Генрих, который обо всем узнавал, готов был пожалеть чудака. Он привык такмного размышлять о своих врагах, что доходил чуть не до любви к ним. Однаковраг относился к этому иначе. На попытки Генриха оказать ему дружеское вниманиемаршал отвечал не грубостями, но колкостями. Стараясь завоевать расположениестарика, Генрих посылал ему отличные книги, которые печатались по егоспециальному заказу. Печатник короля Луи Рабье был осведомлен о последнихусовершенствованиях в его искусстве. Вопреки желанию города Монтобана, скоторым Рабье был связан обязательством, губернатор взял его к себе на службу,подарил дом и пятьсот ливров; за это искусный мастер напечатал ему Плутарха —этот древний учебник укрепления воли. Генрих послал маршалу также речи Цицерона— огромный и роскошный том, переплетенный в кожу с тисненным золотом гербомНаварры.
Маршал даже не поверил, что столь редкостная и драгоценная книга посылаетсяему в подарок, или притворился, что не верит. И отправил книгу обратно, вежливопоблагодарив. Когда Генрих раскрыл ее, он увидел, что одно место подчеркнуто,только одно. Это был перевод из Платона: «Difficillimum autem est in omniconqusitione rationis exordium»[25], то естьпросто: труднее всего начать. А посланное врагом, который был старше, это местомогло иметь и такой смысл: «Что ты лезешь, проклятый молокосос!»
Генрих, недолго думая, приказывает запаковать еще одну из своих прекрасныхкниг — трактат о хирургии, и в нем тоже кое-что подчеркивает, а, именно —цитату из поэта Лукреция. Там в латинских стихах сказано следующее:
Прочитав эти строки, Бирон выходит из себя и теряет всякое чувство меры.При первом же удобном случае он посылает губернатору отрывок из поэта Марциала,где говорится о волосатости тела. У самого Бирона тело было безволосое ижелтое, как у тех, кто страдает печенью. Кого же он хотел уязвить упоминанием оволосатых конечностях? Генрих понял, что миром этого врага не возьмешь: борьбыне избежать. Пользуясь строками еще одной книги, он опять отправил емупослание — на этот раз губернатор говорил устами Ювенала: «Nec facilis victoriade madidis…»[26]
Это была все еще любезность и последняя попытка прийти к какому-тосоглашению с наместником. Если они, и тот и другой, в своих намерениях честны— велел передать наместнику губернатор, — то должны доказать это, служа здесь,в провинции Гиеннь, королю Франции с полным единодушием. Вместо ответа маршалБирон засел в Бордо и укрепил его. А затем стал усиленно распространятьслухи, что при первом же случае поймает короля Наваррского и отправит вПариж, где его, мол, ждут с нетерпением, особенно же мадам Екатерина, котораяпрямо изнывает от тоски по своему дорогому зятю! Однако этого Биронуразглашать не следовало. Генрих заявил, что его враг — просто-напростохвастун, однако приказал по всей стране ловить его курьеров; даже на самыхглухих проселках не должен был проскочить ни один.
И многих переловили, потому что ехали они один за другим. У одного ничего ненашли, кроме сообщения об имевшем место состязании между латинскими поэтами;Бирон изобразил его в виде государственной измены, которую он успешно обнаружил.Хотя стихи и были направлены против маршала, якобы оттого, что он верен королюФранции, — однако утверждалось, что они допускают двоякое толкование: «Придетконец здоровью, силе» могло быть столь же успешно отнесено и к французскомудвору. Даже к королю и его дому!
За гонцом, который должен был доставить всего-навсего эту критическуюинтерпретацию, через несколько часов последовал другой, и поставленная передним задача оказалась яснее: теперь речь шла не о красотах стиля, а о нападенияхразбойников на больших дорогах, о насилиях, поджогах и убийствах, и во всемэтом, гласило донесение, был повинен король Наваррский. Он готов погубить целуюкоролевскую провинцию, чтобы легче завладеть ею. Так писал Бирон; на самом делеон сам совершал все эти злодеяния; и когда Генрих прочел письмо, он увиделсовсем в ином свете истинные цели, которые преследовал наместник. Теперь онотнесся к этому человеку гораздо серьезнее. Шутить уже не время. Порадействовать, и нужно ударить так, чтобы Бирон основательно струхнул, это будетему полезно. Может быть, он тогда на время угомонится. — А когда все минет, мыопять от души посмеемся.
В ответ на эти слова своего государя Агриппа д’Обинье заявил: — А почему быи не в то время, как мы будем действовать? У меня возникла одна еще неяснаямысль… — пробормотал он в сторону. А Генрих решил про себя, что пока врагсидит в неприступной крепости и замышляет вылазки, смешного тут мало. В этот жедень ему удалось перехватить еще одного бироновского курьера, и найденное принем письмо оказалось решающим. Наместник действительно давал королеве обещаниепоймать короля Наваррского. За его выдачу маршал Бирон требовал себе в личноевладение несколько городов — как в провинции Гиеннь, так и в земле Беарн.
Генрих испугался всерьез. Он сидел на краю канавы, небо насупилось, ниокрестности, ни обычные убежища здесь, на родине, уже не сулили емубезопасности, враг угрожал не на шутку. Иметь врага не худо, когда знаешь, ктоон: едешь навстречу и бьешь его, первый страх скоро проходит. Но худо, когдавдруг открываются его тайные козни и тебе прямо в лицо дохнет пропасть, облизости которой ты и не подозревал. А из расселины уже поднимаются удушливыеиспарения. Глотаешь их, и хочется блевать. — Бирон вымогает у них мои города,— повторял молодой король, сидя на краю канавы.
Когда он поднял голову, то встретился взором с захваченным курьером: тотстоял перед ним, его ноги были связаны.
— Ты же гугенот, — сказал Генрих. Гонец ответил: — Маршал Бирон не знает обэтом.
Генрих внимательно посмотрел на него, затем повернул руку ладонью кверху,как человек, у которого нет иного выбора: — Ты ведь согласен и готов предать вмои руки своего господина ради истинной веры? Ты привезешь ему сообщение, ипусть думает, что ты вернулся из Парижа. На самом деле до того дня, когда тымог бы уж вернуться обратно, ты просидишь в подземелье моего замка в Нераке, итам тебе будет несладко.
Однако парнишка ничуть не испугался и даже мужественно выдержалпоследовавшие за этим оскорбления. Губернатор стал высчитывать, во сколькообойдется его предательство, если перевести на деньги. Они и будут впоследствиивыплачены ему Счетной палатой в По. Потом Генрих ускакал; о подземелье онпозабыл, парень был свободен. Но с той минуты он попал под надзор: следили,куда он идет, с кем встречается. А он прятался и хранил молчание, так что вконце концов ему стали доверять. И вот гонец с пустыми руками иодной-единственной фразой, которую должен произнести, снова предстал передБироном.
В результате этой фразы маршал действительно отправился к некоей уединенностоявшей мызе, которая называлась «Кастера», оставил свою маленькую свиту возлекустов и поехал совсем один по степи. Трава в степи поблекла, над ней мчалисьсерые тучи. Маршал любил ветер, поэтому был без шляпы, не надел он и плаща, таккак вино его разгорячило. Сидя на своей кляче, такой же костлявой, как и онсам, Бирон хоть и покачивался из стороны в сторону, но падать не падал. Этобыло всем известно. Те, кто видел его, узнавали по желтой лысине и жесткомувзгляду: скелет на шарнирах, постукивающий костями. Буря, степь и — смерть наконе. Тут уж стало не до смеха людям, которых губернатор попрятал неподалеку отдома. Маршал угодил в западню, как того и заслуживал. Если бы он даже повернултеперь коня и поскакал прочь, ничто уже не могло бы его спасти. И вот маршалаотделяют всего несколько сот шагов от этого дома, который стоит так уединенно,на голом месте, а под самой крышей виднеется узкий балкончик.