Записка была написана карандашом, наспех — в порыве решимости, отчаяния, — некоторые слова не закончены.
Леонид не думал о себе. Он давно уже привык не слишком заботиться о собственной жизни… Но это не только полный провал, это гораздо хуже: немцы контролируют всю информацию, получаемую Кинкелями от источников, и принудили Зигфрида к соучастию в обмане Центра. Значит, они ведут радиоигру, именно поэтому Кинкель им необходим, поэтому они выбрали тактику шантажа и запугивания… Однако положение сложное — как быть? Они, конечно, не остановятся перед убийством, и не только Эрики.
В тот момент, когда Герберт положил ему на стол записку жены и Леонид дважды прочел ее, не веря своим глазам, он поразился самоотверженности этой женщины. Отчаянно-смелый поступок Веры Сергеевны смыл прежние сомнения Рокотова — теперь он верил Кинкелям до конца. Они не предатели, они друзья и союзники, оказавшиеся в исключительно тяжелом положении.
Теперь, когда он знал, что случилось, прежние его подозрения либо исчезли, либо подтвердились. Кое в чем Леонид ошибся, но многое, что он приметил, нашло свое объяснение. И странное поведение Кинкелей, и отсутствие в доме их дочери, и яростный лай почему-то посаженного на цепь ньюфаундленда. Теперь Леонид знал, кто фотографировал его из окна виллы и что за провода тянутся в запертый подвал этого дома. Хотя по вине Кинкелей он угодил в капкан, ему не оставалось ничего иного, как простить попавшим в беду товарищам их вынужденную ложь.
Спускаясь по лестнице со второго этажа в столовую, Леонид видел русые локоны идущей впереди Веры Сергеевны и думал о ней со смешанным чувством благодарности, жалости и горечи. Эта на вид мягкая, серьезная дама и ее муж решились на смертельную игру, когда, по сути, осталось мало шансов на выигрыш. Враг пробрался в их дом, крепко держит за горло, но они все-таки решились. Отважные люди! Уже один этот поступок, обязывает Рокотова помочь им. Да, он вступит в вынужденную опасную игру, станет третьим партнером Кинкелей и будет вести ее, пока не найдет способа спасти их. Фонтэн — вне игры, но его помощь нужна еще больше, чем прежде. Центр будет информироваться через Луи.
Сейчас нужно постараться узнать от Кинкелей все о случившемся. А если немцы схватят его здесь? Вряд ли. Это не в их интересах, раз они занялись радиоигрой: его исчезновение встревожит Центр, расстроит их планы. Вероятно, это люди из абвера или СД. Они не станут действовать опрометчиво, а в молчании Кинкелей они уверены.
Глава пятая
За столом все трое старались беседовать так, чтобы спрятанные в комнате «уши» ни по оброненному слову, ни по интонации не могли уловить даже намека об их сговоре. Кинкели давно обнаружили миниатюрные микрофоны и показали Леониду, где они находятся.
И гость, и хозяева вели себя так, как начали прежде, с момента телефонного разговора между профессором Кинкелем и прибывшим в Лозанну представителем Центра. Герберт выпил рюмку коньяка и больше не стал, ссылаясь на недомогание. Он и в самом деле выглядел неважно. Вялый, говорил тихим голосом, умные глаза за стеклами роговых очков смотрели почти безразлично. Вера Сергеевна с трудом проглатывала кусочки сочного, аппетитно поджаренного бифштекса, запивая легким вином, но держалась молодцом. Изображая радушную хозяйку, она поддерживала предлагаемые мсье Шардоном тосты, болтала о всякой всячине, потчевала гостя, прося, чтобы он съел что-нибудь еще, по своему вкусу, из различных закусок, поставленных на стол. Уже не смущаясь, она называла гостя по имени, а он ее — Верой Сергеевной. В ее положении это было очень нелегко, и Рокотов, восхищаясь ее выдержкой, верил, что она справится со своей трудной ролью.
До калитки его проводила Вера Сергеевна. Было около одиннадцати часов. Ночь выдалась звездная, теплая, но хозяйка, выходя из дому, опять набросила на плечи пуховый платок. Рука, которую она подала на прощание, была словно ледяная. Хотя вряд ли их могли подслушать здесь, в саду, Рокотов поостерегся повторять то, о чем уже успел написать ей в доме. Он выразился иносказательно:
— Не печальтесь, дорогая Вера Сергеевна, все будет хорошо. Ваш муж не так уж серьезно болен, а дочка непременно выздоровеет. Непременно!
— Да, да, я верю, — поняв, сказала она. — Я надеюсь, что они оба поправятся… Так мы ждем вас завтра, Жан!
За ужином они успели поговорить, а вернее, написать друг другу многое. Писали поочередно. Карандаш брал тот, кто в данную минуту не принимал участия в беседе.
Чтобы агенты в подвале чего-либо не заподозрили, гость и хозяева изображали, что не уклоняются от самых серьезных тем. Поговорили о конспиративных делах, о болезни Эрики и причине недомогания Герберта, но скупо, в той мере, в какой это вообще приемлемо за столом во время еды.
«Спасибо вам, дорогая Вера Сергеевна, за ваше мужественное признание, — написал Леонид сразу, как сели за стол. — Я понимаю, чего вам это стоило, и искренне вам сочувствую. Еще раз спасибо! Это неоценимая помощь с вашей стороны. Прошу вас, сохраняйте выдержку и спокойствие. В настоящий момент от этого зависит все».
Прочтя это, госпожа Кинкель закрыла лицо ладонями и так сидела неподвижно, стремясь унять слезы. Муж положил ей на плечо руку, сказал как можно спокойней:
— Верочка, а знаешь, что ты забыла? Предложить мсье Шардону варенья, которое ты варила прошлой осенью. Чудесное земляничное варенье — непременно попробуйте, Жан!
Вера Сергеевна отняла от лица руки, глубоко вздохнула, движением головы откинула за плечи рассыпанные локоны.
— Спасибо, дорогой, что напомнил! Я сейчас принесу, вы должны попробовать, Жан, это мое изделие, раз муж его нахваливает.
Потом она держалась замечательно, даже пыталась шутить. Лицо ее было бледно, но совершенно невозмутимо, движения красивых белых рук спокойны. Большие серые глаза смотрели на Леонида доверчиво и серьезно. В течение ужина все трое перебрасывались записочками. Вопрос — ответ, вопрос — ответ.
«Когда все это случилось?» — спрашивал Рокотов.
«29 марта», — отвечала Вера Сергеевна.
«Успели ли вы известить о провале Центр?» — писал он.
«Нет, — взяв у жены карандаш, писал Герберт. — Ночью у меня был сеанс связи, я передал в Центр информацию. После этого, конечно, сжег все записи. А утром, когда Эрика ушла в школу, они ворвались. Дома оставалась Вера. Я был в университете».
«Сколько их всего, по вашему мнению?» — «Мы видели четырех, одна — женщина, несомненно, немка, но, по-видимому, шайка больше». — «В подвале виллы всегда остаются двое? Эти тоже немцы?» — «Да, двое мужчин. Они там дежурят по очереди: один спит, второй бодрствует. Герберт говорит, что эти тоже, безусловно, немцы — очень чистое произношение, хотя один хорошо говорит по-французски». — «Я заметил прошлый раз, когда приходил к вам в одежде электромонтера, что меня фотографировали из окна вашего дома. Это, наверное, один из тех, что в подвале?» — «Да, это тот, что владеет французским. Они фотографируют всех, кто входит в дом».
Из переписки с Кинкелями у Рокотова сложилась вполне ясная картина случившегося и тех драматических обстоятельств, в которых, как в тисках, находились вот уже второй месяц радист разведывательной группы и его связная. Были в этой картине кое-какие белые пятна, не хватало деталей, но главное высветилось совершенно отчетливо. Остальное Леонид надеялся уточнить при следующих свиданиях, а также в ходе будущих событий.
Сам захват радиоквартиры агентурой врага произошел при таких обстоятельствах.
Утром 29 марта профессор Кинкель поехал на своей машине в Лозаннский университет, где он читает лекции по экономике. Девятилетняя Эрика ушла в школу. Вера Сергеевна, как обычно, занималась дома хозяйством: от помощи служанки она давно отказалась из опасений, что та может случайно обнаружить передатчик и донести в полицию. Часов в одиннадцать человек в полицейской форме позвонил у ворот и на вопрос госпожи Кинкель ответил, что ему необходимо переговорить с мадам конфиденциально. В появлении представителя власти не было ничего чрезвычайного: с началом войны полицейский контроль в стране усилился, и ее сотрудники шныряли по всей Лозанне, наведываясь и в этот дачный район. Вера Сергеевна сказала, что мужа нет дома и вряд ли она сможет быть чем-либо полезной господину сержанту, однако полицейский, улыбаясь, возразил: начальство поручило ему побеседовать именно с ней, а не с профессором Кинкелем. Теряясь в догадках, хозяйка провела настойчивого гостя в дом.