Тысячи людей прокладывали пути социализма в пустыне. Смелая мысль Ферсмана и Щербакова о создании в центре безводной песчаной равнины индустриального центра материализовалась в строительном лесе, кирпиче, цементе, железе. Советская пустыня звала строителей; на ее зов откликнулись советские республики. Вместе с туркменами, вместе с кумли — жителями песков — многонациональная армия каменщиков, плотников, землекопов и горняков поднималась в пять часов утра и работала до десяти. Потом приходила жара. В три часа солнце шло вниз, и люди снова работали.

Когда 1 мая на недостроенной стене завода водружалась мемориальная доска, люди собрались вместе, а потом с красным флагом прошли в долину. Это был уже настоящий большой оживленный поселок. Таким его увидел и Ферсман в свое третье посещение Кара-Кумов.

В поселке сложили первый дом из белого камня с желтыми прожилками. Желтые прожилки — это сера. На заводе установили котлы для выплавки серы, каждый из которых весил до сотни пудов. Их перебрасывали сюда за 250 километров по пескам. Но для того, чтобы пустить завод, нужно было перебросить в пустыню, кроме котлов и автоклавов, механические мастерские, оборудование поселка, магазины и бани. Погонщики верблюдов отказывались брать длинные трубы, толстые балки, железо. Больше всего на свете они дорожили своими «кораблями пустыни». Приходилось все оборудование пилить на части не длиннее двух метров и отдельными блоками перебрасывать на место постройки завода.

И вот работает завод, и уже первые автомобильные прожекторы серебрят по пути к нему кусты саксаула[54].

Наряду с важным и значительным — множество второстепенных деталей, тоже запоминающихся на всю жизнь.

Среди них и первая стенная газета, для которой никак не удается найти подходящее название. «Голос песков»? Нет! «Пустынный вестник»? И, наконец, под общий смех отвергаемое предложение веселого корреспондента: «Глас вопиющего в пустыне»…

В числе этих запомнившихся подробностей и «автомобильно-ботаническая» номенклатура пустынных растений, выработанная совместно с лихим шофером. Не зная ботаники и названий всех диковинных растений, встречающихся в песках, Ферсман с шофером научились их различать по толчкам автомобиля: под одними была настолько твердая землистая почва, что колеса машины подскакивали, у других почва была совсем мягкая и рыхлая, и машина проезжала ее легко и свободно. Огромные зонтичные ферулы, эти мягкие песчаные травянистые пальмы, с неожиданной покорностью склонялись под грудь победно прорывавшегося автомобиля. Запомнился испуг и недоверчивый смех телефонисток на городском узле, когда грязные, оборванные, замасленные люди, покрытые пылью степей, с покрасневшими от ветра глазами добивались ответа, где находится приготовленный для них самолет…

А первая радиостанция, привезенная на «многоножках» и установленная в центре Кара-Кумов! Долгое время радиотехник не мог понять происхождения загадочных толчков напряжения в проводах, которые, как оказалось, создавались наэлектризованными частицами песка, ударявшимися о проволоку в дни песчаных бурь.

Радиограмма сообщила, что в Ашхабаде лежит срочный вызов Ферсману из Ленинграда.

Хибины властно звали его домой.

А через несколько дней Ферсман уже покачивался на сиденье самолета над красноватыми песками Кызыл-Кумов, которые узенькая полоска Аму-Дарьи словно отрезала от кара-кумской пустыни. Он не утерпел, конечно, чтобы не написать своему спутнику записку: «Вон налево новая область для наших научных экспедиций». Но это свидетельствовало лишь о том, что даже в минуты самой большой сосредоточенности он умел схватывать мыслью самые отдаленные уголки широчайшего фронта манивших его научных работ. Хибинам принадлежали главные его думы — там была его душа.

XI. ОКАМЕНЕЛАЯ СКАЗКА ПРИРОДЫ

С каждым годом экспедиции Ферсмана все глубже проникали в хибинские тундры.

Под началом академика работало уже несколько отрядов.

Ежегодные минералогические сборы измерялись уже тоннами. Скромные затраты на экспедиции возвращались сторицей. Бюро обмена при научно-техническом отделе ВСНХ уже наладило продажу хибинских минералов в Германию и Америку. По свидетельству неизменного участника этих экспедиционных работ Б. М. Куплетского редкий минералогический музей мира не имел отсюда прекрасных образцов разнообразнейших минералов.

В 1925 году один из отрядов экспедиции Ферсмана направился к тому месту, где в 1923 году был впервые обнаружен апатит, со специальным заданием — найти его коренные выходы.

Там был поставлен заявочный столб от имени Института по изучению Севера и Мурманской железной дороги. Это были организации, субсидировавшие экспедиции Ферсмана.

На заявочном столбе была поставлена ориентировочная оценка запасов месторождения.

«Надо сознаться, — писал впоследствии Ферсман, — значительность цифр, сообщенных по телеграфу из Хибин, нам показалась не вполне вероятной»[55]. Грандиозные, нигде не виданные скопления того самого минерала, который до сих пор известен небольшими вкраплениями в различные горные породы! Нелегко было в них поверить. Но факты — самая убедительная вещь на свете…

В следующем, 1926 году поле выявленного залегания апатитов раздвинулось. Апатиты были обнаружены в новых участках хибинских массивов.

Вот несколько выразительных кратких походных записей, в которых в нескольких строках выхвачено самое главное, спрессованы, сконденсированы события огромной емкости. Перед нами отрывок из походного дневника известного геохимика А. А. Саукова, в то время еще молодого начинающего геолога, отправившегося в отряде Лабунцова на новые поиски коренных месторождений апатитов в Хибинах:

«4 августа. Товарным поездом около двенадцати часов ночи прибыли на разъезд Белая. Устроились на ночь у железнодорожного мастера.

5 августа. В десять утра вышли с разъезда по берегу реки Белой. Погода жаркая. Груз — меньше пуда, но много огорчений причиняют бесчисленные комары и мошки. От них никак не спасешься.

6 августа. Около девяти часов утра оставили палатку и некоторые лишние вещи и отправились дальше вверх по течению Белой.

Белая привела нас к озеру. Широкая долина, словно чаша. Темная гладь воды, темные остроконечные ели, а вокруг, кольцом, — темные горы.

7 августа. Мы здесь уже три дня — никаких признаков людей, ни одной живой души.

Горы. Тонкие северные ели тянутся вверх, к свету. Только их шум да птичьи крики нарушают молчание.

Сегодня ходили на ближайший к лагерю отрог горы. Подъем занял около двух часов. Голые скалы, покрытые мхом. Порода — мелкозернистый нефелиновый сиенит. На восточной стороне нашли обломки апатитовой породы. Площадь, покрытая апатитами, поросла зелеными травами. Когда мы вымеряли это место (оно занимает 1700 квадратных метров), нам нетрудно было установить границу распространения апатитов. Там, где они кончались, кончалась трава, начинались серые камни и бурый мох. По обрыву мы определили, что мощность залегания коренной апатитовой породы больше десяти метров. Это месторождение не было известно.

…Возможно, что апатит окажется и в других местах Хибинских гор. Месторождение, вероятно, пластовое. Обрыв во второй цирк отвесный. Точно определить мощность пласта и подстилающие его породы мы не можем. На противоположной стороне цирка обрывается второе месторождение. Картина такова: апатит, постепенно уменьшаясь в количестве, идет на глубину около пятнадцати метров. Его подстилает крупнозернистая порода, обогащенная сфеном.

Взяли на троих (я, Лабунцов и забойщик Василий Васильевич) пять пудов апатита. Несли до лагеря. Beчером рабочие отправились с ним дальше, на разъезд Белая.