— А это Рэймонд.

«Сэм…»

…он лежал в спальне в Белом доме и таращился в потолок, слыша лишь дыхание своей жены Бесс. Только в тишине своей комнаты под аккомпанемент дыхания жены он позволил себе усомниться, а правильно ли поступил. Когда репортеры спрашивали о бомбежке Хиросимы, он непреклонно утверждал, что приказ был верным. В бытность его офицером артиллерии все называли Первую мировую войну «войной, которая закончит все войны», но последний конфликт показал, что они чертовки заблуждались. Конфликт растянулся на годы, и его необходимо было как-то прекратить. Немцы сдались в мае, и пора было японцам, которые, собственно, и втянули американцев в эту войну, сделать так же. Но американские парни — его парни — продолжали умирать. Этому надо было положить конец. Его мантрой всегда было «Никогда ни за что не извиняйся», и он никогда не извинялся за свои приказы: ни перед японцами, бомбившими Перл-Харбор, ни перед американцами, которые, благодаря его действиям, смогли жить в меньшей опасности. Но сейчас, в темноте и одиночестве, он думал, а правильно ли поступил. «Не будь ослом, — твердил он себе. — Ты главнокомандующий. Фишка дальше не идет, и ты поступил верно». Он тихонько выбрался из кровати и пошел к двери. Надо попросить кого-нибудь принести стакан теплого молока и постараться заснуть. Открыв дверь, он увидел очень высокого парня с копной густых волос и серо-зелеными глазами. Парень вежливо спросил:

— Чем могу помочь, сэр?

«Сэм…»

…он стоял у смертного одра Агнес и гадал, что теперь с ним будет. Он всегда думал, что выйдет на пенсию, продаст корабль и проведет последние годы вместе с Агнес в их чудесном доме. Но чахотке оказалось наплевать на его планы. Всё случилось так быстро: вот Агнес сидит в гостиной и пишет письмо, а он на крыльце читает газету и разглядывает экипажи на булыжной мостовой, а потом вдруг Агнес говорит, что плохо себя чувствует, и уходит в спальню, но не может заснуть из-за кашля. Когда жена начала кашлять кровью, он вызвал врача. Врач поставил тот диагноз, которого он и боялся: Агнес заболела чахоткой, и ничего не поделаешь. И вот она лежит мертвая, а он остался один. Когда он выстроил дом, жилище как раз подходило для растущей семьи. Даже когда дети повзрослели, завели собственные семьи и разъехались, их в доме было двое, не считая заглянувших в гости друзей. Теперь дом казался опустевшим, и он не знал, что делать.

— Простите, капитан, — окликнули его.

Он оглянулся и увидел темноволосого молодого человека с серовато-зелеными глазами.

— Да?

— Мы уже можем забрать вашу жену.

«Сэм…»

…он смотрел, как горит военный завод, чувствуя, как в нос бьет едкий запах, потом побежал к зданию, разыскивая выживших, чтобы отнести их к лазарету. Совсем недавно он приехал из Милана, вызвавшись работать водителем кареты скорой помощи для Красного Креста. В Париже творилось черти что: когда они с друзьями пытались погулять по городу, вокруг падали немецкие снаряды, а потом еще это… Он бежал к пожару и находил только трупы, но, увидев мертвую девушку, остановился. Война — не женское занятие. Здесь не должно быть женщин. Молодые люди погибают, да — ему самому было только восемнадцать, когда он вызвался работать шофером, хотя эти дураки утверждали, что ему нужны очки. Он хотел помогать и живым, и погибшим. Раненые нуждались в помощи, мертвые — в приличном погребении. Нельзя оставлять погибших на поле битвы. Он поднял девушку и понес ее прочь. Она, конечно, была мертва, но это не причина бросать ее тело огню, и он понес труп в импровизированный морг, поспешно сооруженный около развалин завода. Они сносили туда новые и новые трупы — мужчин и женщин — а трупы всё не кончались. Потом он вернулся и нашел смутно знакомого парня в солдатской форме. Из-под шлема выбивались спутанные каштановые волосы, а серо-зеленые глаза неподвижно смотрели в затянутое дымом небо.

«Сэм…»

Он с удовольствием флиртовал с туристами обоих полов, заглядывающими в магазин на Дюваль-стрит. Даже когда он узнал, что болен СПИДом, начал терять вес и испытывать проблемы с кожей, то продолжил стоять за прилавком, продавая туристам глупые футболки и еще более глупые сувениры. Марти разрешил ему работать, пока он может держаться на ногах. Судя по тому, как он выкашливал легкие, работать осталось недолго, но он поклялся себе, что использует оставшееся время на полную катушку. И вот высоченный парень (просто глоток воды в жаркий день!), с густыми каштановыми волосами и серо-зелеными глазами, за которые душу продать не жалко, подошел прямиком к нему.

— Чему могу помочь?

— Мне нужна футболка для брата.

«Сэм…»

Только за письменным столом он чувствовал себя живым. Он сидел в крохотном съемном коттедже, с тетиной авторучкой и тетрадкой, и стихи просто лились на бумагу. Всего несколько стихов попали в печать, и гонорара едва хватало на счета, но пока он мог писать, ему было всё равно. Днем он работал уборщиком в здании суда, а вечером писал стихи и только тогда жил по-настоящему. В дверь постучали:

— Вам посылка!

Он открыл дверь, ожидая увидеть почтальона, но этот парень был выше, и у него была лохматая шевелюра, и…

«Сэм…»

Она обожала толпу. Да, иногда люди жадничали с чаевыми, иногда забывали аплодировать, иногда требовали «Free Bird» в сотый раз, иногда откровенно грубили, но в общем и целом играть на гитаре в «Булл» было в удовольствие. Хотя сегодня народу было не густо, и она неспешно пощипывала струны любимой гитары. Закончив играть «Me and Julio Down By the Schoolyard»[73] для парочки за ближайшим столиком, она заметила у барной стойки высокого парня, склонившегося над легким пивом.

— Есть пожелания?

— Леди, вы знаете «Brown-Eyed Girl»?

«Сэм…»

Призраки собирались в нем, и Дину казалось, что он сейчас потеряет себя среди мертвецов: Мэл Фишер, известный кладоискатель; Альтея МакНамара, девушка-подросток, покончившая с собой после группового изнасилования; Рэймонд, та самая кукла из Кае Везо, которая, оказывается, вмещала дух жившего в девятнадцатом веке колдуна Калеба Дэшвуда; президент Гарри Эс Трумэн, приказавший сбросить атомную бомбу на Японию; Эрнест Хемингуэй, доброволец Красного Креста во время Первой мировой; продавец Жозе Сандовал, гомосексуалист, умерший от СПИДа; поэт Джонатан Гомез; Бонни Боуэрс, певица, погибшая во время подводного погружения, и многие-многие другие. Но Дин сосредоточился на Сэме, на том, что надо спасти брата, и это помогало ему держаться. Взяв себя в руки, Дин почувствовал то, что не испытывал никогда в жизни, даже представить себе не мог: словно весь мир держался на кончиках его пальцев. Дин забрал чужие радости, надежды, мечты, сомнения, замешательство, горе, страдания, любовь, ненависть, забрал чужие жизни — все они теперь текли сквозь его тело. Он думал, что берет от жизни всё, но как же он ошибался! Хотя сами по себе прочувствованные жизни были не слишком радостными, у Дина всё еще оставались его охотничий азарт — от уничтожения чудовищ, от спасения жизни. Но даже такое яркое ощущение бледнело и меркло по сравнению с тем, что с ним происходило сейчас: как будто всю жизнь он видел мир в черно-белых тонах, а потом вдруг смог различить каждый оттенок спектра. Он видел не просто улицу, стройку, небо и океан — он видел всё: как электричество бежит по проводам, как радиоволны рассекают воздух, как энергетические каналы пронизывают землю. Первым делом Дин опробовал свою новую силу на барьере вокруг стройплощадки, разнеся его вдребезги. Ясное дело, призрак заметил неладное и возник прямо перед старшим Винчестером.

— Привет, Тонто, — Дин растянул губы в злой улыбке. — Ну теперь-то ты впечатлен наконец?

Глава 19

Последний Калуза помнил, что когда-то его племя было могущественным. Помнил потому, что это было причиной их мести и их существования. Калуза не приняли чужаков. Хуже всего были их священники, называющие себя миссионерами, которые пытались заставить калуза верить в одного бога и дошли до того, что утверждали, будто видящая душа единственного сына их бога и еще одна душа неясного происхождения вместе с самим богом всего лишь иное воплощение Трех Богов. Но калуза отринули чужого бога и остались преданы Трем Богам. Чужеземцы только и делали, что вымаливали у своего бога прощение за свои прегрешения. Более того, этот бог позволял иноземцам и дальше совершать плохие поступки, им, утешающимся знанием, что их слабый легковерный бог всё равно примет их, стоит преклонить перед ним колени. А еще чужаки ничего не знали о мире духов. Ну, они утверждали, что верят в два загробных мира: один для тех, кто грешил, второй для тех, кто нет. Вернувшись в мир живых, Последний Калуза понял, что чужаки одержали победу и захватили земли, которые племя когда-то считало только своими. И теперь они знали о мире духов еще меньше, чем прежде. Темные духи пытались подчинить Последнего Калуза, ложью обратить его в свое услужение, но жажда мести была слишком сильна. Один темный дух так и погиб, убитый собственной силой, обращенной против него же. Когда солнце уйдет за горизонт, Последний Калуза, наконец, сможет отомстить. Чужаки сполна поплатятся за содеянное.