Примерно то же сказано в позднем летописном памятнике — «Русском Хронографе» особой редакции: Федор Алексеевич «…указал своего царского синклиту бояром и окольничим и думным и ближним и служилым и приказным людем на Москве и в городах носить служилое платье и прежние старообытные городовые одежды: охобни и однорядки оставить для того, что те были одежды долги — прилично женскому платью — и к служилому и дорожному времени не потребно, да и много убыточно»[139].

В указе о длине одежды ничего не сказано. О сходстве ее с женской — также. Иностранцы, конечно, укоряли русских за то, что их одежды столь долги — Европа привыкла к гораздо более коротким одеяниям, а потому традиционное русское мужское платье воспринимала как женское или «азиатское». Но в тексте указа нет ни малейших признаков того, что их мнение учитывалось. Более того, указ не упоминает ни бояр, ни окольничих. А вот насчет «убыточности» — да, это сохранилось в народной памяти.

Но… и кафтаны бывали как скромными, так и богато отделанными. Состоятельный человек мог пошить себе кафтан из дорогих материалов.

Ферязь — одежда такая же длиннополая, как и охабень, или несколько короче. Но от охабня ферязь имела два принципиальных отличия. Во-первых, ее изготавливали без воротника. Во-вторых, ее надевали в рукава. Длинные (намного длиннее руки) рукава у плеча собирались во множество складок, а узкая нижняя часть позволяла им крепко удерживаться возле кисти и не падать. Но ферязь могли носить и «спустя рукава», то есть продев руку не до конца — так, чтобы ладонь осталась в рукаве. Любимый способ ношения у старомосковской аристократии представлял собой нечто среднее: одна рука продевается до конца через рукав, а вторая остается внутри другого. Носили ферязь чаще всего без перехвата, но иногда заказывали «становой» вариант — с перехватом. А застегивали ее на пуговицы, вставлявшиеся в особые нашивки с петельками. Эти нашивки любили украшать кистями. Ферязь имела три несомненных достоинства. Во-первых, ее при всем желании не протрешь на локте. Во-вторых, в ней удобно согреть руки, когда наступают заморозки. В-третьих, ее можно было, как плащ, откидывать до половины спины, если в ней станет слишком уж жарко.

Ферязь никак не может считаться одеждой, предназначенной исключительно для повседневной носки. Она выглядит в лучшем случае чуть менее пышной, нежели охабень. Но ее также могли сшить из парчи, из шелка с золотой или серебряной вышивкой, из бархата, а потом еще и подбить собольим мехом. Да и пуговицы на праздничной ферязи по дороговизне ничем не уступали оформлению охабней.

Выходит, богатство верхней одежды еще не признак его принадлежности «городовому платью». Видимо, дело все-таки в типе одежды, а не в богатстве или бедности ее оформления.

К польской и малороссийской моде ферязь имеет прямое отношение. Там ее охотно носили. Как, впрочем, и длиннополый кафтан: поляки того времени предпочитали длиннополые кафтаны короткополым (а их-то как раз отнесли к числу запрещенной одежды). Но русские и без того исстари носили столь же длинную одежду, в частности, те же ферязи. Нельзя сказать, что ферязи заимствованы у западных соседей.

В чем же тут дело? Зачем понадобилось утеснять охабни и чекмени ради ферязи и длиннополого кафтана?

Стоит обратить внимание на то, кому именно адресована «реформа», а кто от нее избавлен. Указ четко называет чины, к которым обращается государь: стольники, стряпчие, дворяне московские, дьяки, жильцы и «всяких чинов служилые люди» — то есть и те служилые люди, кто стоит в иерархии государева двора ниже дьяков и жильцов. Стольников, стряпчих и дворян московских — многие сотни. Они составляют среднюю часть служилой иерархии московской. В переводе на служебные ранги Российской империи это высшие офицерские чины, но еще не генеральские. Это не верхушка двора. На высшем ярусе — «думные чины», коих всего четыре: думные дьяки, думные дворяне, окольничие и бояре. К ним добавляется несколько важнейших «дворовых» чинов — ключевых должностей в дворцовом хозяйстве. Таковы, например, чины конюшего, оружничего, казначея, дворецкого. Всего несколько десятков человек, общее количество которых может колебаться в широких пределах. Как правило, это богатейшие светские землевладельцы страны — помимо самого государя. Следует отметить: их реформа не касается.

А для всех остальных она подается как подарок, как избавление от больших убытков.

Но какие «убытки» могут понести служилые люди среднего звена «дворовой» иерархии, если им придется, вернувшись с дальней службы в Москву, поменять ферязь на охабень? Что из них удобнее, что менее сковывает движения — большой вопрос. Русские люди любили щеголять и в том, и в другом. А уж чекмень, кажется, удобнее и охабня, и ферязи, недаром его еще очень долго носили казаки… Но чекмень-то как раз отменили вчистую!

Кажется, один ответ объясняет всё. Если прежде на «городовых» и «полковых» службах требовали носить одно платье (ту же ферязь или кафтан), а в Москве другое (тот же охабень как своего рода «придворный мундир»[140]), то у служильцев среднего слоя на такую «перемену» могло элементарно не хватать денег. Особенно если учесть, что еще не закончилась тяжелая, разорительная Русско-турецкая война. Из сотен стольников, стряпчих, московских дворян далеко не все — состоятельные вотчинники. Есть люди и победнее. Им этот охабень поперек горла: ну чем плохи ферязь или кафтан, без которых точно не обойдешься, ибо это одежда военная, походная, армейская, и почему нужен сверх того еще и охабень? Для них подобный расход — сущее разорение. Военная же одежда для холодных сезонов по необходимости не должна быть ни слишком короткой (ноги мерзнут), ни слишком длинной (полы волочатся по грязи, набирают влаги и тяжелеют).

Ну а для высшего слоя, для служилой аристократии, подобные траты, очевидно, не выглядели столь уж тяжелыми. Для них отмены требования носить охабни не последовало.

В итоге приходится сделать вывод о весьма скромном и весьма прагматичном назначении реформы. Федор Алексеевич желал всего-навсего привести одежду членов высшей служилой корпорации — государева двора — к единообразию. Просто-напросто унифицировать ее. Изо всех видов одежды, применявшейся тогда на службе, представителям наиболее бедных и средних слоев московских дворовых служильцев позволили носить только «военизированные» виды — ферязь, длиннополый кафтан; ничего сверх того от них более не требовали. А в целях достижения единообразия охабни велели не носить и тем из них, кто мог их приобрести. Из тех же соображений унификации выбросили из быта чекмени и короткополые кафтаны: если уж все носят ферязи с длиннополыми кафтанами, так все! Богачам оставалось пошить… дорогие парадные ферязи из парчи и бархата.

Выходит… охабень стал своего рода привилегией. Высшим чинам государева двора царь не запрещал носить охабни. Вот и получается, что отсутствие подобного запрета означало для них, с одной стороны, дополнительную финансовую нагрузку, а с другой — создание законодательно закрепленных различий между влиятельной служилой аристократией, «сливками» двора, и всеми прочими. Охабни — для тех, кто составляет самую верхушку военно-служилого класса, высший его эшелон, а ферязь — для тех, кто туда не попал и, возможно, никогда не попадет.

Никакой идеологии! Сплошная прагматика.

Тот же историк С.М. Шамин, резюмируя смысл и результаты реформы, пишет: «Федор Алексеевич не вводил в Россию ни польской, ни какой-то другой европейской одежды»[141]. Так и есть, можно лишь согласиться.

Далее: «Он просто запретил ношение традиционного парадного костюма, заменив его служилым платьем. В таком одеянии к моменту издания указа ходили уже многие представители московской знати». Не совсем точно: запрет касался не всех. Просто служильцы, для которых дороговато было носить то одно, то другое в разное время, оказались избавлены от лишней финансовой тяготы.