— На улице стемнело, — вдруг сказал Джон. — Отец удивится, что наверху не горит свет. Извините меня…
Он улыбнулся Дженнифер, но та смотрела на него отсутствующим взглядом. Джон прошел мимо меня и покинул комнату. Наконец я осталась наедине со своими прабабушкой и прадедушкой.
Сначала воцарилось гнетущее молчание. Дженнифер теребила пальцы и глядела в камин, Виктор в глубокой задумчивости стоял перед ней. Мне хотелось, чтобы они говорили, открыли свои чувства, свои сердца друг другу.
Словно откликнувшись на мои невысказанные мольбы, Дженни подняла голову и заговорила:
— Мистер Таунсенд, Гарриет говорит, что вы через несколько месяцев едите в Эдинбург.
Виктор обратил свой мрачный взгляд на Дженнифер. Выражение его лица изменилось, появилось удивление. В его мозгу промелькнула мысль: «Ах, уж все эти лондонские женщины, сколько их было? Безликие, безымянные, они раньше что-то значили для меня на день, на неделю. Они были хороши для развлечений. Но эта женщина совсем другая…»
— Да, это правда. После того как я получу диплом, сразу поступлю в королевскую больницу.
— Вы там долго пробудете? — Ее голос звучал робко, она говорила почти шепотом. Сидя рядом с ней, я чувствовала, как неистово трепещет ее сердце.
— Трудно сказать, мисс Адамс. Быть может, я вовсе не вернусь.
Она широко раскрыла глаза.
— О! Какое несчастье, сэр, для… вашей семьи!
— У меня нет настроения жить в Уоррингтоне. Моя цель — найти лекарства для лечения болезней. В Шотландии сейчас ведутся широкие исследования, а с письмом от мистера Листера я встречу нужных людей.
— Как это замечательно.
Она опустила голову и снова принялась смотреть на свои руки.
Пока Виктор стоя смотрел на нее, удивляясь ее миниатюрности, я снова почувствовала, что его обуревает желание. Он чуть вздрогнул.
— Мисс Адамс, сколько времени вы уже в Уоррингтоне?
Она ответила, не поднимая головы:
— Уже год, мистер Таунсенд. Мы приехали из Престатина, что в Уэльсе…
— Да, я уже подумал…
— Мой отец получил хорошее место на фабрике. Видите ли, он управляющий…
Голос Дженнифер стал совсем тихим, она подняла глаза на Виктора, в них читалось почти нескрываемое обожание. Я чувствовала, как вспыхивает ее любовь к нему, отчего она вздрогнула, будто сопротивляясь физической силе. Губы Дженни чуть раздвинулись, невысказанное слово не слетело с них, в широко раскрытых, как у голубки, глазах читался вопрос.
Я услышала, как ее разум шепнул: «Как могло так случиться?..»
Виктор сказал охрипшим голосом:
— Мне было приятно с вами познакомиться, мисс Адамс, хотя очень жаль, что это случилось так поздно.
Она приоткрыла рот от изумления.
— Если бы мы встретились хотя бы год назад, — спокойно сказал он, — тогда…
— Да, мистер Таунсенд? — прошептала она.
Этот мужчина, воплощение силы, поддался слабости.
— Тогда мы, быть может, стали бы друзьями.
— Мы сейчас не друзья? Я знаю Гарриет уже год. Мы часто бываем вместе. И она много рассказывала о вас. Я чувствую, будто мы не просто встретились, а я уже знакома с вами, мистер Таунсенд.
На его губах появилась нервная улыбка.
— Вам надо когда-нибудь приехать в Эдинбург.
Дженни снова опустила глаза, ее плечи поникли.
— Шотландия очень далеко. Боюсь, что я никогда…
— Дженнифер, если мне дозволено так обращаться к вам… Быть может, я когда-нибудь наведаюсь в Уоррингтон. Я вас застану здесь?
Испуганная настойчивостью в голосе Виктора, Дженни взглянула на него с некоторой тревогой.
— У моего отца нет намерений снова куда-нибудь переезжать. Надеюсь, что Уоррингтон станет нашим постоянным домом. Но вы вернетесь? Вы сможете вернуться?
Обуреваемый страстью, Виктор сердито отвернулся от нее и, положив обе руки на каминную полку, сдавленно произнес:
— Я никогда не смогу вернуться. До тех пор, пока этот дом принадлежит отцу, у меня нет пути назад. Он больше не считает меня своим сыном. Если вы настоящий друг Гарриет, как утверждаете, и если она рассказывает обо мне, тогда вы должны знать все, знать о вражде между отцом и мною…
— Да, она…
— Тогда вы должны знать, что даже сейчас мне не положено находиться здесь, ибо это снова разгневает его и он вышвырнет меня из дома, если застанет здесь. Даже сейчас… — Его голос напрягся, он не владел собой. — Он может вернуться в любую минуту, и мне пора уходить. Мне жаль, что, едва встретив вас, приходится столь неожиданно уходить. Однако я этого не хочу. Я должен уезжать в чужую страну, не обняв мать и не получив благословение отца. У меня никого не осталось, кроме брата и сестры. Надеюсь, что в Шотландии удастся завести друзей. Я должен оставить своих лондонских друзей и тех, кого здесь знал. Ради собственной амбиции я должен вступить в новую жизнь в полном одиночестве.
Он обернулся, в его глазах светились гнев и бессилие. Почему сейчас? — стонала его душа. — Почему я, взглянув на эту девушку, так влюбился? Как это могло случиться? Какие муки меня ждут впереди?
— Виктор… — вдруг я прервала его, мое сердце забилось в одном ритме с его сердцем.
— Нам не стать друзьями, Дженнифер, — продолжал он, — потому что мы больше не увидимся. Я никогда не смогу вернуться в этот дом.
Я вскочила на ноги и протянула руку.
— Виктор, послушай!
Но моя рука повисла в пустоте, и я снова очутилась в старой комнате бабушки.
Глава 9
Бабушка застала меня утром стоящей у окна. Я встала на рассвете, проспав всего несколько часов, и даже же за это короткое время видела странные, тревожные сны. Думаю, она испугалась, увидев меня в холодной темной комнате.
— Андреа, я не ожидала, что ты встанешь так рано!
Щелкнул выключатель, и в комнате стало светло.
— Почему здесь такой холод?
Я слышала, как она шаркает по комнате, а трость стучит по полу, словно третья нога. Бабушка встревожилась:
— Обогреватель не горит! Андреа, дорогая, ты знала, что он не горит?
— Да, бабуля, — спокойно ответила я. — Я его выключила.
— Что ты сделала? Черт подери, здесь словно в ледяном доме! Зачем ты это сделала?
Я не ответила и продолжала смотреть на покрытые мхом стены и ломкие кусты роз, которые пригнула роса. Я слушала, как моя бабушка ковыляет к серванту, выдвигает ящик, достает спички, снова возвращается к обогревателю и зажигает его. Раздался еле слышный гул, но он ничем не напоминал рев и треск настоящего огня, который когда-то горел в этом камине.
— Тебе плохо, дорогая? Стоишь совсем раздетая, если не считать этой рубашки. Пошли, давай попьем чайку.
Бабушка с трудом пробралась через тесную комнату и ушла на кухню. Я продолжала стоять у окна. Холодное утро за окном, словно зеркало, отражало мое настроение.
— Туман поднялся! — пропел голос бабушки из кухни. — Солнышко еще не показалось?
Я покачала головой.
— Нет, — бабуля, — облачно.
— Да, она нагрянет. Похоже, скоро мы увидим сильную грозу. Знаешь, она всегда бывает. Видишь ли, в это время года часто идут дожди… — Бабушка гремела сковородками и тарелками, ее голос звучал очень далеко. — Но лето в этом году стояло прекрасное. Помнится, здорово пекло. Целых две недели держалась температура выше двадцати градусов! При такой жаре я падала в обморок! А вот теперь наступила зима, и мы расплачиваемся за это. К Рождеству может пойти снег. Обычно снега не бывает. Но в этом году, видно, мои кости чувствуют его приближение…
Я не слушала ее. Другой, циничный голос нашептывал мне: «Если бы погоды вообще не было, девяносто процентов разговоров так и не начались бы». Наконец, я отошла от окна и стала бесцельно бродить по комнате. Меня охватило странное настроение, сочетание какой-то печали, тревоги и беспокойства.
Остановившись у камина, я взглянула на часы. Вот в чем все дело. Казалось, будто внутри у меня образовалась пустота. Если бы я была просто подавлена, это, по крайней мере, было бы состояние, наполнявшее меня. Но нет — полная опустошенность.