В 1735 году, на Страстной неделе произошла так называемая «ветковская выгонка». По приказу императрицы Анны Иоанновны царские войска — пять полков под командованием полковника Якова Григорьевича Сытина — силой оружия выслали в Россию сорок тысяч «беглых раскольников». Слободы были опустошены, монастыри — сожжены, а храмы — разграблены. Но многие миряне и иноки успели разбежаться по окрестным лесам.

Изгоняемые староверы пытались увезти с собой тела Иоасафа, Феодосия и его брата Александра. Но Сытин опередил верующих и, вскрыв гробницы, освидетельствовал мощи. Затем переложил их в новые гробы, запечатал полковой печатью и отправил в слободу Святскую. По именному указу императрицы останки были «непублично» сожжены близ Новгорода Северского, на речке Колоске, а пепел сброшен в воду.

Спустя несколько лет после «выгонки» в разоренные селения стали возвращаться старообрядцы, и к 1740 году Ветка снова заселилась. Были основаны новые слободы, возобновлены старые и заложены новые монастыри. Вновь на Ветке явились прославленные подвижники и почитаемые мощи. Возродились традиции писания икон и книг.

Упрямый русский характер восторжествовал! Пережив Речь Посполитую и Российскую империю, изведав несколько ужасных войн и разрушительную аварию на Чернобыльской АЭС, несгибаемая Ветка сохранилась до наших дней, хотя ее блестящая слава и неоспоримое величие остались в прошлом.

Духовным и административным центром русского старообрядчества является Рогожская слобода в Москве. Ныне здесь находятся резиденция всероссийского митрополита, Покровский и Рождественский соборы и знаменитое Рогожское кладбище.

Преследования староверов несколько ослабли лишь в царствование Екатерины II, правительство которой было заинтересовано в поддержке старообрядческого купечества, обладавшего «великими промыслами и торгами». В 1762 году императрица издала манифест, приглашавший в Россию людей всех «наций», «кроме жидов», а также призывавший вернуться на родину всех русских беглецов[130]. Под беглецами подразумевались зарубежные староверы, прежде всего, жители богатых и многолюдных слобод Ветки.

Этим «беглецам» были обещаны следующие льготы: разрешение не брить бороду, носить народную одежду, освобождение на шесть лет от всяких податей. За манифестом последовал ряд указов, улучшавших положение вообще всех старообрядцев и уравнявших их в правах с остальным населением империи. Были отменены законы Петра I о бородах, русской одежде и двойном налоге. Также было официально запрещено называть приверженцев церковной старины «раскольниками», вместо этого «хульного имени» вводился термин «старообрядцы».

Впрочем, облегчение положения староверов не означало, что государство признало истинность их учения. Просто просвещенная царица считала, что старообрядцы имеют такое же право свободного вероисповедания, как и прочие ее подданные: новообрядцы, католики, лютеране, мусульмане или буддисты.

Дарование некоторых свобод староверам должно было способствовать благоденствию их общин и благополучию России, что являлось главнейшей целью Екатерины, писавшей: «Я иных видов не имею, как наивящее благополучие и славу отечества; и иного не желаю, как благоденствия моих подданных, какого б они звания ни были»[131].

Самодержице вторила официальная пропаганда, так объяснявшая государственную политику веротерпимости: «Как Всевышний Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания, то и она <императрица> из тех же правил, сходствуя Его святой воле, и в сем поступает, желая только, чтоб между подданными ее всегда любовь и согласие царствовали»[132].

И только в просвещенное царствование «матушки Екатерины» могло случиться доселе небывалое: в самой Москве, под носом высшего церковного и светского начальства, «раскольники» основали свой духовный и административный центр с благолепными храмами. Возник этот центр в связи со следующими трагическими обстоятельствами.

В декабре 1770 года в Москве началась страшная эпидемия чумы, особенно усилившаяся в марте 1771 года. По рассказу очевидца, «народ умирал ежедневно тысячами; фурманщики или, как их тогда называли, “мортусы” в масках и вощаных плащах, длинными крючьями таскали трупы из выморочных домов, другие поднимали на улице, клали на телегу и везли за город»[133].

По распоряжению графа Г.Г. Орлова, направленного в Москву для организации борьбы с мором, все кладбища в черте города были закрыты. Умерших хоронили на погостах подмосковных деревень в братских могилах.

В числе закрытых кладбищ оказались и два старообрядческих. Эти особые кладбища, известные с 1718 года, принадлежали староверам-поповцам. Одно (с часовней во имя Тихвинской иконы Божьей Матери) находилось у Серпуховской заставы, другое (с часовней во имя святителя Николы Чудотворца) — у Тверской заставы.

По указу правительствующего Сената, вместо двух закрытых кладбищ поповцам была выделена земля для захоронения умерших в трех верстах от Рогожской заставы. Еще в начале XX века на Рогожском кладбище сохранялась общая чумная могила с замшелым обелиском. На нем можно было прочесть, что сие место отведено для погребения умерших от «моровой язвы». Тут же читалось стихотворное описание ужасов эпидемии, сочиненное безымянным поэтом и начинавшееся так:

При учреждении старообрядческого кладбища была выстроена маленькая деревянная часовня во имя святителя Николы. В 1776 году ее сменил более обширный каменный храм. А в 1791 году, с разрешения тогдашнего московского главнокомандующего князя А. А. Прозоровского, началась постройка большой «холодной» (неотапливаемой, летней) часовни во имя Покрова Богородицы, бывшей до сооружения храма Христа Спасителя самой обширной из всех московских церквей. По первоначальному проекту часовня должна была вмещать до трех тысяч богомольцев, иметь алтарные апсиды[135] и пять глав.

О том, что староверы затеяли столь масштабное строительство, стало известно новгородскому и петербургскому митрополиту Гавриилу (Петрову). Митрополит пришел в ужас от подобной «дерзости» и подал императрице записку, в которой писал, что «лютые неприятели государству и государю» «начали строить церковь, превышающую пространством и огромностью Успенский собор, чтобы огромностью сего храма унижать первую в России Церковь в мыслях простого народа». Гавриил предлагал запретить строительство, а «начатую церковь обратить на другие цели, предписанные законом монархии для призрения бедных или для пользы общественной установления»[136].

Прозоровскому пришлось оправдываться перед Екатериной и срочно приказать «выпуски для алтаря отломать, величины убавить и сделать план с одною главою и крестом». Этим объясняется некоторая несуразность архитектуры Покровского собора: гладкий и простой фасад, непропорционально маленькая глава и отсутствие алтарных апсид. Поэтому с внешней стороны храм напоминает огромный, но простой дом.

Впрочем, как гласит старообрядческое предание, милостивая императрица соизволила пожертвовать московским староверам большое напрестольное Евангелие в серебряном окладе, которое благоговейно хранилось в алтаре Покровского храма.