впились в нее. Ей нужно было больше его сладости, его жара; ей хотелось, чтобы не только его язык погружался в ее глубины. Ей было больно от пустоты, от неслыханной нужды. Ей отчаянно хотелось ощутить его обнаженную кожу, тяжесть его тела.

Дэвид мял руками ее бедра, все сильнее прижимая ее к себе. Она чувствовала его горячий жезл у своего живота, который терся о нее, пульсируя от желания. Отчаяние приправило его поцелуй, когда Дэвид стал посасывать ее нижнюю губу, а потом нежно покусывать ее. Красный туман возбуждения изгнал все мысли Маргариты, и она, ослепшая, следовала за Дэвидом, предлагая ему все и беря от него тоже все.

Камень давил ей в спину, а от металла доспехов болела грудь. Она дышала неровно, будто задыхалась, в горле у нее клокотал отчаянный всхлип.

Дэвид вздохнул, и его мышцы превратились в сталь, поднимая восстание против железной воли. Через мгновение он отстранился.

Воздух так резко ворвался в легкие Маргариты, что у нее закружилась голова. Но не успела она прийти в себя, как Дэвид уже подхватил ее, поднес к кровати и опустил на нее. Затем снова отстранился, отвернулся, расстегнул кирасу и сбросил ее так небрежно, что она зазвенела, ударившись о столбик кровати. Когда он снял кольчугу и рубаху, то снова повернулся и посмотрел на свою даму. Его глаза горели, блуждая по ее телу, словно впечатывая в память каждую деталь: нежные окружности ее грудей, изгиб талии и крутизну бедер — каждую линию, каждую ямочку. Он отстегнул чулки от рубахи, снял обувь и чулки и предстал перед ней в неистовой, великолепной наготе.

Она рассматривала его, жадно отмечая мужественную грацию всех его движений, мощь его мускулов, так и ходивших под кожей, несгибаемую силу бедер, вспышки света на завитках, покрывавших его грудь и, сужаясь, спускавшихся к твердому жезлу. Маргарита должна была отвести взгляд, притвориться скромной, но она хотела видеть его, хотела запомнить каждый дюйм его кожи, впитать его силу и красоту — на тот случай, если больше она его таким не увидит.

Он приблизился к ней одним мощным рывком, подпрыгнул и приземлился рядом с ней, так что кровать затряслась. Не успела она и шевельнуться, как он привлек ее к себе и стал возиться с застежками ее платья. Она не сопротивлялась, а, положив ладони ему на грудь, впитывала жар, и запах металла, и мужскую энергию.

Он хотел ее, она это знала. Но чего именно он хотел? Что он возьмет, если она предложит ему все, что может дать женщина? Неужели его самоконтроль не менее силен, чем тело, а воля — чем желание? И что она может предпринять, чтобы склонить чашу весов в нужную сторону?

Он стал стягивать платье с ее плеч и дальше вниз, высвободил руки от рукавов. Потом настал черед пояса — тот соскользнул с кровати на пол. Дэвид нетерпеливо выкрикнул что-то, увидев плотную повязку, стягивающую грудь Маргариты, но размотал ее нежно и осторожно, приветствуя появлявшиеся изгибы; лизнул красные следы, оставленные повязкой, поочередно вкусил соски, когда они выпрыгнули из-под ткани. Когда холмы, наконец, оказались на свободе, Дэвид обхватил их ладонями и стал осторожно мять. А когда он нагнул голову и всосал твердый, как бусинка, кончик в свой жаркий рот, Маргарита задрожала и хрипло вскрикнула от избытка чувств.

Этот звук словно пришпорил Дэвида. Он замер и напрягся, не переставая сосать. Твердой, уверенной рукой он стал стаскивать с нее платье, стараясь не причинить боль раненой руке. Наконец он выдернул его из-под Маргариты и отбросил прочь. Вслед за платьем полетело плотное белье, благодаря которому седло не натирало нежные местечки на ее теле. Избавившись от преград, Дэвид положил ладонь на плоскую поверхности живота возлюбленной и стал двигать руку вниз, вниз, пока его длинные твердые пальцы не зарылись в ее мягкие складочки, раздвигая их, а его большой палец стал гладить нежный бутон в том месте, где они сходились.

Маргарита заерзала и, повинуясь настойчивому толчку, раздвинула ноги. Этот жест показался ей таким чувственным, таким освобождающим, особенно когда его палец проник в нее. Она раздвинула бедра шире, еще шире. Она хотела, чтобы он проник глубже, хотела испить его до дна.

И он исполнил ее желание: просунул второй палец — бережно и очень умело. Огонь пробежал от ее груди туда, где копошились его пальцы, и вернулся обратно. Ее дыхание становилось прерывистым, неглубоким, по мере того, как все у нее внутри взрывалось ослепительным блеском, выстреливая крошечными метеорами у нее в глазах. Она выгнулась навстречу Дэвиду, крепко зажмурилась, а ее внутренние мышцы сжимались и разжимались в безумном ритме.

— Прошу, — прошептала она, едва не касаясь губами его плеча, — прошу, войди в меня. Пожалуйста, люби меня...

Он погладил ее по спине, по бедрам, провел ладонью вдоль позвоночника и погрузил пальцы в ее волосы. Она чувствовала нервное биение его сердца, слышала неровное дыхание.

— Ты понимаешь, о чем просишь, милая моя Маргарита? — хрипло, с нетерпением спросил Дэвид. — Ты освобождаешь меня от клятвы?

— Да, да! — Она задыхалась, но в сознании успело промелькнуть изумление: он все-таки попросил ее об этом!

Однако эта мысль тут же ускользнула, ведь он поднялся, а потом вжал ее в подушки, накрыв своим телом. Упираясь руками в матрац, Дэвид посмотрел ей в лицо.

— Это твое желание, не мое?

Его руки дрожали от усилий сдержаться, мускулы словно окаменели. Могучие ноги раздвигали ей бедра, но и они были не такими твердыми, как железный прут, упершийся ей в живот. Она прижала ладони к его груди, упиваясь шелковистостью его волос, затем ее руки скользнули ниже, к животу, еще ниже, пока не обхватили его могучий пульсирующий орган.

— Мое, да, — отрывисто произнесла она. Маргарита пребывала в таком состоянии, что, пожалуй, не смогла бы определить, отвечает ли на его вопрос или заявляет о праве собственности на него. — Ну же, Дэвид. Ну же!

— Как пожелаете, миледи, — прошептал он, словно эхом повторяя слова, которые столько раз говорил ей — давным-давно. — И когда пожелаете.

Только теперь она посмотрела в его ярко-синие глаза и увидела, что они пылают триумфом — и чем-то большим, отчего сердце у нее замерло на мгновение, а затем забилось еще сильнее, еще отчаяннее. Не сводя с него глаз, она сдвинулась немного вверх и приставила навершие его жезла к входу в свою влажную пещерку. Набравшись смелости, она приподняла бедра, чтобы принять его, рукой развела в стороны складочки, чтобы обеспечить ему более легкий доступ, когда он качнулся к ней. Отпустив его шею, она обхватила его за талию и с силой привлекла к себе.

Дэвид издал сдавленный стон. Он скользнул вглубь, вышел, скользнул еще глубже. Она задрожала от этого изысканного наслаждения, от чувства наполненности. Ласки Дэвида заставили ее трепетать, раскрутили пружину удовольствия, послали тысячу маленьких молний во все уголки ее тела. Маргарита шире раздвинула ноги, заставила Дэвида войти глубже, прижалась к нему робким движением бедер.

Внутри запекло, загорелось, предупреждая о грядущей боли. Маргарита испустила низкий, сдавленный стон, но не попросила его остановиться. Она все сильнее прижималась к Дэвиду, но не могла разрушить последнюю твердыню, защищенную ее девственностью.