А пока Гриша взялся за записи.
— Эй, а что ты записываешь? Фискал, что ли?
— Т-т-то есть поедешь в карьер спрашивать про те возы песк-к-ка? — это Миша первым справился с обуявшим всех весельем. Почти справился.
Гриша улыбнулся:
— В другой раз. Недосуг мне нынче.
Хохотали до тех пор, пока не пришла пора выходить. Пресс — это интересней песка. Только к месту работы над ним попасть не удалось. Крепкие руки сильных мужчин доставили его прямиком к руководителю строительства, на правёж.
— Вот, господин, подозрительный тут такой с нами ехал. По сторонам смотрел и всё записывал. Когда спросили — царём назвался, — Миха положил на стол книжицу.
Хозяин кабинета, не поднимая глаз от бумаг, велел двоим остаться для присмотра, и дочитал письмо до конца. Потом составил ответ и велел отнести его какому-то Курдюку. Покосился на государя, безучастно ожидающего продолжения событий, и принялся листать его записи.
Кажется, это занятие боярина увлекло, потому что время от времени он просил объяснений. Тут всё-таки не связное повествование, а рабочие пометки. Этот пожилой, немало повидавший человек, не особенно разглядывал наброски устройств и приспособлений. Соображения о том, каким государству быть волновали его значительно больше.
— Что не шпион ты засланный, это, паря, понятно. А вот заумь твоя — она от недостатку опыта, потому что разумности в этих задумках изрядно. Так вот: люди, они для себя стараются, своё приумножают. Ты же желаешь, чтобы они о государстве в первую очередь пеклись. Вроде как — а сами мы как-нибудь.
Скажем, пусть ты царь, и царство, получается, твоё. А на Вельям-острове княжеская вотчина имеется у тебя и рода твоего. Тогда, если всем брать с тебя пример, выходит, что спервоначалу надо подумать о собственном достатке, о детях и родне, а уж потом о стране и народе, и о нас, боярах верных.
— Спасибо, господин, надоумил, — Гриша непринуждённо забрал со стола свой поминальник, и принялся заносить в него новые соображения. Как ни крути, а с собственностью на землю придётся разбираться до конца. Она ведь пока главный кормилец.
— Привет, Гриня, — Наталья вошла. — Это я настрожила обитателей здешних, чтобы береглись любопытных, что тайны оружия нашего пожелают выведать.
Она прекрасно выглядит в коротком камзоле поверх сорочки — такие в последнее время часто шьют для мастеровых, которые стоят на вещевом довольствии. Правда, вместо брюк на ней просторная юбка немаркого цвета, из-под которой виднеются тупоносые яловые башмаки на шнуровке. Платок, повязанный «по-бабски» дополняет образ царицы. Она тут смотрится гармонично и естественно. Он уже видел, что здешние женщины похоже одеваются.
Миха испуганно крестится, а боярин, кажется, возносит мысленно благодарную молитву Всевышнему, расположившему его к сдержанности. Хотя, это ведь тёртый калач. И умница, каких мало.
Глава 29. Доигрался
Первым доигрался Тыртов. Его пехотинцы, высадившиеся на Ростоц-острове для проведения учебных военных действий против реального противника, так досадили франам, что экспедиционный корпус сдался. Просто безо всяких условий подняли белый флаг и сложили оружие.
А что прикажете делать, если колёсные пищали торчат из-за каждого куста и валят любого, кто покажется. Это днём. Ночью всё значительно хуже. Проклятые рыссы из темноты стреляют короткими стрелами в часовых, выглянувших на шум. Попытка же атаковать пресекается залпами картечи из невесть откуда выкаченных пушек. А еще свои проклятые пищали они поставили не на два колеса, а на четыре, и запрягли в эту тележку лошадку. Отстреляются издалека, и уезжают. Гнаться за ними — это снова попасть под картечь. Пытаться обходить с флангов — самоубийство — кругом засады. Такое впечатление, что рысский котёнок с франской мышкой играет, а не война ведётся. За фуражом никуда не выберешься — никто из таких вылазок не возвращается. И ведь всегда первыми валят командиров.
Весь этот ужас усугублен полностью прервавшейся связью с внешним миром. Линейные корабли, попытавшиеся провести на родину караван судов, вернулись избитыми двумя неказистыми галиотами, дотянуться до которых из орудий не удалось ни разу. Они оказались довольно ходкими и сблизиться с собой не позволили ни разу, легко добрасывая ядра, пробивающие метровые дубовые борта. Некоторые из снарядов взрывались, причём на разный манер, но народу при этом секли — жуть.
Проворные скампавеи настигали малые суда, попытавшие счастья безлунными ночами. Кажется, их командирам что-то подсказывали с берега моргающие огоньки.
Когда много месяцев подряд не получилось ни одного удавшегося действия, счёт потерям кажется нескончаемым, а противник — неуязвимым, руки опускаются.
Вторая скампавейная эскадра, два артиллерийских корабля — Ласточка и Пичуга — и три роты морской пехоты не объединённых общим командованием, чётко выполняли поставленную государем задачу — беречь личный состав и тревожить неприятеля, используя для этого преимущество в вооружении. Хотя, совсем без потерь не обошлось.
Земли бывшего княжества Ростоцкого отошли в казну, поскольку недавний господин этой обширной вотчины совершил попытку мятежа — пришел с войском к столице в момент выступления бояр против государя. Вот так и закончил работать ценнейший полигон, где испытывались новые вооружения и опробовались свежие тактические задумки.
Вместо этого произошло массовое паломничество в столицу Ростоцких бояр, просивших о принятии их на службу царскую и подтверждении кормлений, ранее назначенных им князем. Взамен этого, Гриша предложил довольствие и жалование им и их детям и жёнам за надзор за сбором оброка. Довольствие и жалование — солдатские. Скромные.
Столица заволновалась. Одни полагали справедливым наказание слуг мятежного князя. Другие прозорливо углядели в этих действиях попытку разрушить старинный уклад и отменить обычаи. Затихший было муравейник, который государь старался не ворошить, снова забурлил и… Кикинский полк прибыл в город, а вслед за этим в порту стремительно высадились Тыртовцы. Приказных дьяков по утрам будили солдаты, препровождали к месту службы и зорко следили, чтобы не бездельничали они, и не болтали промеж себя пустого. А ещё — чтобы, ежели чего им приказано — исполнили в срок.
После этого в налаженном многолетним трудом документообороте возникла жуткая неразбериха. Перепутано оказалось всё, что можно, и что нельзя. У Кикина просто опустились руки, а папенька настолько огорчился, что обозвал Гришу олухом царя небесного. После этого начальников приказов выпороли прилюдно… и вернули на свои места, чтобы исправили ошибки подчинённых. Тех, кто отнекивался — пороли ещё раз. Делу это не помогло.
После этого такой же экзекуции подвергли и старших дьяков.
Кажется, до «обчества» дошло, что юный государь закусил удила и понёс. Вставать у него на пути — это очень больно. Документы, направляемые государеву письмоводителю пришли в порядок быстро, но распоряжения, рассылаемые для исполнения во все концы страны, ничего кроме гнева и горечи вызвать не могли. На этот раз работников самых отличившихся «учреждений» высекли поголовно. Через двое суток царский письмоводитель вздохнул облегчённо, а папенька посмотрел на сыночка… ну, как на взрослого.
График экзекуций, который Гриша уже начал составлять, пришлось отложить в сторону.
Ростоцкие бояре ответили на предложения о довольствии и жаловании согласием и вернулись домой. Уфф! И что в результате?
Внешне — всё осталось по-прежнему. Даже прибавилась заметная территория, приносящая деньги в казну. И прибавилось врагов — приказные дьяки, несомненно затаили на него злобу. Что же, он и не заблуждался — сам начал эту битву, а уж чем она завершится — кто знает? Отводить из столицы войска — погодил. И снова окружил себя гвардейцами.
А что делать?! Заменить дьяков некем. Просто грамотных людей в государстве немного, а уж тех, кто знаком с порядком распределения повинностей, организацией доставки корреспонденции или снабжением стрельцов огневым довольствием, и того меньше. Пока это так — он или заложник их самовольства, или неизбежно будет вынужден непрерывно оказывать на них настоящее силовое давление.