Нескончаемыми волнами налетали тяжелые бомбардировщики «Б-52» на каждую пядь прифронтовой зоны. Ракеты, бомбы и пули из крупнокалиберных пулеметов косили людей, коз и кур, разносили в щепы хижины, а потом и развалины хижин… Самолеты пикировали на самые незначительные объекты, бомбы падали при малейшем шевелении листьев — на грядки фасоли, на рыбу в реке, на едва приметную тропу в джунглях. Люди стали похожи на сов и кротов. Днем спали или прятались в пещерах и только ночью работали на полях. На почти незаселенную Долину Кувшинов упало (хоть это и кажется невероятным) больше бомб, чем на северовьетнамские порты, чем на всю Германию во время второй мировой войны, чем на любое иное место нашей планеты.
В конце 60-х годов отступающая армия Ванг Пао насчитывала уже 40 тысяч солдат. Этот кажущийся успех превращал жизнь народности мео в трагедию. Они терпели лишения, теснясь на все уменьшающейся территории в горах. Каждое поражение мужчин на фронте гнало их семьи в новые лагеря, во все более низменные места. В конце концов огромные лагеря беженцев, насчитывающие около 40 тысяч человек, были прижаты к холмам над Вьетьянской низменностью, к краю пропасти. Привыкшие к прохладе горцы умирали здесь от малярии и кишечных инфекций…
Им угрожал голод. Теперь они почти целиком зависели от американских поставок риса, ведь у них больше не было земли, которую можно возделывать… Гнев старейшин все явственнее обращался против Ванг Пао, предателя и авантюриста, который богател за счет страданий своего народа, лично расстреливал солдат, отказывавшихся ему повиноваться, да еще присваивал их жалованье. Но из капкана на краю гор не было спасения. А продукты от американцев доставлялись лишь в том случае, если находились новые жертвы для ведения уже проигранной войны.
Близился конец тайной войны, и только генералы все еще не желали этого признавать.
«Мне всегда казалось, что горстка американцев, организовав местное население, может остановить коммунистические национально-освободительные войны», — как-то заявил Ландсдейл. Лаос должен был стать классическим примером, подтверждающим эту теорию.
С американской точки зрения война в Лаосе велась весьма успешно. Если в дорогостоящей войне во Вьетнаме приняло участие полмиллиона американцев, то в тайных операциях в соседнем с ним Лаосе кроме авиации было задействовано всего несколько десятков офицеров ЦРУ. Бремя войны несли другие — лао, лю и представители прочих народностей, участвовавших в боях и на той, и на другой стороне. Но прежде всего были почти истреблены мео, героически сражавшиеся и в отрядах Патет-Лао.
Счет за войну включал и цену за опий: соображения политического и экономического порядка вынуждали американских политиков и генералов участвовать — пусть даже пассивно — в торговле наркотиками, которые в конечном счете уничтожали их собственную армию и деморализовали их союзников.
Но и эта война завершилась поражением. В декабре 1975 года, спустя полгода после падения Сайгона, части Патет-Лао вступили во Вьентьян. Их не остановили ни танки, ни опытность «зеленых беретов», ни упорство Ванг Пао, ни даже опий. Остались страдания, шрамы, голод, почти полностью истребленные мео, десятки тысяч сирот… и сомнения.
Неужели и правда во время войны моральные соображения — излишняя роскошь?
Сорок часов
Поездка Ричарда Никсона в Китай на первый взгляд не имеет с наркотиками ничего общего. Беседуя с Чжоу Эньлаем, Никсон коснулся вопросов международного положения и войны с Вьетнамом, взаимной торговли и сотрудничества в области науки и культуры, ракет и ядерного вооружения. Об одурманивающих ядах, по всей вероятности, вообще не упоминалось. Однако эта встреча изменила и жизнь генерала Туана, и облик Мэсалонга, а также стала поворотным моментом в истории наркотиков.
Она завершила эпоху, начатую еще два столетия назад губернатором Бенгалии Гастингсом, эпоху, когда торговля опием в Азии официально или неофициально помогала решать конкретные экономические или политические задачи и когда за ней скрывались интересы отдельных государств или хотя бы их секретных служб. Встреча в Пекине положила конец многолетней открытой вражде двух государств, вражде, которая в начале 50-х годов способствовала превращению горных областей Бирмы, Таиланда и Лаоса в основную базу всемирной торговли наркотиками. Территория «золотого треугольника» перестала быть одним из полей сражений между Соединенными Штатами и Китаем, а торговля одурманивающими ядами была признана преступной деятельностью.
Журналисты подсчитали, что Никсон провел с Чжоу Эньлаем в общей сложности сорок часов. Половину этого времени заняли переговоры без свидетелей. Никто точно не знает, о чем говорили эти два государственных деятеля, один из которых умер, а другой со скандалом покинул политическую арену. Однако отзвуки этих бесед повлияли на многие последующие события.
Вслед за Соединенными Штатами дружеские связи с Пекином решил завязать и Таиланд. Улучшились взаимоотношения между Вашингтоном и Рангуном. Все это не замедлило сказаться и на положении остатков гоминьдановских армий.
Разумеется, Пекин не могло не беспокоить закулисное существование 3-й и 5-й армий, хотя бы потому, что с ними еще не были сведены счеты за прошлое. Никто не выступил в защиту нескольких тысяч беженцев из Юньнаня, занимающихся подозрительной торговлей наркотиками. И в конце концов Бангкок предпочел отмахнуться от своих прежних союзников: к чему вызывать неприязнь соседей и возмущение всего мира? Ведь пользы от них все меньше и меньше.
Так бывшие прислужники вместо благодарности и выполнения давних обещаний дождались строжайшего приказа: сложить оружие.
Что им оставалось делать? Оказать сопротивление равнозначно харакири. Хорошо знакомые им края теперь на каждом шагу грозили опасностью, все соседи жаждали крови наемных солдат, оставлявших за собой после отхода из Юньнаня лишь смерть и запустение. Пришлось подчиниться. Сложив оружие, они сразу же лишились привилегированного положения в бирманской торговле опием, утратили богатство, влияние и силу. Без автоматов, гаубиц и минометов в них никто больше не видел торговых партнеров и уважаемых союзников. Кого интересуют услуги или мнения обыкновенных крестьян?
Похороны генерала Туана символизировали конец целой эпохи. Вместе с генералом были похоронены надежды и иллюзии.
Хитрый лис Чан Шифу, который всегда выходил сухим из воды, после побега из бирманской тюрьмы принявший имя Кхун Са, не замедлил воспользоваться сложившимися обстоятельствами. В момент, когда противник исчез со сцены, его восемьсот солдат заполнили освободившееся пространство. Доход от перепродажи одного урожая опия-сырца увеличил численность его солдат до трех тысяч и придал недавнему изгою самоуверенности. Вместо генерала Туана журналисты обращаются теперь к нему.
«Я генерал регулярной армии. Мы воюем за государство шанов, за его независимость от Бирмы и Таиланда. Уже сейчас мы контролируем более трети Бирмы», — важно заявлял он журналистам, для которых, нуждаясь в рекламе, время от времени устраивал приемы.
Репортеры скептически кивали. Объединенная шанская армия Кхун Са в самом деле на 90 % состоит из шанов: здесь генерал-самозванец не соврал. Каждый из них получает 30 батов (около 1,5 доллара) в месяц и в придачу бочонок риса. Но борьба за свободу? Военными операциями руководит заместитель генерала — китаец лет пятидесяти с шанским именем Лхаланд, что в переводе означает «гром», а когда и где следует браться за оружие, решает шестидесятилетний китаец-мусульманин Лао Мара, в руках которого находится лаборатория, вырабатывающая героин.
Кхун Са, точно так же как раньше Туан Шивэнь, пытается придать своей деятельности благородный характер, но добрые намерения служат лишь прикрытием. Погоню за наживой не удается замаскировать политическими аргументами.
«Вы говорите, что я гублю сотни тысяч людей во всем мире? Так ставить вопрос нельзя, — терпеливо объяснял Кхун Са. — Во-первых, сами мы наркотики не производим, а лишь по мере сил определяем пути их дальнейшего использования. Во-вторых, мы никого не принуждали стать наркоманами, мы только удовлетворяем спрос, который, безусловно, существует на Западе. А в-третьих, нас вынудили торговать наркотиками, ибо никто на свете не даст нам денег на нашу борьбу за свободу, даже ООН».