Французская либеральная пресса писала по поводу этой казни: «Со времени царствования Александра III казни в России перестали быть публичными… Таким образом, при этом узаконенном убийстве осужденных социалистов могли присутствовать только немногие: комендант крепости, прокурор, городской голова, защитники осужденных, батальон солдат и палач со своими помощниками… В происходившей 20 (8) мая казни… для пяти казнимых было поставлено только три виселицы, и, таким образом, Шевырев и Ульянов вынуждены были присутствовать при муках своих товарищей…»

Печальна судьба и членов фракции, избежавших смерти на эшафоте: Кангер и Пашковский покончили жизнь самоубийством в ссылке, Пилсудский, выйдя на волю, вскоре умер, как и Ананьина — на каторге.

Насколько реальна была угроза для жизни Александра III 1 марта 1887 года? Нам представляется, что, несмотря на внешне вполне опасную сторону этого несостоявшегося террористического акта, он не мог изначально увенчаться успехом в силу следующих причин организационного и технического характера.

Во-первых, заговорщики действовали вслепую, не представляя себе точное время выезда и реального маршрута движения царя в воскресный день 1 марта. Все их планы строились в расчете на случайную встречу с царским кортежем во время его движения (очевидно, из Аничкова дворца) по Невскому проспекту, однако за все время многочасового пребывания на нем 26, 27 и 28 февраля они ни разу не увидели царского выезда. Во-вторых, не только в обыденной жизни, что наиболее ярко проявилось в полном пренебрежении Андреюшкиным правил конспирации при переписке со своими связями, но и в процессе патрулирования по Невскому проспекту они не соблюдали элементарных мер безопасности, что привело к провалу всех трех бомбистов и трех сигнальщиков, выявленных наружным наблюдением всего за несколько часов усиленной слежки за Андреюшкиным 28 февраля. Даже если бы Департамент полиции не получил из Харькова наводку на этого горе-конспиратора, то и тогда шансы на то, что филеры на этой, говоря современным языком, «правительственной трассе» могли самостоятельно обратить на них внимание, оставались довольно высоки. В-третьих, о низком уровне организационной стороны дела террористов свидетельствует хотя бы принятое ими решение следовать за царем в Крым. Эта идея была абсолютно утопичной и, по меньшей мере, свидетельствовала о наивности их представлений обо всем деле. И, наконец, в-четвертых, бомба Осипанова, как об этом было сказано выше, не взорвалась. Можно предположить, что и две другие совершенно аналогичные бомбы не взорвались бы, даже если бы метальщикам Генералову и Андреюшкину улыбнулся случай и предоставил им желанную возможность бросить снаряд в царский кортеж. Таким образом, все предприятие было изначально обречено на провал и ничего, кроме печального итога, знаменующего бесславный конец народовольческого террора и связанных с ним напрасных жертв, из себя не представляло.

После разгрома «Террористической фракции Народной воли» центр по подготовке террористической деятельности народовольцев переместился из России за границу, где обосновались отдельные члены этой подпольной организации, сумевшие эмигрировать и избежать ареста. Последующая их террористическая деятельность закончилась также плачевно — все они или почти все были арестованы и преданы суду. По подсчетам Н. А. Троицкого, основывавшихся на данных полицейских «Обзоров», за десять лет с 1880 по 1890 год число обвиняемых по политическим делам превысило 20 тысяч человек, из них по судебным приговорам была наказана сравнительно очень малая часть — всего 550 человек, не менее 15 тысяч были привлечены к административной ответственности. Как он полагает, не менее 10 тысяч человек из этого общего числа были причастны к «Народной воле». Если предположить, что из вполне понятных политических соображений эта цифра им преувеличена (она значительно превышает все другие, бытующие в исторических исследованиях представления о численности народовольцев), тем не менее она дает реальное представление о том, какие неимоверные усилия потребовались от полицейско-розыскной системы империи для ликвидации этой реальной революционной угрозы самодержавному строю в России[72].

Глава 4

Над пропастью

Николаевская охранка

Николай II унаследовал от отца систему политического сыска, которой удалось обуздать волну народовольческого террора, но которая в условиях повального заболевания России марксизмом стала сильно пробуксовывать. На смену народовольцам пришли боевые организации социалистов-революционеров и прочих борцов за народное счастье, и борьба разгорелась снова не на жизнь, а на смерть.

Серьезную реформу розыскного дела, ввиду явного усиления революционного террора, провел в 1902 году министр внутренних дел В. К. Плеве. На пост директора Департамента полиции он пригласил популярного, слывшего тогда за либерала прокурора Харьковской судебной палаты А. А. Лопухина[73], а на должность нового — Особого — отдела департамента был назначен С. В. Зубатов. Инициатором и проводником реформы стал Зубатов и его московская «команда».

В результате реформы политический сыск в губернских городах из ведения губернских жандармских управлений был почти полностью изъят и передан в руки вновь создаваемых охранных отделений (ОО). До 1902 года в России действовали всего три охранных отделения: в Москве (с 1881 годя), Петербурге (с 1866 года) и Варшаве (с 1900 года). В течение 1902 года охранные отделения создаются еще в десяти городах, в которых наблюдалась активная революционная деятельность. Создание ОО знаменовало собой появление по-настоящему эффективных и профессиональных полицейских органов, призванных вести борьбу с нараставшим революционным движением. Они по возможности обеспечиваются квалифицированными кадрами, снабжаются инструкциями и наделяются определенной свободой действий. Губернские жандармские управления должны были оказывать охранным отделениям на местах самую действенную поддержку. Как это получалось на практике, попытаемся показать ниже.

В 1906–1907 годах в крупных и пограничных городах, в основном удаленных от центра России, стали создаваться охранные пункты (Благовещенск, Хабаровск, Владикавказ, Уссурийск, Витебск, Либава, Курск, Пенза), а также так называемые районные охранные отделения (POO) — укрупненные подразделения охранки, созданные по территориальному признаку, включавшие в свою сферу деятельности несколько губерний и более мелких отделений и охранных пунктов. Департамент полиции признал необходимым делегировать на места некоторые свои функции, и районные охранные отделения стали создаваться практически повсеместно. Введение новых органов охранки в местных губернских жандармских управлениях и жандарме ко-полицейских управлениях встречали не очень приветливо, они усматривали в этом ущемление своих прав и обязанностей, поэтому между ними и охранными отделениями стали немедленно возникать трения, что, естественно, сказывалось на результатах практической деятельности тех и других.

Теперь охранные отделения забирали в свое ведение у губернских жандармских управлений губернские города, и губернским жандармам оставалась функция реализации их оперативных наработок, то есть дознание и следствие по делам арестованных революционеров и привлечение их к судебной ответственности, а также ведение политического сыска в уездах и волостях.

В штабе корпуса жандармов и на местах усилением Департамента полиции были недовольны. Жандармы, считавшие себя асами розыска, а на самом деле — совершенно далекие от него, были обижены. Их значение в глазах местной общественности падало, к тому же их отлучили от «агентурной кормушки» — фонда на оперативные расходы и содержание агентуры. Противоречия между департаментом и Отдельным корпусом жандармов отразились в появлении новых кличек — «департаментские» и «охранники».