Женщина выговорилась и выдохлась. С закрытыми глазами она откинулась на подушки и вскоре уснула. Давид стоял над ней, не в силах двинуться с места.

Наутро он сделал то, что, как ему показалось, было самым разумным в этой ситуации. Давид пришел к доктору Джефферсу и рассказал ему все как на духу.

— Понятно, — спокойно резюмировал доктор. — Но не стоит от этого так расстраиваться, дружище. В некоторых случаях матери действительно ненавидят своих детей, и мы, врачи, считаем это вполне естественным. На подобные случаи мы даже подобрали подходящий термин — амбивалентность. Способность ненавидеть, любя. Любовники, например, очень часто ненавидят друг друга. Дети часто ненавидят матерей и…

Лейбер раздраженно перебил его:

— Но я никогда не испытывал ненависти к моей матери!

— Люди не любят признавать подобное. Да и зачастую это чувство возникает абсолютно бессознательно.

— Может быть, но Алиса признала, что терпеть не может нашего сына.

— Это у нее навязчивая идея. Кесарево сечение дало жизнь ее ребенку и чуть было не стоило жизни ей самой. Вот она и винит во всем мальчика. Алиса валит все в одну кучу, выбрав за объект ненависти собственного младенца. И если разобраться, то мы постоянно так поступаем! Споткнувшись о стул, проклинаем его на чем свет стоит, но начисто забываем о собственной неуклюжести. И так далее, и тому подобное. Что еще можно добавить к этому? Продолжай любить Алису. Душевное равновесие и ласка — лучшее средство от всяческих недугов. Помоги ей понять, какое невинное и безобидное существо ее ребенок. Убеди Алису, что ради появления на свет ее сына уже стоило рискнуть жизнью. А со временем все уляжется и образуется, она перестанет думать о смерти и привяжется по-настоящему к младенцу. Ну, что же, если через месяц существенных перемен не произойдет, тогда дай мне знать — я подыщу хорошего психиатра. Теперь отправляйся к жене, и, пожалуйста, не надо делать такую кислую физиономию.

С наступлением лета напряженная атмосфера в доме, казалось, действительно заметно разрядилась. Давид, хотя и был поглощен работой, уделял достаточно времени и своей жене. Она старалась больше гулять на свежем воздухе или играть с соседями в бадминтон. От этого она стала куда спокойнее, чем ранее. Страсти по ребенку поутихли, когда одной дождливой ночью…

Алиса неожиданно проснулась, дрожа от ощущения опасности. За окном слышалось завывание непогоды. Алиса принялась отчаянно тормошить за плечо супруга, пока тот не спросил сквозь сон, что происходит.

— Кто-то в нашей спальне. Это опять ОН, я уверена, и ОН следит за нами, — прошептала Алиса.

Давид быстро включил свет.

— Вот видишь, никого нет. Тебе померещилось. Успокойся, дорогая, все отлично. Давно ты так не возбуждалась.

Она судорожно вздохнула, когда он выключил свет, и неожиданно для себя вскоре уснула. Мужчина нежно привлек к себе свою непутевую возлюбленную и стал размышлять над тем, какая неугомонная все же у него жена.

Примерно через полчаса он услышал, как скрипнула и слегка приоткрылась дверь в их комнату. Давид знал, что за дверью никого быть не может, поэтому поленился подниматься из теплой постели, чтобы затворить ее.

Сон никак не шел. Кругом, как и прежде, стояла мертвая тишина. Так прошел еще один час.

Неожиданно из детской раздался пронзительный вопль.

Давид медленно сосчитал до ста. Крик продолжался. Стараясь не разбудить жену, он выскользнул из постели, обулся и как был в пижаме двинулся на крик. “Надо спуститься вниз, — рассуждал он, — и подогреть молока, тогда…”

Нога ступила на что-то мягкое, и, поскользнувшись, Давид полетел в черноту лестничного проема. Инстинктивно выбросив руки, ему удалось ухватиться за перила и предотвратить неминуемое падение.

Мужчина перевел дыхание и в сердцах выругался.

Предмет, на который он наступил, откатился в сторону и теперь лежал на ступеньке. Давид не на шутку рассвирепел.

— Кому это вздумалось разбрасывать вещи на лестнице под ногами!

Он нагнулся и поднял предмет, чуть было не лишивший его жизни.

Пальцы неожиданно покрылись холодным потом. В руках он держал детскую игрушку! Забавную, сшитую из лоскутов фигурку, купленную им же для сына.

Наутро Алиса сама вызвалась отвезти его на работу. На полдороге она свернула к обочине и выключила зажигание. Повернувшись к мужу, женщина медленно произнесла:

— Я хочу немедленно куда-нибудь уехать. Не знаю, дадут ли тебе сейчас отпуск, но если нет, то отпусти меня одну. Умоляю. Можно кого-нибудь нанять, чтобы присматривали за ребенком… Мне просто необходимо уехать на время. Я думала, что избавилась от ЭТОГО ощущения, но я ошиблась. Я не в состоянии больше находиться с ним под одной крышей, он продолжает смотреть на меня своим ненавидящим взором, и от этого я не могу заставить себя даже прикоснуться к нему… Прежде чем что-то случится непоправимое, мне хотелось бы куда-нибудь уехать.

Он молча вышел из машины и жестом приказал Алисе поменяться с ним местами.

— Но сперва ты проконсультируешься у хорошего психиатра. И если он решит, что отъезд для тебя просто необходим, то я возражать не стану. Но так продолжаться больше не может, дорогая. От всего этого у меня самого ум за разум заходит!

Алиса опустила голову, стараясь не показывать подступившие слезы.

Когда они подъехали к конторе Давида, она повернулась к нему и заключила:

— Я на все согласна. Договорись с врачом о консультации.

Он радостно поцеловал ее.

— Умница. Теперь ты заговорила разумно. Ты сможешь добраться домой самостоятельно?

— Ну, конечно же, любимый.

— Тогда до ужина? Поезжай не торопясь, поняла?

— Я всегда так и езжу. Пока.

Первое, что он сделал, войдя в кабинет, это позвонил доктору Джефферсу и попросил его организовать встречу у квалифицированного психиатра.

Дела на работе совершенно не клеились. Время тянулось невообразимо медленно. Мысли то и дело возвращались к Алисе. Надо же! Ей все-таки удалось внушить ему неясный страх и сознание того, что их мальчик в какой-то степени не совсем нормален.

Машинально он продолжал заниматься работой: диктовал текст посланий, подписывал какие-то бумаги, скандалил с непутевыми служащими и так далее. К концу рабочего дня он был как выжатый лимон. С тяжелой головой Давид отправился домой.

Спускаясь в лифте, он еще подумал: “Хорошо, что я так и не рассказал Алисе о тряпичной игрушке, на которой подскользнулся прошлой ночью. Подумать только, что с ней могло быть, выслушай она эту историю! Нет уж, ни за что. Мало ли что бывает…”

Начало темнеть, когда он наконец добрался домой, воспользовавшись услугами такси. Расплатившись за проезд, Давид направился к дому. Тот казался мрачным и необитаемым. Давид вспомнил, что нынче пятница, а это значит, что кухарка отправилась восвояси со второй половины дня. Алиса, вероятно, сейчас спит, измотанная пустыми страхами.

Он перевел дыхание и повернул ключ в дверях.

Давид вошел, бросил шляпу с портфелем на стул и уже начал стягивать было плащ, как взгляд его задержался на лестнице и заставил замереть на месте.

Свет заходящего солнца, проникший через боковое окно, достаточно четко осветил яркие лоскуты тряпичной игрушки, лежащей на верхней ступени лестницы.

Но не это заставило его сердце учащенно биться. Алиса также лежала неподалеку в неестественной позе сломанной марионетки.

И она явно была мертва.

В доме по-прежнему стояла полная тишина. Давид бросился к жене и сжал ее лицо в ладонях, он также попытался усадить ее, шепча имя любимой, но все было тщетно.

Тогда он кинулся вверх по лестнице и распахнул дверь в детскую. Ребенок, как ни в чем не бывало, лежал в кроватке с широко распахнутыми глазами, с красным и потным личиком. Наверное, от долгих слез.

— Она умерла, — зачем-то сказал ребенку Давид. — Умерла…

Мужчина нервно захохотал. Сначала тихо, затем громче и громче.