Дополнительное моральное удовлетворение Карл IX получал и от мысли, что в этой войне против католиков не представится возможности отличиться его герою-брату, стяжавшему себе славу защитника католицизма. Тут потребуются другие союзники, и прежде всего — Генрих Наваррский, с которым его некогда связывала тесная дружба и к которому он никогда не переставал испытывать самые добрые чувства. Он болезненно ощущал отсутствие друга в торжественные моменты больших придворных праздников, таких как его бракосочетание в ноябре 1570 года с дочерью императора Священной Римской империи Елизаветой Австрийской или торжественный въезд в Париж в марте 1571 года. К этому намерению Карла IX привлечь своего кузена к французскому двору одобрительно относились и те, кто хотя и не был другом Генриха Наваррского, однако надеялся таким способом вывести его из-под влияния матери, непреклонной гугенотки Жанны д’Альбре, и постепенно возвратить в лоно католицизма. Знали и средство, с помощью которого можно было, как полагали, ускорить приближение этого счастливого дня — заключить брак Генриха Наваррского с младшей сестрой короля Маргаритой Валуа.
В полной мере одобряла это намерение и Екатерина Медичи, вообще предпочитавшая для решения проблем прибегать не к силе оружия, а к золотым цепям Гименея. Именно по этой причине она не разделяла замыслов перенесения, ради установления прочного мира внутри королевства, войны за пределы Франции, будь то Испания или Англия. Она стремилась к миру и во внешней политике, предлагая для установления согласия с Англией весьма экстравагантный проект заключения брака сорокалетней королевы Елизаветы и двадцатилетнего герцога Анжуйского, а если не получится — то еще более молодого герцога Алансонского или даже Генриха Наваррского. Важное место в матримониальных планах королевы-матери отводилось и Маргарите. Сначала она собиралась выдать ее замуж за дона Карлоса, сына Филиппа II, а после того как инфант трагически погиб (упорно ходили слухи, что он был убит по приказу отца) — за самого короля, овдовевшего в результате безвременной кончины Елизаветы, старшей сестры Маргариты, которую ей предстояло заменить. Однако из этого ничего не вышло (Филипп II предпочел вступить в брак с дочерью императора Максимилиана II, эрцгерцогиней Анной Австрийской), равно как и из намерения просватать Марго за короля Португалии Себастьяна.
Так Екатерина Медичи в конце концов пришла к убеждению, что Маргариту лучше всего выдать за Генриха Наваррского, тем самым одним махом решив множество проблем. Прежде всего это позволило бы, полагала она, видимо, искренняя в своих заблуждениях (забудем на время о Варфоломеевской ночи, до которой еще далеко), выйти из политического и конфессионального тупика: бракосочетание протестанта-принца с католичкой-принцессой укрепило бы мир внутри королевства и успокоило бы религиозные страсти, укрепив доверие гугенотов к центральной королевской власти. Кроме того, открывался путь для решения еще одной проблемы, на первый взгляд исключительно семейной, которая, однако, в перспективе была способна повлечь за собой серьезные политические последствия.
Уже давно замечали, что Маргарита неравнодушна к герцогу Гизу, восемнадцатилетнему сыну знаменитого Франсуа Гиза, героя с отметиной на лице, и юный герцог отвечает ей взаимностью. При королевском дворе Валуа царили вольные нравы, и любовная связь принцессы с герцогом Гизом сама по себе не могла никого шокировать (говорили, что любовные утехи были знакомы Марго с одиннадцати лет). Проблема состояла в том, что молодые любовники не прочь были вступить в законный брак, и семейство Гизов горячо поддерживало их намерение. Кардинал Лотарингский, дядя юного Генриха Гиза, дал понять королеве-матери, что готов щедро одарить своего племянника, если состоится его свадьба с принцессой Марго. Обещаны были брачные торжества, каких еще не проводили в Париже. Однако Екатерина Медичи и слышать не хотела ни о чем подобном, ни за что на свете не желая видеть герцога Гиза своим зятем. Слишком свежо было в ее памяти всевластие «господ лотарингцев», ставшее для нее нестерпимым бременем, и однажды освободившись от них, она не намерена была повторять ту же ошибку. А кроме того, она догадывалась, что женитьба на Маргарите открывает Генриху Гизу прямой путь к королевскому трону Франции. Видеть в этой роли своих вассалов, дерзких выскочек, было выше ее сил.
И она приняла необходимые меры. Как-то ранним утром Карл IX (накануне он перехватил любовную записку сестры) неглиже, в одной сорочке и домашнем халате, крайне возбужденный, в сопровождении барона де Реца ворвался к ней, требуя наказать Маргариту. Несмотря на ранний час, виновницу вызвали, и мать с братом подвергли ее допросу с пристрастием, а затем отлупили как Сидорову козу, после чего она долго приходила в себя. Урок пошел впрок не только Марго, но и ее незадачливому любовнику, вернее, представителям клана Гизов, которые тут же отказались от планов породниться с королевским семейством и оперативно женили Генриха на Екатерине Киевской. Маргарита же быстро утешилась в объятиях очередного любовника.
Помимо всех прочих соображений Екатерина Медичи считала брак дочери с Генрихом Гизом неприемлемым и по той причине, что он нарушил бы и без того хрупкий Сен-Жермен-ский мир, вызвав у гугенотов обоснованные подозрения. Оптимальным решением представлялся брак Маргариты с Генрихом Наваррским. Карла IX не пришлось долго уговаривать дать свое согласие на это замужество сестры, и Екатерина Медичи взяла на себя бремя переговоров с Жанной д’Альбре, которые не обещали быть легкими. Протестанты заволновались. Им представлялась как оскорбительной, так и небезопасной женитьба их вождя на принцессе-папистке. Активизировались и англичане, опасавшиеся лишиться союзника в лице французских протестантов. Желая перебить конкурента, они предложили брак не только своей королевы Елизаветы с Генрихом Наваррским, о чем, как мы помним, одно время подумывала и Екатерина Медичи, но и его сестры Екатерины Наваррской с королем Шотландии. Таким образом, брат и сестра, владетели Наварры и Беарна, должны были бы править Англией, Ирландией и Шотландией — слишком радужная перспектива, чтобы ею могла соблазниться благоразумная Жанна д’Альбре. Не хотела она закрывать глаза и на то, что Елизавета Английская на 20 лет старше ее сына. Наконец, и это главное, Жанна была осведомлена об английских порядках, в соответствии с которыми ее сын, женившись на английской королеве, стал бы не королем, а лишь принцем-консортом, то есть в случае смерти Елизаветы он терял всякое значение. Впрочем, было и еще одно обстоятельство, с которым не могла не считаться предусмотрительная королева Наваррская: она знала о намерении Екатерины Медичи связать узами брака своего сына герцога Анжуйского с королевой Англии и не хотела становиться на ее пути, дабы не досадить ей и тем самым косвенно не навредить делу французской Реформации.
Так и Жанна д’Альбре постепенно склонилась к мысли, что не остается ничего иного, кроме как принять Маргариту Валуа в качестве невестки. Как истинная представительница рода д’Альбре, достойная дочь своего отца, вечно лавировавшего между Испанией и Францией, она и в этом постаралась усмотреть для себя ту выгоду, что, породнившись с Валуа, защитит Наварру от посягательств со стороны Филиппа II. Однако, уже приняв для самой себя решение, она не спешила ответить согласием, постаравшись в ходе долгих переговоров добиться максимальных уступок со стороны Карла IX и королевы-матери — прежде всего передачи городов Гиени, в которых все еще находились королевские гарнизоны, и отказа от поддержки мятежных католиков Беарна. В трудных переговорах, больше походивших на перетягивание каната, прошел весь 1571 год.
Между тем время шло и результаты изощренной стратегии королевы-матери стали сказываться даже в самой Ла-Рошели. Начались разногласия в руководящей верхушке гугенотов. Если Жанна д’Альбре по-прежнему была непреклонна, то люди поуступчивее характером, вроде Колиньи, сочли за благо пойти на сближение с королевским двором Франции. Впрочем, у адмирала имелись на то свои резоны: как-никак он был не королем Наваррским, а подданным Карла IX, обвиненным в государственной измене, и разговаривать на равных с сувереном для него не представлялось возможным. Разумнее было получить прощение и восстановление в должностях и титулах, тем более что король, ценивший его как военного специалиста, готов был пойти навстречу. При секретном посредничестве Людвига Нассауского в июле 1571 года было достигнуто соглашение: Колиньи, а заодно с ним и Конде вновь обретали королевское расположение и причитавшиеся им привилегии. Престарелый Колиньи, незадолго перед тем женившийся на юной Жаклин д’Антремон и потому смотревший в будущее с исключительным оптимизмом, покинул Ла-Рошель. 15 сентября 1571 года в замке Блуа состоялась его личная встреча с Карлом IX. С него не только сняли все обвинения, но даже вырвали страницы реестра, на которых содержался обвинительный приговор. Вдобавок король пожаловал ему еще 100 тысяч ливров «в знак признательности за примерную службу», каковой, видимо, было признано его участие в гражданской войне в качестве военного предводителя гугенотов. Колиньи вновь вошел в состав Королевского совета, членом которого являлся при Генрихе II, перед тем как перейти в протестантизм, и, оставаясь гугенотом, получил в качестве бенефиция аббатство. По свидетельству д’Обинье, Карл IX при этом будто бы обнял Колиньи и с улыбкой сказал ему: «Отец, наконец-то вы с нами и больше уж не ускользнете от нас». И точно, не ускользнул…