— Зря ты сына Гилором назвал, — тихо сказал он. — Может, и будет на нём дедово благословение… а зря.

Единственный человек, который посмел это мне сказать. И я молчу, потому что он, наверное, прав.

Дело сделано, нам пора уезжать. Бедный Баруф! Армия так доказала свою лояльность, что Совет Благородных приказал долго жить. Услуга с подвохом, но это твоя вина. Если б я мог спасти тебя как-то иначе…

Мог бы, конечно, но за мною должок. Не надо было перехватывать тот караван. Даже если это сделал не ты… что же, Совет Благородных тоже не я разогнал.

Еду и улыбаюсь, в Квайр уже канул в моросящую тьму. Наконец-то собрался дождь, пускай идёт, чем хуже дороги, тем лучше для нас.

Экая мелочь караван, но это против правил игры. Я отдаю тебе Квайр и не мешаю тебе, а ты не мешаешь мне. Это вовсе не месть, и я на тебя не сержусь. Просто приходится напоминать, что я не терплю нечестной игры.

И мне уже не стыдно так думать.

Мы едем сквозь дождь — по тропам, пока ещё палые листья не смыла вода, а завтра, возможно, мы слезем с коней, а послезавтра мы сможем спуститься к реке, и грязное половодье снесёт нас в Лагар.

Мне грустно и хорошо под весенним дождём, а в сером небе уже проявился рисунок ветвей, и пахнет весной. Скромный и ласковый запах чуть одетого зеленью квайрского леса, и снова это странное чувство: мой. Моё. Включающее меня. Но почему? Я — горожанин и потомок горожан, олгонец и потомок олгонцев, жителю великой державы, и моё — это всё, что между двух океанов, от северной тундры до верфей Дигуна.

Нет. Моё — это кусочек земли, где всего-то пяток городов и десятка два городков, пятачок, изъезженный мной из конца в конец.

Чем он лучше других таких пятачков, почему на них я в пути и в лесу, а здесь я в лесу — но дома?

Мы едем, но серый сумрак уже не скрывает нас; я вижу, как запрокинул лицо Эргис и ловит губами струи дождя, а Дарн улыбается, а Эгон поник, а двое верных — Двар и Силар, товарищи многих моих путей — отстали на несколько шагов, и мне не стоит на них глядеть.

Родная земля и запах весны, и невозвратность этих минут. Мы только лишь прикоснулись душой, и снова уходим от неё. Мы будем пока, и будет она, но почему же навеки врозь?

Два дня по реке, три дня по суше — и мы спокойно въезжаем в Лагар. Средь белого дня, как почтённые люди.

А я и есть человек почтённый: купил бассотское подданство, не поскупился, и теперь неподсуден нигде — кроме Квайра. И прятаться мне ни к лицу — я богат и знатен, и представляю только себя. Хватит с нас грязи, ночлегов в лесу и землянок, мы снимаем приличный дом, облачимся в приличное платье, закажем приличный обед. И будем ждать. Мы сняли приличный дом, оделись в приличное платье и ждём — но без дела. Конечно, я вынужден отправлять караваны — но не без дела. Конечно, я вынужден отправлять караваны в Тардан — никто не пропустит их через квайрские земли, но заморские связи Лагара интересуют меня. Тардан разорён десятилетней войной, когда торгуешь предметами роскоши, с этим стоит считаться. Я считаюсь. Тем более, что торговые сделки — это лучшее из прикрытий. Тем более, что цифры моих доходов напомнят кое-кому, что я — не нищий изгнанник и вовсе не стыдно быть знакомым со мной.

Без обмана: гальваника уже выручала меня, и горсть позолоченных безделушек легко уместились в походном мешке. Я не стану выдавать эти вещички за золото, но вид у них весьма недурной, и эта сделка сулит купцам немалый барыш.

Ну, у лагарцев имена! Варт Варталар, навигатор и судовладелец, купец и немного пират. Торжественный договор с полюбовной записью и гильдейской печатью. Я поставляю товар, он перевозит его. Плата за перевоз плюс доля от оборота. Я знаю, что он не обманет меня — на то есть причина, и знаю, насколько полезен он будет мне. И можно уже отправлять гонца в Бассот.

А Тубар сейчас у себя в поместье, и я не могу без зова явиться к нему.

Светская жизнь! Я у всех, и все у меня, дорого и ужасно скучно. И немного смешно: это я год назад задыхался в тисках здешнего этикета? Господи, да ведь это же просто свобода по сравнению с той свободой, которой я наслаждаюсь в Касе!

Днём торговля, политика вечером. Бедные дурачки! Мне было их жаль, когда они глотали крючок, уверенные, что меня провели. Я не люблю нечестной игры, но честной она быть не могла. Мышление девятого века в шестом — с Зелором я не выиграю ничего, и с Сиблом тоже; прорехи в логике они заткнут интуицией, и тут уж я пас — но эти… В прошлый раз я был связан статусом дипломата, а теперь я делаю, что хочу. Я очень немного хочу. Всего лишь вывести из игры посольство Кевата. Политика этого века: много денег и грубый нажим. А у меня ни денег, ни силы — только факты и способы их подавать. Очередная резня в Кайале? Престарелый Тибайен обожает раскрывать заговоры, чтобы казнить десяток-другой друзей. Неплохое развлечение для тирана, но тихий Лагар смотрит на это не так. Три заговора за год — устойчива ли власть Тибайена, не пахнет ли это новой смутой в Кевате? А если рухнет в смуту Кеват, останется только Квайр — сильный, как никогда, и готовый к любой войне.

Нет, я не вру — зачем мне врать? — я просто толкую факты. Деньги и грубый нажим — а признак ли это силы? Зачем Кевату Лагар, если он так силён? Кеватские деньги? Это неплохо, но смотрите, что было в Квайре: Кеват не выкупил даже акхона, хотя по статусу Церкви Единой освободить его должен любой ценой. А если Квайр победит? Армия сильна, как никогда, а калар Эсфа, как полководец, уступает только Тубару. Что тогда будет с теми, кто вздумал служить Кевату?

Милые дурачки! Будь я по-прежнему квайрцем, мои слова не очень бы трогали их. Но я — бассотец, я — деловой человек, политика мне надоела, надо долго ко мне приставать, чтобы вынудить эти признанья.

Да, я не поладил с акихом. Нет, никакой политики. Не люблю никому подчиняться.

Лучший вариант? По-моему, победа Квайра. Обессиленные драчуны будут зализывать раны, а приморские государства обретут, наконец, безопасность и гарантии для торговли.

Успехи есть — на меня пару раз покушались. Но меня оберегает Эргис, охрана моя неподкупна, и я ничего не ем и не пью вне дома.

А Тубар упрямо сидит в своём поместье.

Время идёт, катится мутным валом, я уже опоздал, мой график летит к чертям, но мне нужен Тубар — теперь уже только он.

Наконец-то он появился в столице. Эргис отправлен с письмом, но не был принят — старик, похоже, зол на меня.

Смешно и глупо, потому что я опоздал, я уже день как должен был быть в Тардане. И остаётся последняя глупость — но раз не выходит иначе? — ночью без зова явиться к нему.

Я да Эргис. Ночью, без зова, назвав чужое имя.

Ах, какое было у него лицо, когда он меня узнал! И я нечаянно сделал единственный правильный ход: засмеялся и подошёл к нему:

— Послезавтра я уезжаю, биил Тубар. Простите мне эту дерзость, но жизнь неверна, а я очень хотел повидать.

— Вот как? — сурово бросил он. — Уезжаешь?

— Да, биил Тубар. Здесь все дела окончены, меня уже ждут в Тардане.

Вот тут он подобрел. Вот тут он усмехнулся и предложил мне сесть — лицом к огню. И сам уселся, впившись зоркими глазами в моё лицо.

— Так, значит? Хитрите, хитрецы?

— И да, и нет, биил Тубар. Мы с Огилом разошлись. Я — не чиновник и не солдат, что мне делать рядом с акихом?

— А что раньше делал!

— Это я и делаю, биил Тубар.

— Значит, всё-таки предал дружка?

— Разве? — спросил я сухо. — По-моему, «предать» — это значит переметнуться к его врагам или делать ему что-то во вред. Чем я ему тут навредил?

— Да уж, — сказал он с усмешкой. — Пятого дня кеватский посланник чуть не с кулаками: выслать его из Лагара!

— За что? — спросил я невинно.

— Вот и ему говорят: за что? Возмутительных речей не говорил, на посольских людей не нападал, с Бассотом войны, слава те господи, не предвидится. Если мы за просто так торговых людей высылать станем, так кто с Лагаром торговать захочет? — покачал головой и спросил грустно: — И что тебе неймётся? Не мог ещё потерпеть?