Если туристы относятся к шествию как к экзотическому зрелищу, то жители Сингапура смотрят на него серьезно и с большим пониманием. Иногда кто-нибудь из китайцев, обремененный, по-видимому, заботами и печалями, дает носителю кавади, точнее, кому-нибудь из его окружения (сам носитель не в состоянии протянуть руку) несколько долларов с просьбой помолиться за него. Среди индийцев, составляющих основную массу носителей кавади, вижу двух китайцев. Один из них несет кавади уже пятый раз.

Так они переходят с одной улицы на другую — весь этот путь, около четырех километров, можно пройти меньше чем за час. Носители же кавади проходят его за несколько часов. Под лучами тропического солнца через город с двухмиллионным населением тянется мрачная процессия, пляшут, согнувшись под тяжестью громоздких сооружений, измученные люди.

Храм, на Тенк-роуд окружен толпой индийцев. Вечером я пойду туда, чтобы посмотреть, как закончится праздник: Сейчас даже не пытаюсь пробиться. Толпа разнолика: среди нарядно одетых женщин можно увидеть полунагого паломника. Он неистово молится, став лицом к храму, потом вдруг исчезает. Многие зрители пришли сюда часов в пять утра и будут стоять, несмотря на жару, до вечера. Все хотят попасть в храм. Приходится ждать. Ждут даже сами носители кавади. Иногда можно увидеть, как друзья подставляют кому-нибудь из них стул, чтобы тот мог отдохнуть и набраться сил перед последним танцем в храме и поклонением божеству. Эта, главная, часть обряда — впереди, она состоится вечером.

Впускать в храм будут по специальным приглашениям. Говорят, что будут съемки для телевидения. При свете телевизионных прожекторов и я хотел бы снять фильм.

У меня есть приглашение, полученное через дипломатический корпус, поэтому вечером, надев пиджак и повязав галстук, еду в храм. Костюм и белый клочок бумаги, оформленный, впрочем, не на мое имя, дадут мне возможность снимать, Мимо моего такси проезжает окруженный мотоциклетным эскортом автомобиль с флагом Сингапура на крыле — это президент спешит на окончание празднества.

Вот носители кавади, танцуя, окружили храм, их друзья тоже танцуют — пляска вприсядку похожа на нашего «казачка». Поскольку здесь чрезвычайно тесно, они пляшут, почти не разгибаясь. Кроме того, в образовавшейся давке им гораздо труднее охранять своего друга — защитный круг, который они образуют, смыкается плотнее, и они уже танцуют не вокруг, а под кавади.

Наконец наступает кульминационный момент празднества — поклонение алтарю бога. Жрец благословляет паломников, теперь можно в боковом нефе вынуть из тела иглы и посыпать раны свежим порошком. Тем временем друзья занимаются кавади — снимают с него украшения, разбирают. После этого, если вы подойдете к балюстраде, вас посыплют порошком или дадут освященный банан.

Мои гимнастическо-фотографические манипуляции обратили на себя внимание жрецов. Когда толпа немного поредела и официальные лица уехали, меня пригласили выпить бутылочку лимонада.

Вокруг меня собралась небольшая группа жрецов, началась оживленная беседа на английском и малайском языках. Посыпались вопросы: кто я, откуда, турист, дипломат, журналист? Их необычайно удивило, что я ученый-исследователь из далекой Польши, человек, которого привело в их страну не праздное любопытство, а желание понять и изучить здешние обычаи и культуру. А может быть, их тронуло то, что я понял смысл праздника, не счел обряд варварским, а пытался его осмыслить, так же как другие обряды?

Один из моих собеседников сказал что-то по-тамильски своему соседу, тот вышел, и вскоре вокруг меня собралось человек десять. Возникло какое-то движение, все встали, чтобы приветствовать пожилого мужчину в белом жреческом одеянии. Я тоже поднялся, и настоятель храма под аплодисменты повесил мне на шею венок из цветочных лепестков и вложил в руку маленькие четки.

Когда я с этим венком возвращался домой, в глазах прохожих-индийцев читалось уважение. Назавтра слуги-китайцы очень удивлялись при виде этого венка, однако, узнав, что я получил его в храме, сказали, что мне оказана большая честь и что теперь, получив благословение богов, я буду очень счастлив. На следующий день я отправился в музей, а оттуда в редакцию малайской газеты «Мингу берита», где договорился о встрече в двенадцать часов с одним журналистом. Дом прессы, в котором разместилось несколько редакций, находится близко от моего дома, на соседней улице. Человека, с которым у меня договоренность, нет на месте. Беседую с его заместителем, индонезийцем, очень обрадовавшимся тому, что я был в Индонезии. Разговариваем о моих исследованиях, об этнографии вообще. В конце беседы мой новый знакомый звонит в министерство культуры с просьбой о встрече с заместителем министра господином Мухаммедом ибн Измаилом.

В министерстве приходится довольно долго ждать: у заместителя министра конференция. Поскольку он — один из немногих малайцев — член правительства, его просят бывать на всякого рода открытиях, приемах и пр. Убедившись, что в служебное время нам не удастся спокойно поговорить, господин министр приглашает меня в пятницу в двенадцать часов на ленч в небольшой, но весьма изысканный малайский ресторан.

Под вечер отправляюсь в китайский квартал, хочу посмотреть окончание празднования китайского Нового года. Китайцы отмечают это событие весьма основательно. Я, хоть и не попал на праздник и пропустил красочный танец дракона и многое другое, кое-что интересное все-таки увижу.

Последний день торжества по случаю Нового года немного напоминает наш сочельник. Это прежде всего семейный праздник, но перед вечерним застольем, на котором присутствуют лишь члены семьи, все идут в храм, чтобы принести жертвы и взять освященные апельсины.

На улице Рейс Корс-роуд много китайских храмов. Один даже помечен на маленьком плане города в числе тех мест, которые я должен посетить за неделю пребывания в Сингапуре. К сожалению, сегодня храм закрыт. Его могут открыть специально для меня, но я отказываюсь — приду потом, ведь меня интересуют не храмы сами по себе, а совершаемые там обряды.

На той же улице имеется один частный храм, перед которым светится огнями елочка, и один общественный. Иду во второй. Внутри много народа, главным образом женщин. На столах — груды апельсинов, горы шкатулок с ароматическим веществом и бумажных «денег духов». Люди покупают коробочки, встает на колени (в центре храма имеются две специальные скамеечки) перед большой чашей, в которой горит масса свечей и слабо тлеют ароматические палочки, кланяются, потом распрямляются и, делая руками вертикальные взмахи, стараются, чтобы палочки, пучки которых они держат в руках, разгорелись ярче.

Второе место для жертвоприношений — это чаша, стоящая перед входом в храм; боковые алтари тоже иногда служат этой цели.

Время от времени то у одного, то у другого из посетителей храма появляется желание поворожить. Взяв высокую круглую коробку, из которой торчат бамбуковые палочки, исписанные всевозможными значками, и стоя на коленях, трясут коробку до тех пор, пока не выпадет одна из палочек. Тогда берут две деревянные таблички и тоже бросают их на землю. По расположению знаков судят о том, исполнится предсказание или нет. Если предсказание должно исполниться, уточняют, какое именно предсказание соответствует номеру палочки, выпавшей только что из коробки.

Перед храмом стоят две большие корзины для жертвенных «денег». Храмовой служитель — «истопник» — ворошит огонь в печи и подбрасывает туда все новые пачки «банкнотов». Духи предков будут довольны — благодаря этим «деньгам» они смогут получше устроиться на том свете.

Все это объясняет девушка, пришедшая в храм вместе с семьей. Когда я спрашиваю, не малайская ли музыка исполняется перед храмом, она сердится. Ну что вы, это настоящая китайская музыка! Скрипки безусловно не малайские, но за то, что подвешенные к стойке гонги — китайские, я бы не ручался — на мой взгляд, это самые настоящие индонезийские гонги.

Домой возвращаюсь пешком, в сопровождении молодого человека, который рассказывает о китайских обычаях. Через открытые двери заглядываем в дома — всюду видны освещенные алтари.