В полдень судно наконец пристает к берегу. Простившись со своими спутниками, беру рюкзак и еду автомобилем до Матарама, главного города острова Ломбок. Поездив немного по городу в поисках ночлега, останавливаю машину перед гостиницей под названием «Отель Мареджа». Выглядит прилично, внутри красиво убранный холл, но пугает название «отель» — боюсь, здешние цены мне не по карману. Но нет, к моему удивлению, цены вполне приемлемые.
Приведя себя в порядок и отдохнув, выхожу в город. Удивительно: самый крупный в провинции университетский город, а здешний университет низшей категории[15], насчитывающий всего 4 тысячи человек. Единственный приличный ресторан и тот в соседнем городке, расположенном, к счастью, в четырех километрах отсюда.
Бреду по улице Бали, на которой в соответствии с названием живут балийцы. Сколько здесь храмов! Есть большие, есть и маленькие, но все весьма скромные на вид. Храмовой комплекс состоит обычно из нескольких крытых платформ на сваях, одной каменной часовенки и барабана. Статуй я не видел.
Сразу за городом начинаются рисовые поля. Делаю большой круг и, шагая между участками, направляюсь обратно в Матарам. Вышел из дому один, а возвращаюсь с компанией: по дороге ко мне присоединилось несколько мальчишек. Ребятишки вежливы, неназойливы. Может быть, это происходит оттого, что при мне нет фотоаппарата и их не выбивает из колеи непреодолимое желание, увековечить себя? Между нами происходит разговор:
— Good bye, mister (англ. «до свидания»).
— Good bye, anakanak (дети).
— Даримана? (Откуда?)
— Дари Поландия (Из Польши).
— Беланда? (Голландия?)
— Букан Беланда — Поландия (Не Голландия — Польша).
Дети что-то оживленно обсуждают, потом один из них догадывается, что речь идет о государстве в Европе. Я подтверждаю догадку. А на каком там говорят языке?
— Бахаса Поландия (На польском).
Это вызывает изумление; подумав, примиряются с тем фактом, что мир иностранцев очень сложен. Между прочим, вчера в автомобиле один из спутников тоже спрашивал меня, на каком языке говорят в Польше. Стоит ли удивляться? Ведь и в Польше не всякий интеллигентный человек знает, на каком языке говорят в Индонезии.
Ребятишки называют меня «мистер». Когда я спрашиваю, знают ли они, из какого языка это слово, отвечают «из английского». Так, прекрасно. Но если им известно, что я не англичанин, почему они называют меня по-английски? Замешательство. А как им меня называть? Туан? По-индонезийски незнакомому человеку можно сказать «туан», а можно — «ом» или «бапа». Осмелев, ребята начинают обращаться ко мне так, как принято обращаться к почтенному на вид индонезийцу. Беседуем обо всем — о рисе, о храмах.
— Ом, туда, туда, дальше мусульмане!
Ого, какой здесь конфликт! Раз они просят, сворачиваю, при этом объясняю, что ценю всякого хорошего человека и что для меня безразлично, индус он или мусульманин.
Дальше разговор внезапно переходит на женщин. Здесь неподалеку купаются женщины, не хочу ли я посмотреть на женщин с обнаженной грудью? Ребятишки разочарованы, и я начинаю подозревать, что на Ломбоке уже получил некоторое развитие туризм.
Начальник отдела культуры, к которому у меня рекомендательные письма, поручает меня господину Ахмату Мухидину, с которым мы едем к губернатору. В канцелярии губернатора знакомлюсь с директором музея. Здесь еще нет музея, нет даже намека на какую-либо коллекцию, а директор уже есть. Вряд ли удобно спрашивать у этого симпатичного господина, чем он, собственно говоря, занимается, поэтому я просто приветствую его, говорю, что рад встретить коллегу.
К бупати едем втроем. К нам присоединяется директор несуществующего музея. Едем на машине, хотя канцелярия бупати находится самое большее в ста метрах от отдела культуры. Бупати, доктор Саид, услышав, что приехал этнограф из Польши, сразу вспоминает, что обещал Анджею заняться моей особой.
— Сколько у вас времени? Всего несколько дней? Это действительно мало, но постараемся организовать все, что возможно. Что бы вы хотели прежде всего увидеть?
Коротко отвечаю на вопросы, особенно подчеркиваю свое желание побывать там, где живут племена, сохранившие древние анимистические представления.
— Пожалуйста, но поездка будет тяжелой; придется много ходить пешком.
— Ничего, мне это не страшно, я ведь опытный турист.
Бупати добродушно смеется. Вот это этнограф! Не боится трудностей. Составляем расписание моих занятий. На большой карте острова я вижу вершины, более высокие, чем в Татрах. При этом относительная высота здесь почти равна абсолютной. Самый высокий вулкан с огромным озером в кратере — 3726 метров. За ним, в соседнем уезде, и живут «мои» племена.
У директора музея есть кое-какие дела в Чакранегара (том самом городке, где имеется единственный приличный ресторан). Я еду вместе с ним. Въезжаем на территорию парка, где расположено нужное моему спутнику учреждение. В центре парка — большой пруд с островом посередине. На этом острове высится павильон. Пройти к нему можно по каменной дамбе, заканчивающейся воротами, которые охраняются.
Неподалеку от главного храма находится еще одна группа храмов, рядом — пруд со священными рыбками и павильон с жертвенными камнями, завернутыми в платки и перевязанными желтыми лентами. Возможно, когда-то на камнях была резьба, однако время полностью стерло ее следы.
Заглянув в пруд, мы увидели на дне несколько индонезийских банкнотов и много денег, среди которых есть и продырявленные, точно такие, какими на Бали украшают фигурки кремированных предков.
Осмотрев храмы, едем в Нармаду, где в 1879 году правителями Ломбока был построен павильон для отдыха. Покрытые цветами террасы, бассейн, небольшой храм — все свидетельствует о хорошем вкусе правителей и о способности учитывать вкусы подданных.
Вечером у меня запланирован визит к командующему военно-морскими силами здешнего округа, коммодору Супарно. Он должен мне помочь с машиной.
На виллу коммодора я отправился вместе со своими «опекунами». Представившись охране, въезжаем во двор, посыпанный гравием. У коммодора великолепная коллекция балийских и яванских статуэток. Беседуем об искусстве, в частности о скульптуре — хобби хозяина, о моей работе. Господин Супарно, оказывается, хорошо говорит по-русски, потому что несколько лет прожил в Севастополе. Переходим на русский язык. Коммодор рассказывает о своих путешествиях. Шутливо приглашаю его в Польшу — садитесь, мол, на эсминец и плывите в Гдыню, а оттуда ко мне в Краков.
На следующий день совершаю поездку по острову на машине. В деревнях, мимо которых мы проезжаем, встречаются то мечети, то маленькие балийские храмы (пуры). В последних иногда можно увидеть пожилых женщин с обнаженной грудью и переброшенным через плечо слендангом (шарфом в виде платка). Балийские женщины ходят в саронгах, перехваченных на груди. Сасачки[16] в будни одеваются так же, как яванки, но не носят слендангов. Голову иногда повязывают платком. Как балийки, так и сасачки носят большие белые лифчики, застегивающиеся на груди и великолепно украшенные вышивкой. Девочки бегают в саронгах, повязанных на животах.
Обедаем у одного балийца. Для начала вся семья хозяина, а также часть моей «свиты» гоняется за петухом, который изо всех сил пытается спастись от неминуемой гибели. Я думаю, на поимку было затрачено больше калорий, чем содержится в несчастном петухе. Моя реакция может показаться парадоксальной: убегает мой обед, а я желаю ему успеха.
К вечеру приезжаем в Баян, большую деревню, где нас принимает чамат, пожилой, почтенного вида господин, носящий княжеский титул «раден». После беседы чамат организует в мою честь концерт гамелана и выступления солистов. Все это замечательно, но в деревне нет ни одного человека, который бы придерживался древних верований.
Ночью спал плохо: вся компания храпела так, словно рядом находился жертвенный кербау, которого неумелой рукой резал неопытный моса лаки. С утра — сюрприз. В деревне, оказывается, есть общественная баня: от источника по трубам идет вода, которая выливается мощным потоком. Баня — только для мужчин, женщины, как в старые времена, моются в реке. Фотографирую купающихся женщин. Они смущены, но, уходя, слышу за спиной веселый смех. Видимо, они не страдают излишней стыдливостью.