В задачи военной экспедиции во главе с Суворовым входило воссоздание королевств Сардинии и Пьемонта и Венецианской республики.
Восьмого апреля начался знаменитый Итальянский поход Суворова, прославивший русское оружие и вознесший его предводителя на вершину славы. Французы отступали к реке Адца, удерживая за собой несколько крепостей.
Командовать союзными войсками — задача не из легких. Большую часть суворовской армии составляли австрийцы, они же ведали снабжением. Австрийские генералы настороженно встретили чужака. Поначалу были обиды и непонимание. Суворовское требование быстроты марша даже вызвало ропот.
Но подчиненные сразу почувствовали, что во главе армии стоит мастер военного дела. «До сведения моего доходят жалобы на то, что пехота промочила ноги. Виною тому погода, — с нескрываемым сарказмом пишет Суворов своему заместителю австрийскому генералу М.Ф. Меласу. — Переход был сделан на службе могущественному Монарху. За хорошею погодою гоняются женщины, щеголи да ленивцы. Большой говорун, который жалуется на службу, будет, как эгоист, отрешен от должности. В военных действиях следует быстро сообразить — и немедленно же исполнить, чтобы неприятелю не дать времени опомниться. У кого здоровье плохо, тот пусть и остается назади. Италия должна быть освобождена от ига безбожников и французов: всякий честный офицер должен жертвовать собою для этой цели… Глазомер, быстрота, натиск! — этого будет довольно».
Еще по дороге из Вены в Верону Суворов продиктовал генерал-квартирмейстеру маркизу Шателеру инструкцию, в которой изложил суть своей системы неумолимого натиска и быстроты:
«Надо атаковать!!! — холодное оружие — штыки, сабли! Смять и забирать, не теряя мгновения, побеждать все, даже невообразимые препятствия, гнаться по пятам, истреблять до последнего человека… Без отдыху вперед, пользоваться победой. Пастуший час! Атаковать, смести всё, что встретится, не дожидаясь остальных».
Это был совет вялым и нерешительным союзникам. И это был ответ противникам, французским генералам, чью тактику кабинетные стратеги презрительно именовали «варварской». Только значительно позже военные историки под влиянием побед Наполеона назовут ее «доктриной невозможного». Но точно так же горе-теоретики обрушивались на тактику Суворова, создавшего свою «доктрину невозможного» еще тогда, когда большая часть французских полководцев эпохи революционных и Наполеоновских войн делала первые шаги.
Во время похода по приказу Суворова русские инструкторы обучали союзников штыковым приемам. В его наставлениях сверкают бессмертные афоризмы: «Тяжело в ученье — легко в походе! Быстрота и натиск — душа настоящей войны. Бегущего неприятеля истребляет одно преследование. Победителю прилично великодушие. Бегущий неприятель охотно принимает пардон. Смерть или плен — всё одно. Каждый воин должен понимать свой маневр!»
Зная, как важен первый успех, главнокомандующий приказал штурмовать цитадель города Брешии, если она не сдастся добровольно. 10 апреля после нескольких часов канонады французский гарнизон, насчитывавший 1264 человека во главе с генералом Бузе, сдался. Союзникам достались 46 орудий.
15—17 апреля разгорелось ожесточенное сражение на реке Адда. Французский командующий Шерер, отведя 28-тысячную армию за широкую и глубокую реку, считал свою позицию на высоком правом берегу надежной. Но он разбросал свои силы почти на сотню верст. В первый день сражения он был отозван в Париж, армию принял талантливый генерал Моро. Узнав об этом, Суворов заявил своим подчиненным: «И здесь вижу я перст Провидения. Мало славы было бы разбить шарлатана. Лавры, которые похитим у Моро, будут лучше цвести и зеленеть». Его уверенность передалась войскам.
У Суворова было около сорока девяти тысяч человек. Сражение начал отряд генерала Багратиона атакой на крайнем правом фланге. Противник упорно защищался и контратаковал. Бой длился весь день. 16-го утром австрийцы форсировали Адду в самом неудобном месте. Не ожидавший такого хода противник слишком поздно понял, что именно здесь наносится главный удар тремя дивизиями. Все попытки Моро контратаковать окончились неудачей. Прямой путь отступления на Милан был перерезан. 17 апреля шло преследование, окруженный со всех сторон генерал Серюрье капитулировал с тремя тысячами солдат и офицеров и восемью пушками. Противник потерял до 7500 человек, союзники — в пять раз меньше.
Суворов называл Серюрье (наряду с генералами Моро, Макдональдом, Жубером, Шампионе) «честным, но несчастным республиканцем». В отличие от них Бонапарт, Массена, Сюше и еще несколько генералов получили прозвище «разбойники».
Император Павел послал к Суворову в качестве правителя его походной канцелярии Егора Борисовича Фукса, поручив тому тайно присматривать за фельдмаршалом. Мы не знаем, как справился павловский посланец с этим поручением, но несомненно, что он подпал под неотразимое обаяние подлинно великой личности и сделался «суворовцем». Фукс оставил «зарисовки с натуры», раскрывающие характер, привычки, поступки Суворова в быту и на поле боя, передал его острые слова и глубокие мысли о войне и мире. Он первым использовал большой массив бесценных документов, относящихся к войне 1799 года, за что историки ему благодарны. Попавший в плен Серюрье, будущий маршал Франции, стал действующим лицом нескольких маленьких историй о Суворове, которые записал и опубликовал Фукс:
«Надобно чтить превратность счастия в пленном — была всегдашняя аксиома Суворова, и по поводу сего никогда не любил он принимать шпагу от попавшегося в полон, а любил возвращать. Тотчас отдал ее Генералу Серюрье в Милане с сими словами: "Кто ею владеет так, как вы, у того она неотъемлема"».
«Когда Генерал Серюрье просил пленному своему войску пощады и снисхождения, то Суворов отвечал ему: "Эта черта делает честь вашему сердцу; но вы лучше меня знаете, что народ в революции есть лютое чудовище, которое должно укрощать оковами. Однако победы, оружием приобретенные, оканчиваются милосердием. По взятии Варшавы прочитал я депутатам города стихи Ломоносова, отца Русской нашей поэзии:
Велел пересказать сии стихи по-французски и ушел. Серюрье воскликнул: Quel homme! — "Какой человек!"».
«Когда французский Генерал Серюрье, находясь несколько месяцев у Россиян в плену, был отпущен на честное слово, Суворов пригласил его к обеду, обошелся с ним очень ласково, разговаривал об военных делах и, прощаясь с ним, спросил:
— Куда вы отправитесь?
— В Париж, — отвечал Серюрье.
— Тем лучше, — сказал Суворов, — я надеюсь скоро видеться там с вами».
Отметим важное обстоятельство. Австрийский фельдмаршал-лейтенант Мелас доносил в гофкригсрат: «Я совершенно не в состоянии приобрести доверие Господина Фельдмаршала Графа Суворова. Марш слишком быстрый, совершенно без всякого военного расчета».
Вопреки настоятельным советам не утомлять войска перед боями Суворов стремительно шел вперед. Если бы он замедлил марш, Моро успел бы перегруппировать свои войска, растянутые вдоль Адды, и тогда победа потребовала бы больших усилий и больших жертв.
Первые же успехи преобразили австрийцев. Не раз битые Бонапартом и его соратниками, они были неузнаваемы. Но основная тяжесть боев легла на плечи русских.
В Петербурге, Вене, Лондоне ликовали, получая известия о победах в Италии. 17 апреля союзные войска вступили в Милан. Архиепископ Висконти выехал навстречу Суворову. «В облачении с крестом, [он] возгласил: "Sta Sol! Остановись, солнце! И солнце ста и не иде на запад", — вспоминал Фукс. — [Суворов] тотчас соскочил с лошади и бросился целовать крест; престарелый, летами согбенный архиепископ продолжал: "Я остановил тебя, спаситель алтарей наших, на пути Христианской славы твоей словом Иисуса Навина; а теперь произреку тебе: и ты придеши пред лицом Господним уготовати пути Его и дать разум спасения Его людям"». Со слезами на глазах русский полководец расцеловал святого отца. На другой день в белом австрийском фельдмаршальском мундире, расшитом золотом, со звездами, крестами и лентами, Суворов посетил миланский собор. Жители устроили ему триумфальную встречу. Толпы народа провозглашали здравицы в честь русского императора, русского полководца, русских войск.