— Да нет, сэр. Он наоборот меня спрашивал. Я сказал, не знаю. Как вот вам говорю.

— Когда ты приносил письмо, Глория его не читала при тебе?

— Читала. На кухне, она там кофе варила.

— Что она вынула из конверта?

— Деньги… А после — письмо.

— А где она находилась при этом?

— На другом конце кухни, сэр. По-моему…

— Вы что, там вдвоем с ней были, ты да она?

— Ну да, — соврал он, мысленно видя врача и Глорию и вспоминая, что не было никакого кофе.

— И что ты делал, пока она читала письмо?

— Кофе пил…

— Значит, ты не все время смотрел на нее, м-м?

— Н-нет, сэр, — нетвердо сказал он. — Я, в общем, так уж не следил за ней.

— Не прятала она что-нибудь, ты не заметил?

— Вроде нет. Я как-то про это не думал…

— Естественно. Ты теперь подумай.

— Плакала она, сэр. Вот так согнулась и…

— А сумочку не держала на коленях?

— Это не знаю, сэр. Она же спиной сидела ко мне, понимаете? Письмо и деньги положила за пазуху, а сама…

— Ах, за пазуху… Тогда это могли быть и чеки, как считаешь?

— Наверно, сэр, — протянул он, делая вид, что совсем сбился с толку. — Я-то, правда, чеков не видел.

— Хм-м. — Кантли в задумчивости помолчал. — А с тех пор она о себе не давала знать?

— Нет, сэр. — У него пересохло в горле.

— И долго Тайри водил знакомство с этой женщиной?

— Я не знаю, начальник.

— Это ты-то не знаешь, его сын? И хочешь, чтобы я тебе поверил?

— Начальник, — сказал Рыбий Пуп таким голосом, что невозможно было не поверить. — Я же без году неделя как бросил школу. — Он опустил голову, и слезы хлынули у него из глаз с новой силой.

— Сказано тебе, закрой кран, — цыкнул на него Кантли.

Он умолк, и Рыбий Пуп ощутил, что пришла минута начать наступление.

— Начальник, знал бы я, где завалялись пускай хоть какие чеки, ей-богу, неужели б я вам не сказал. Я хочу, чтобы все было по-хорошему.

— Совсем как Тайри, дьявол, ну просто слово в слово!

— Но я-то правду говорю, начальник! Ну вот скажите, что мне делать?

— Подать мне сюда эти чертовы чеки, вот что! — в бешенстве заревел Кантли.

— Да я же про них и ведать не ведаю!

— Пуп, — Кантли понизил голос. — Ты знаешь, как получилось, что Тайри убили?

Рыбий Пуп тревожно взмахнул ресницами. Он знал — но он и то знал, что знать ему не полагается…

— Убили за попытку оказать сопротивление при аресте, — пролепетал он, отводя глаза.

— Ты веришь, что это так?

— Вы так сказали, начальник.

— Но ты-то веришь, я спрашиваю?

— Да, сэр, — прошелестел он. У него стало подергиваться веко на правом глазу.

— Пуп, сейчас я тебе все выложу грубо и прямо. Вы работаете на синдикат. Тайри убили за то, что он нарушил слово. По счастью, это не повлекло за собой особого вреда. Отдал Тайри Макуильямсу эти чеки, а ничего из этого не получилось. Но Тайри был ниггер дошлый. Он что-то оставил Глории, что — мы не знаем. И вдруг Глории нет как нет — неспроста же это. Я лично так понимаю. Либо она сбежала из страха, потому что у нее чеки, либо, возможно, ее где-то прячет большое жюри и выкачивает из нее показания, ясно? Если так, то мы влипли. Ты же, Пуп, таишь злобу из-за того, что случилось с Тайри…

— Нет, сэр! — крикнул Пуп, чувствуя, как у него прыгают губы.

— А что, это естественно. Ниггеры тоже умеют злиться…

— Ни на кого я не злюсь, начальник! — еще громче закричал Пуп, уповая на то, что сработают закоснелые представления, укоренившиеся в сознании белых.

— Ну-ну, потише, — процедил Кантли. — Слышь, Пуп?

— Что, сэр?

— Я ведь тебя не знаю, как знал Тайри.

Его окатило страхом. До самых сокровенных тайников его души добирался этот белый.

— Да знаете вы меня, начальник, — с надрывом убеждал он белого в том, чему сам не верил.

— Э, нет, это ты брось, — отчеканил Кантли. — Ты из этих ниггеров, из нынешних. Кто вас, таких, разберет.

— Вы! Вы меня знаете! — захлебывался Рыбий Пуп.

— Так из каких же ты, ниггер, а? По словам, ты, выходит, человек верный, а на самом-то деле, может, убил бы меня на месте, а?

— Нет, сэр! — Он вскочил и кинулся к Кантли.

Кантли сгреб его за шиворот и прошипел сквозь зубы:

— Может, ты ненавидишь меня — скажешь ты это мне в лицо, ниггер?

Немигающие глаза белого были в двух дюймах от его глаз: если бы Рыбий Пуп сейчас промолвил хоть слово, он сказал бы правду, и с нею оборвалась бы его жизнь. Он только судорожно глотнул и продолжал смотреть в немигающие глаза. Кантли отшвырнул его от себя на пол и стал над ним, глядя, как бьется в рыданиях поверженное тело.

— Черт его знает, как с тобой быть, — сдавленно проговорил он, поворачиваясь к двери. Он остановился, резко обернулся кругом и опять устремил на него ненавидящий взгляд.

— Я хочу работать, начальник, — прорыдал Рыбий Пуп, не поднимая головы.

— А я тебе не верю!

— Мне-то вы можете верить!

— Тогда говори, где чеки!

— Не знаю я! Не знаю! — истерически кричал Рыбий Пуп, и перед глазами у него стоял камин, в котором замурованы чеки.

Кантли молчал, не сводя с него глаз. Рыбий Пуп чувствовал, что у белого вот-вот созреет решение, — решение, которого он страшился. Необходимо было его отвлечь.

— Начальник?

— Ну что?

— У меня тут лежат ваши деньги.

— Ах да, я и забыл…

Рыбий Пуп поднялся, открыл сейф и вынул из него зеленоватую пачку денег.

— Вот, начальник, возьмите. Сколько нам, столько вам, как папа говорил.

Кантли запихнул пачку в карман. Между ними повисла пустота. Слова не шли Пупу на ум, а ждать, чтобы Кантли заговорил снова, было страшно. Он поднял на белого внимательный взгляд и сказал негромко:

— Хотите, проверьте, что в сейфе, начальник.

— Ах, чертов ты сын, если б только я мог тебе поверить! — не выдержал Кантли. — Но ведь ты нипочем не скажешь правду, черный щенок! — Он задохнулся и снова загремел: — Нет, будь ты проклят! У тебя язык не повернется сказать, что у тебя на душе! — Неожиданно его злость обратилась на себя самого. — Ей-богу, прямо не знаешь, как с вами, ниггерами, и быть… Сперва запугали вас, а теперь добиваемся, чтобы вы нам говорили правду. А вы не можете! Не можете, будь оно все неладно! — Кантли круто повернулся на каблуках и вышел, оглушительно хлопнув дверью так, что, кажется, задрожали стены.

Рыбий Пуп моргнул, беззвучно пошевелил губами и, повалясь в кресло, незрячими глазами уставился в пространство.

XXXVII

До вечера он просидел в конторе, предаваясь тягостному раздумью. Бежать — иного выхода не было; бежать, покуда Кантли его не уничтожил. Податься на Север, поступить в школу? Нет, о школе было тошно подумать, ему уже не удалось бы настроить себя на учение, слишком он безнадежно перерос то состояние духовной зависимости, какое требуется прилежному ученику.

Податься на Север и открыть свое дело? Тогда надо искать кого-то взрослого в компаньоны, ведь он несовершеннолетний, да и без капитала не обойтись. Эх, если бы только знать, где сейчас Глория и доктор Брус! Но их след затерян в дебрях огромного далекого города.

Что ж, он уедет, только раньше поднакопит денег от «податей». А пока будет полностью подчиняться Кантли, чтобы хоть как-то усыпить его страхи. Или попробовать успокоить его по-другому — скажем, оставить себе половину чеков как средство защиты, а половину отдать Кантли? И признаться тем самым, что он лгал, когда корчился тут в рыданиях?.. Какое там! Кантли просто прикончит его на месте.

В шесть часов он все еще мучился сомнениями. Он ничего не ел с утра, и мышцы его живота трепетали, словно о стенки желудка билась крыльями стайка воробьев. Он приложился к бутылке виски — от этого полегчало… Вдруг он вздрогнул: кто-то стучался в дверь.

— Да-да?

Дверь открылась, и в комнату, желчно поджав губы, вплыла Эмма. За нею шел Джим.