— Забери своё паршивое прощение обратно, мне оно без надобности. Если бы я захотела, я бы устроила такое, что переворот показался бы тебе игрушками! Ты же такая безвольная, ты всё мне простишь, потому что ты меня любишь. И ничего мне не сделаешь. А я тебя ненавижу, ясно?

Звук пощёчины замер под сводами. Эйрин коротко всхлипнула и повалилась на кровать, трясясь от рыданий.

Ни разу в жизни Орлана её не ударила, даже не шлёпнула в детстве. Знала, что не поднимется рука, и в душе поселится чувство вины. Ладонь теперь пощипывало эфемерной болью.

— Ты… — отчаянно выкрикнула Эйрин и не договорила: захлебнулась слезами.

— Значит, так, поговорить у нас не выйдет, — произнесла Орлана, поднимаясь. Она говорила тихо, но знала, что дочь её услышит, не посмеет пропустить мимо ушей эти слова. — Если ты до сих пор не можешь разумно распорядиться собственной жизнью, то распоряжаться буду я. Ты останешься в замке. Умоешься, переоденешься и расскажешь мне всё.

— Ты, — зашипела Эйрин, — ты меня ударила!

— Я помню. Знаешь ли, моё терпение велико, но не бесконечно. — Стоя над ней, Орлана больше не чувствовала себя уничтоженной. Теперь она знала, что пойдёт до конца, и это придавало ей сил. — Конечно, сейчас ты думаешь, что будешь молчать, как отступник на допросе, но поверь, у меня все говорят.

— Ничего не получится! — Эйрин повернула к ней залитое слезами лицо. — Я должна вернуться в храм. Ты ничего не сможешь поделать.

— Уверяю тебя. — Голос Орланы вдруг сел. Она трудно сглотнула и только через несколько секунд ощутила себя в состоянии договорить. — Я смогу. Я объявлю тебя государственным преступником, если потребуется, а их обязан выдавать даже храм. И выйти из замка тебе больше не дадут, а если всё-таки сбежишь, готовься шарахаться от любого стражника в городе.

— Ты этого не сделаешь, — прошептала Эйрин уже без прежней уверенности. Она теперь лежала на постели, подтянув колени к груди — испуганный ребёнок. Сжимала дрожащими пальцами уголок покрывала и смотрела через упавшие на лицо волосы. И, как будто собиралась умирать, со свистом втягивала воздух сквозь сжатые зубы.

— Почему же? Сделаю.

Орлана ещё секунду померялась взглядами с дочерью и ушла распоряжаться, чтобы для Эйрин приготовили комнату и одежду… и что там ещё?

Она знала, что найдёт его в кабинете, в подземельях замка. Потому и пришла сюда, хотя пока возилась с Эйрин, звёздная ночь давно повисла над Альмарейном. Ей повезло — Аластар был один. Орлана опустилась на свободный стул, ткнулась лицом в сложенные руки. Рукава платья пахли смесью из яблочных духов и храмовой пыли.

— Мой граф, простите, что всё так вышло.

— Вы тут ни в чём не виноваты, — произнёс Аластар, отрываясь от бумаг. — Как чувствует себя леди Эйрин? Надеюсь, что хорошо. Она так неудачно упала на зеркало.

— Я ударила её, — выдала Орлана, и отвела взгляд. Ей очень нужно было рассказать, хотя и неясно, зачем. Ведь не одобрения же она ждала от Аластара. Давно прошли те времена, когда ей требовалось чьё-то одобрение.

Он смотрел на неё — Орлана чувствовала его взгляд, как постороннее дыхание возле шеи — потом кивнул.

— Думаю, она это переживёт.

Платье оказалось безнадёжно испорченно. Кровь ещё можно было отстирать, но уже не зашить полулунные дырочки, оставшиеся от ногтей Эйрин. И чёрная пыль храма — её уж точно не вывести ни стиральными приспособлениями, ни магией. Но Орлана не переодевалась: просто не оставалось сил.

— Вы считаете мою дочь опасной? — произнесла Орлана, глядя куда-то в полумрак под тяжеловесным шкафом. Одного огненного шара здесь явно не хватало. Темнота подземелий была чернее и гуще, чем во всём остальном замке.

— Опасной? — произнёс Аластар. — Нет, слишком громкое слово. Я считаю, что ей лучше не знать о ваших планах и намерениях, вот и всё.

Орлана кивнула, убирая за уши так и не собранные в причёску волосы. Такие странные мысли бродили в её голове, и Аластар их не перебивал.

— Эйрин все считают чудовищем, я знаю. А меня — сумасшедшей, потому что я терплю её выходки. Но на самом деле она никакое не чудовище. Она — запутавшийся, напуганный ребёнок. — Соль на губах — то ли слёзы, то ли кровь, то ли остатки осеннего ветра. — У меня только один вопрос: кто испугал её на этот раз.

Она не без труда поднялась, шагнула к висящей на стене карте империи. Там тёмным маревом затянуло все земли, только большие города поблёскивали сквозь мглу белыми искрами, и белели в лунном свете снега Хршаса. Тёмное море подтачивало берега погружённой в сон Руты.

— Это не из-за меня, — твёрдо сказала Орлана, глядя на тихое покачивание волн. — После того, как мы вернулись в замок, Эйрин ещё долго жила тут. Да, нельзя сказать, что у нас были хорошие отношения. Или хотя бы приемлемые отношения. Она старалась быть тише воды, ниже травы, молчала, притворялась сумасшедшей. Но я не гнала её, и она не убегала. Что-то произошло потом. Как узнать у неё, что именно, не прибегая к пыткам?

Аластар подошёл к ней сзади бесшумно, как умел только он, и, склонившись к её уху, тихо произнёс:

— Вам лучше знать, чудовище она или нет. Но если что-то произошло, мы это узнаем. Теперь Эйрин здесь.

Орлана вздрогнула под его руками — как будто по лопаткам холодными прикосновениями мазнул подземельный сквозняк.

Орлана проснулась за полночь и вспомнила, что за весь день съела только пару печений, запивая утренним чаем. В темноте плотно задёрнутых штор она попыталась снова заснуть, но не получилось. Тогда она встала, накинула мантию прямо на ночную рубашку. Прислушалась к дыханию Аластара: вроде бы не разбудила.

В небе горела такая яркая луна, что белое пятно просачивалось через шторы. С некоторых пор она всегда задёргивала их поплотнее, не в силах справиться с потаёнными страхами. Из окон галереи луну было видно ещё лучше — белая, испещрённая серыми оспинами, на ясном ночном небе. Орлану потянуло в комнату Эйрин.

Она ничуть не удивилась, когда нашла там только смятую постель, брошенное на пол новое платье и обрывки бумаги на полу. Не замаранные чернилами клочки, Орлана рассматривала их в свете белого пламени и понимала, что Эйрин просто рвала бумагу в приступе ярости.

Орлана вышла из комнаты и спросила у охраны в галерее, куда ушла её дочь. Из замка её бы не выпустили, но впустую бродить по коридорам Орлане не хотелось. Ответили, что на кухню — сослалась на голод.

В той части замка свет был погашен почти везде, редко попадались оранжевые искорки, оставленные патрулями или кем-то из слуг, да ещё луна — она неотступно следовала за Орланой во всех окнах, как шар белого пламени, который императрица не зажигала. Она редко здесь бывала, но кухню нашла сразу же, и сразу услышала громкий стук столовых приборов.

В дальнем углу, подсвеченная рыжим огоньком, повисшим в воздухе, сидела Эйрин, торопливо соскребая что-то с тарелки и отправляя в рот. Она вздрогнула, ощутив появление Орланы, но даже не обернулась.

Императрица прошла к окну, спиной прижимаясь к холодному подоконнику. В затылок ей светила беспристрастная луна. Яркая, она освещала ряды оставленной для просушки посуды, баночки специй на полках, блестящие донышки кастрюль.

— Эйрин, такое чувство, что я вырву у тебя изо рта последний кусок хлеба. Ешь спокойнее.

Та сунула в рот полную ложку и, почти не жуя, проглотила, тут же торопливо собирая остатки рагу, чтобы отправить их следом. А потом затолкала в рот тот самый последний кусок хлеба. Не подавилась она чудом.

С усилием проглотив, Эйрин подняла голову и улыбнулась, как будто приглашая Орлану тоже посмеяться над этой сценкой. Тёмные волосы, забранные теперь на затылке, открыли чистое светлое лицо Эйрин, почти красивое. Да кого Орлане обманывать — красивое, каким она его помнила, когда дочь была ещё малышкой. Теперь она стала хорошенькой девушкой, и если бы не подживающие шрамы на щеках, была бы идеальной, как статуя древней богини.