— Зачем? В такую мерзкую погоду в саду нечего делать.

— Как раз наоборот, сейчас самое время, пока все живое спит, заложить новые клумбы и бордюры. И мне надо было кое-что посеять. И обрезать кусты. И вообще мне нужны деньги.

— Как это ужасно, что тебе приходиться жить в таких стесненных обстоятельствах.

— Ничего подобного. У меня не стесненные обстоятельства. Я просто зарабатываю, как и все остальные, вот и все.

— А вот мне платят сумасшедшие деньги почти ни за что: за то, что раз в две недели я крашу ногти на ногах. В этом смысле мне будет очень стыдно видеть, как покинет нас эта Дон.

— Так она уходит? — удивилась Кейт.

— Ага. И очень скоро, — уверила ее Элли.

— И как она к этому относится?

— О, она еще не знает. Для нее это будет сюрпризом. Мой рождественский подарочек.

— Что-то я не понимаю.

— Конечно. Ты и не поймешь. Слушай, ты не хочешь эту последнюю плюшку? Жаль ее выкидывать, придется съесть, хотя я знаю, что она отправится прямо на мои бедра. Кстати, я где-то прочитала, что сахар очень помогает от приступов паники. Кейт, как только почувствуешь панику, тут же набивай рот пирожными.

— На самом деле я не очень люблю сладкое. И поэтому мне, в отличие от тебя, не приходится придумывать себе оправдания.

— Как тебе будет угодно. — Элли повертела плюшку в руках, рассматривая ее, вглядываясь в ее смородиновые глазки. — Наверное, я могла бы уйти от них, потребовав компенсации. Да-а, вот бы они разорились! Я бы подогнала к кассе мебельный фургон, загрузила бы трофеи и удалилась в направлении заката. Но если приходится выбирать между сумкой Фортуната[60] и удовлетворением от вида Дон, собирающей свои пожитки в черный мешок для мусора, то выбор однозначен.

— Ты так уверена?! — поразилась Кейт.

— Да, все это решено и определено. Ну или почти. Подробности услышите позднее. При нашей следующей встрече. Только вряд ли мы увидимся до Нового года. У меня как раз начался сумасшедший водоворот вечеринок. Слушай, Кейт, я бы рада остаться на весь день и предоставить в твое распоряжение оба свои уха, чтобы ты могла излить мне свои беды и печали, но к двенадцати мне надо быть в офисе.

Кейт уже открыла рот, чтобы возразить против такого злостного искажения фактов, но слов, соответствующих случаю, не нашлось, и рот пришлось захлопнуть.

— Ты бы прислушалась к тому, что я тебе говорю, — выдала последнее наставление Элли, оборачиваясь, сопротивляясь Кейт, выпроваживающей ее на крыльцо. — Не усложняй. Получай удовольствие. Не давай воли чувствам. До тех пор пока ты все держишь под контролем, нет никакой нужды прекращать отношения с Джоном, ты согласна? Так, мне надо бежать. Пока. Веди себя хорошо. И не делай ничего, что не стала бы делать Элли.

Три минуты — это почти ничто, если ты опаздываешь на поезд. Этого времени едва достаточно на то, чтобы сварить перепелиное яйцо. Трехминутный секс не доставил бы большого удовлетворения, закончившись, едва успев начаться. За три минуты никто не сумел бы пробежать милю… кажется. И все же три минуты ожидания, когда произойдет химическая реакция, сто восемьдесят секунд наблюдения за «окошком результата» (станет ли оно фиолетовым, не перевернется ли вся твоя жизнь) — это поистине бесконечно, мучительно долго.

Наоми учащенно дышала, вчитываясь в листок с инструкциями. Требование подержать абсорбирующую полоску в моче в течение десяти секунд вызывало у нее отвращение. Потом влажную полоску надо было вынуть и ждать, барабаня пальцами по краю раковины, ждать, пока истечет положенное время. Наоми оглядела крохотную ванную, попробовала отвлечься, но ее внимание неизбежно возвращалось к тесту, к волшебной палочке, которая внезапно — да, как по волшебству — стала менять цвет. Фиолетовая черточка расползлась, вылезла за границы «окошка результата» и, как и было обещано в инструкции, достигла отметки «положительный результат». Кровь прилила к лицу Наоми, и она почувствовала, что тоже изменилась в цвете.

В ее моче в некотором количестве присутствовал хорионический гонадотропин, если потемневшая полоска говорила правду. Другими словами, Наоми была в интересном положении. Ей надуло ветром. В самом конце ее репродуктивного периода ее печка испекла булочку.

«Кому я могу позвонить, — спрашивала сама у себя инструкция, — если у меня есть вопросы?» И тут же давала себе ответ: Сюзан Скотт из гинекологической исследовательской лаборатории в Фолкстоуне, Кент, в рабочее время.

Сюзан Скотт? Неужели существовала реальная женщина с таким именем? Наоми оно казалось искусственным, придуманным специально, чтобы вызвать у звонящих ассоциации с квалифицированной, чуткой женщиной неопределенного возраста. Вероятно, роль Сюзан Скотт играл целый департамент. Или команда. Ею был тот, кто оказывался рядом с телефоном, когда раздавался звонок. Может быть, у них в исследовательской лаборатории висело расписание: сегодня очередь Карлины играть роль Сюзан, завтра — очередь Тасмин, послезавтра — Фионы.

И даже если эта Сюзан Скотт была конкретным человеком, чем бы могла она помочь Наоми Маркхем, которая ожидала ребенка то ли от своего юного любовника, то ли от его гнусного отца? Какое утешение или совет могла предложить Сюзан Скотт очень-очень плохой женщине, которая имела сексуальный контакт с двумя Гарви, отцом и сыном?

Наоми теперь узнавала ребенка. Он — да, непременно он — как будто всегда был внутри нее, в одном из уголков ее мозга, как понятие, как идея в форме младенца. Будучи молодой женщиной, двадцати — двадцати с небольшим лет, она предполагала, что однажды с ней случится материнство, так же, как случается средний возраст, но это произойдет не с ней, а с другой Наоми, которой она пока не знает. И еще она думала, что к тому времени она будет жить в доме, очень похожем на дом ее матери: в старинном здании с лабиринтом комнат, с центральной лестницей, ведущей из передней в два разных крыла, и с узкой, кривой черной лестницей в кухне, с огородом и садом, с садовником по имени Нельсон и с буйными зарослями дикого винограда, покрывающими весь фасад. А сама Наоми превратится в респектабельную замужнюю даму (ей смутно виделась безликая пара — она сама и ее спутник жизни, похожие на сахарных жениха и невесту со свадебного пирога), в настоящую помещицу с парой собак, предпочтительно далматинцев. Она представляла, как та, другая Наоми будет носить туфли на низком каблуке, строгие пиджаки, «Гортекс», жилеты и юбки с встречными складками, она представляла себя повзрослевшей и приспособившейся к жизни.

Но годы шли, а этого все не случалось. Наоми так и не вышла замуж, не повзрослела, она не носила «Гортекс» и все еще не приспособилась к этой жизни. И тогда воображаемый ребенок был убран куда-то в подсознание и забыт. Причем забыт настолько, что само его существование стало казаться невозможным, и Наоми постепенно становилась все менее и менее аккуратной в отношении мер предосторожности и то поленившись, то в пылу страсти не вставляла колпачок (из всех средств контрацепции она могла пользоваться только колпачком). С Алексом это воспринималось как сладчайший риск. Ну а к встрече с Дэвидом она просто оказалась неподготовленной.

— Алексу будет приятно, — произнесла Наоми вслух, однако слово «приятно» не совсем ей понравилось. Будет вне себя от радости? И такая формулировка не подходила. В ней было что-то от бульварной прессы, она вызывала ассоциации с теми «чудо-младенцами», которые родились вопреки всевозможным невзгодам и чьи преданные родители неизменно говорили, что «они вне себя от радости». Возможно, что точного слова, чтобы описать то, что почувствует Алекс, не существовало. Наоми точно знала: это будет такое большое и такое богатое чувство, что его нельзя будет понять и объять все сразу.

Это-то и было хуже всего, этот ужасный обман. Потому что как ни называй чувство Алекса — радостью ли, удовольствием, в основе его будет лежать предположение, что ребенок от него. Но уверенности в этом не было. Ребенок мог быть и от… Наоми не сразу осознала это. Возможные последствия привели ее в ужас, она схватилась за край раковины и прижалась лицом к холодному фаянсу. Малыш может оказаться братом Алекса. Или его сестрой. Нет, не сестрой. И кто бы ни был отцом ребенка, он вырастет похожим на Алекса, и Алекс может так никогда и не узнать правду. Да и она тоже.