Нина Боуден

Знакомые страсти

Глава первая

Прежде чем сообщить жене, что бросает ее, Джеймс заказал столик в ресторане. Это была тринадцатая годовщина их свадьбы, а каждую годовщину они отмечали ужином вдвоем. Ресторан Джеймс выбрал, как он сказал Малышке, потому что тот удостоился ступки и пестика в последнем «Путеводителе по ресторанам», но на самом деле это был выбор его секретарши, и она же, как обычно, зарезервировала столик. Она же купила флакон «Femme», неизменный подарок Джеймса в этот день, завернула его, украсила ленточкой и положила в портфель шефа.

Малышка Старр предпочитала «Ma Griffe», но ни разу об этом не обмолвилась. «Femme» обожала первая жена Джеймса, которая совсем молодой погибла в автокатастрофе. Когда Джеймс женился на Малышке и она девятнадцатилетней новобрачной и матерью его детей оказалась в его доме, в шкафу все еще висели платья его первой жены, а в туалетном столике словно ждали хозяйку драгоценности, флаконы с духами, коробочки с пудрой и все прочее. Малышка постаралась понять, как тяжело было бы ее мужу прикоснуться к ним. Она раздала платья, но стала, как он предполагал, носить украшения и пользоваться духами, чтобы доставить ему удовольствие, уверяя в своей любви к «Femme». Если бы Малышка сказала, что будет душиться другими духами, она не только причинила бы боль своему мужу, но и могла бы оскорбить его ребяческим желанием быть «другой», а Малышке ничего так не хотелось, как быть взрослой в его глазах. Со временем она поняла, что отношение Джеймса к вещам бедняжки Энджел объяснялось не чувствительностью, а ленью — он вообще считал, что убирать в доме, резервировать столики и покупать подарки не мужское дело, — но было уже поздно отрекаться от любовно лелеемой лжи. Начать с того, что Джеймс назвал бы ее дурой. И лгуньей — он обожал честность. По крайней мере, так он говорил, и она верила ему.

Сидя в красивом дорогом ресторане напротив мужа и улыбаясь ему, Малышка размышляла о том, что счастливые браки не обходятся без маленьких хитростей. Ей хотелось думать, что ужин обойдется не слишком дорого. Джеймс не скряга, но и не любит бросать деньги на ветер. Она внимательно разглядывала его, пока он, словно вставив в глаз монокль, изучал счет, и заметила, что он нахмурился.

— Все было очень вкусно, — сказала она с лукавой улыбкой. — К тому же у нас двойной праздник! Два праздника по цене одного!

Джеймсу это должно было понравиться. (Ничего особенно примечательного не было в том, что ему нравилось или не нравилось, и теперь не стоило бы упоминать об этом, разве что Малышка воспринимала его привычки как естественное препятствие, вроде горы на ровном месте, отчего строила свою жизнь, стараясь не лезть на гору и держаться незаметно, словно рабыня или ребенок.)

— Что? Ах, да.

Джеймс убрал бумажник и достал кредитную карточку. На его лице, пока он проверял счет, сохранялось хмурое выражение, но оно не относилось к счету, как показалось Малышке, ему не давала покоя какая-то мысль, сомнение…

Британская фирма по производству пластмасс, в которой Джеймс занимал должность менеджера, слилась с франко-германской компанией, и Джеймсу предложили должность коммерческого директора в новой международной корпорации. Он рассказал об этом за ужином, но Малышка не совсем поняла, как он относится к новому назначению. Пожалуй, он казался довольным, однако почему-то нервничал — неужели боялся ответственности? Спрашивать ей не хотелось. Еще подумает, будто она считает его слишком старым для такого повышения. Ей пришло в голову, что даже очень осторожный вопрос может быть неправильно понят. Наверное, он уже давно знал о предстоящем слиянии. Вопрос, «доволен» ли он назначением, наверняка был бы истолкован как желание узнать, не боялся ли он потерять работу. (Для Малышки заниматься подобным мучительным самокопанием было все равно что дышать. Ей даже в голову не приходило, что она боится Джеймса. И она рассмеялась бы, если бы кто-то сказал ей об этом.)

Он проговорил:

— Конечно же, я доволен, глупая гусишка. Правда, мне нужно кое-что сказать тебе. Но не сейчас. Потом, когда приедем домой.

Джеймс встал и накинул на плечи жены шелковую шаль. В тонированном зеркале отразился его галантный жест. Малышка видела красивую преуспевающую пару: высокого мужчину с резкими волевыми чертами лица и женщину с румяными щеками и большими серьезными карими глазами. Джеймс казался значительно моложе своих пятидесяти лет, а она старше своих тридцати двух — так она думала и не огорчалась, наоборот, даже радовалась, надеясь, что Джеймс чувствует себя польщенным. Их взгляды встретились в полыхнувшем отражении свечи.

— Все было замечательно, — сказала она. — Милый Джеймс. Хочешь, я сяду за руль?

Джеймс долго смотрел на нее, так что она даже подумала, не заподозрил ли он какой-нибудь скрытый смысл в ее словах, например, что он слишком стар, слишком устал или слишком пьян, чтобы вести машину. Но он ответил ей открытой щедрой улыбкой.

— Спасибо, гусишка. Я рад, что тебе понравилось.

В течение часа, пока они добирались домой, Джеймс не произнес ни слова. Ей даже показалось, что он заснул, поэтому, когда они пересекали реку, чтобы въехать в освещенный безлюдный Уэстбридж, городок в долине Темзы, она искоса взглянула на него, но увидела, что он смотрит на нее широко открытыми печальными глазами, и выражение его глаз не изменилось даже в ответ на ее улыбку.

— Хорошо вздремнул? — спросила она.

Когда же Джеймс не ответил, ее охватило неприятное чувство. Неужели он совсем не спал и все время, хотя она ни о чем не подозревала, не сводил с нее твердого, ясного и грустного взгляда? Почему грустного?

Вновь проснулся знакомый страх. У Малышки заныло сердце, ставшее тяжелым, как камень. Проезжая по главной улице спящего городка, пересекая железную дорогу и поднимаясь на гору Уэстбридж, миссис Старр, Малышка, искала предлог, чтобы заговорить с мужем и рассмешить его. Осталось позади поле для гольфа, впереди вилась темная, обсаженная деревьями дорога, поднимавшаяся вверх мимо водонапорной башни (исторический памятник, подлежащий охране) эпохи королевы Виктории, мимо дома знаменитой поп-звезды, мимо теннисного клуба.

— Помнишь банкира-иностранца? — спросила она. — Как его фамилия? Ван-что-то. Ну, тот, у которого собственный зоопарк. Через зоопарк течет речка, которая впадает в озеро на краю теннисного клуба. Там обычно дети купались. А теперь не будут купаться, потому что там теперь висит дощечка с предупреждением, якобы вода загрязнена. И знаешь, чем? Тигриными писями. Правда, на дощечке написано «тигриной мочой». Вот уж, нарочно не придумаешь! Это в Суррее-то!

Малышке было приятно услышать его смех. Даже больше чем приятно, стало легче дышать, словно с нее сняли что-то большое, тяжелое, давившее ей на грудь. Чушь, подумала она. И как ей, дуре, не надоест с таким тщанием оберегать покой взрослого человека? Сейчас-то с чего? Да просто привычка, давняя привычка. Первое время она боялась за него, потому что для этого были основания. Он казался ей ужасно несчастным поначалу, когда они познакомились, потерянным и отчаявшимся. Его первый брак закончился кошмаром. Бедняжку Энджел вытащили из автомобиля уже без сознания, и потом в ней несколько месяцев искусственно поддерживали жизнь, когда она жила и не жила. Бедняжка Джеймс навещал ее каждый день и едва не лишился рассудка. В конце концов он возненавидел ее за то, что она изменилась, и проклинал себя за то, что ненавидит ее. Когда же Энджел умерла, он тоже хотел умереть, чтобы наказать себя. У него появились жуткие фантазии, дни и ночи он воображал, как бросается под поезд или прыгает с высокой скалы. Из-за этого ему пришлось обратиться за профессиональным советом к отцу Малышки. В его приемной они и встретились. Папуля обещал дочери, что отвезет ее домой после того, как дантист удалит ей зуб мудрости, но, когда она явилась на Харли-стрит, к нему пришел пациент, поэтому едва покинувший кабинет Джеймс, будучи наскоро представленным, повел ее в бар за углом и там напоил виски с аспирином. Он был добрым и заботливым, но очень печальным, и у нее от жалости сжималось сердце. Забыв о боли и раздутой щеке, она добилась того, что он заговорил о себе, потом совсем по-детски постаралась его развеселить и несказанно обрадовалась, когда он в конце концов улыбнулся. Вместе с тем ее удивило и испугало то, что ей, еще школьнице, удалось развеять печаль взрослого мужчины. «Вы добились большего, чем все таблетки вашего отца», — сказал он, и она почувствовала себя гордой и счастливой.