Одно из последних заседаний Исполкома «Священной дружины», на котором присутствовал В. Н. Смельский, состоялось 7 декабря 1881 года: «…Щербатов сказал, что сегодня к нему явились секретные агенты и сообщили: Воронович и Назаров получают по 6 тысяч рублей в год жалованья, и затем две женщины: Иванова и еще какая-то и студент Коралько. Все эти лица равно ничего не делают. Назаров сказал, что он потому лично ничего не делает, что все его знают, а Воронович, что теперь он ничего не знает; женщины, получающие по 200 рублей в месяц, и студент Коралько прямо заявили, что они еще подучиваются и еще не имели возможности что-либо открыть».

Комментарий в данном случае излишен!

Агонию «Священной дружины» Смельский наблюдал уже со стороны, тем не менее информация в его дневнике об этом событии представляет несомненный интерес. 25 декабря 1881 года он записываем «Рассказывают, что генерал Скобелев заявил: „Если бы я имел хотя одного офицера в моем корпусе, который бы состоял членом тайного общества, то его тотчас же удалил бы от службы. Мы все приняли присягу на верность Государю, и потому нет надобности вступать в тайное общество, в Охрану“. Рассказывают также, что Великий Князь Николай Николаевич, обратясь к служащим при нем, сказал: „Господа, если кто из вас вступит в тайное общество (в Дружину), то заранее прошу вас не служить при мне“».

5 января 1882 года: «Рассказывают, что Великая Княгиня Мария Павловна в постоянной переписке с Бисмарком, что ей последний умышленно устроил ее брак с Великим Князем Владимиром Александровичем, что в письме, распечатанном графом Шуваловым, было написано, между прочим, о том, что надивиться не могут за границей, что в России, под руководством графа Воронцова-Дашкова и графа Шувалова, Великий Князь Владимир Александрович организовал какую-то лигу, что лига эта не только зловредна, но даже опасна для членов Императорского двора, роняет достоинство его и т. д. Говорят, что одно из писем от Бисмарка вовсе не дошло до Великой Княгини Марии Павловны и попало прямо в руки Государя, и что Мария Павловна изобличается в зловредном сочувствии к немцам».

11 января 1882 года: «…О переписке Великой Княгини Марии Павловны с Бисмарком молва все усиливается и, видимо, почин имеет от графа Шувалова, получившего ныне флигель-адъютанта за открытие этого обстоятельства».

21 января 1882 года: «Сенатор Шмидт сказал: „…Напрасно в публике ходит слух, что Шувалов прочел какое-то письмо Великой Княгини: ничего этого не было, Шувалов лишь заподозрил неудовольствие Великой Княгини на него за то, что он, ведя опасное дело с революционерами, как бы втравляет в подобные дела ее мужа. И вот это-то подозрение, и потом не вполне основательное, и побудило его выйти в отставку вопреки желанию Великого Князя. Не будь после отставки слишком скорое назначение Шувалова флигель-адъютантом, не было бы и нелепых толков в публике…“»

Здесь мы вынуждены будем окунуться в семейные дрязги дома Романовых — занятие, прямо скажем, малоприятное, но необходимое. Без знания семейных тайн, которые англичане образно называют «скелетом в шкафу», трудно разобраться в том, «кто есть кто» в августейшем семействе и как семейные неурядицы могут влиять на международные отношения.

Великий князь Владимир Александрович (1847–1909), третий сын Александра II, в августе 1874 года вступил в брак с принцессой Марией Александриной Елизаветой Элеонорой (1854–1920), дочерью великого герцога Фридриха Франца II Мекленбург-Шверинского, фактически с праправнучкой императора Павла I, которая получила имя великой княгини Марии Павловны (в среде Романовых ее звали «Михень»). Трудно сказать, принимал ли какое-либо участие в устройстве этого брака князь Отто Э. Л. фон Бисмарк (1815–1898), известно только, что жених познакомился с невестой в 1872 году в Берлине, и брак, кстати, был заключен по любви, а не по расчету. По крайней мере, после их знакомства Владимир Александрович писал о своей будущей жене: «Принцесса Мария мне с первого раза чрезвычайно понравилась. Нельзя сказать, чтобы она была красавицей, но у ней чудные выразительные глаза, а что главное, она чрезвычайно умна, разговорчива и обходительна». Жили супруги вполне счастливо.

Следует сказать, что супруг Марии Павловны занимал одно из самых высоких мест в династической иерархии. Не следует также забывать, что после вступления на престол Александр III был вынужден до совершеннолетия своего сына Николая объявить его наследником престола. Это не могло не способствовать появлению у бывшей мекленбургской принцессы амбициозных планов и несбыточных устремлений. В Петербурге она стала играть роль «первой дамы» империи. Естественно, императрице Марии Федоровне такое поведение свояченицы нравилось мало.

Историк А. Н. Боханов замечает: «Царица не могла смириться и сделала то, что должна была сделать: она перестала подавать руку Михень, демонстрируя тем нерасположение. Сухой кивок головы на официальных церемониях и семейных трапезах — это все, на что могла рассчитывать Мария Павловна… На одном из придворных балов Мария Федоровна публично прокомментировала внешний облик родственницы: „Бог знает, на что она похожа, она такая красная, что можно подумать, что она пьет…“ Высказывание царицы со скоростью электричества облетело все гостиные. Конечно, его находили не слишком изящным, но зато „пуля попала точно в цель“».

К этому следует прибавить устойчивые антинемецкие настроения императрицы, германофобия которой принимала зачастую формы, мало совместимые с дипломатическим этикетом. Так, в начале 1884 года она открыто игнорировала на царском балу в Петербурге секретаря германского посольства Герберта фон Бисмарка — сына всесильного Отто фон Бисмарка — до тех пор, пока не вмешался сам царь, передавший ей, что проявить внимание к отпрыску «необходимо».

Одним словом, император был абсолютно прав, написав с горечью в мае 1889 года следующие строки в своем письме брату Владимиру: «Почему ни с кем из семейства у меня таких столкновений не было, как из-за твоей жены?»

Теперь, когда нам стала ясна подоплека событий, на которые в своем дневнике указывает генерал Смельский, можно не сомневаться, что эта переписка Михени с Бисмарком представляла большой интерес для Александра III. Царь имел все основания подозревать свояченицу в стойких германофильских настроениях и, по меньшей мере, некорректном и фрондерском отношении к себе и царице. С учетом союзнических отношений России и Франции, направленных против прусского милитаризма и пангерманизма Бисмарка, у царя было вполне достаточно веских оснований для установления контроля за ее перепиской.

Вот что пишет о перлюстрации исследовательница полицейской системы самодержавия 3. И. Перегудова: «В 1880 году, в период реорганизации политического сыска в России и создания Департамента полиции, особое внимание было уделено перлюстрации. В это время в стране учреждается 7 перлюстрационных пунктов… Перлюстрирование писем было действием незаконным… Поэтому работа по перлюстрации государством держалась в строгом секрете». По списку, который представлялся министром внутренних дел, «…шел просмотр и снятие копий с писем общественных и политических деятелей, редакторов газет, профессоров… высшей школы, членов Государственного Совета… членов семьи Романовых. Перлюстрации порой подвергались письма великих князей… Не подлежали перлюстрации только письма самого министра внутренних дел, пока он находился на этом посту, и императора».

Не сомневаемся, что, получая через агентуру «Священной дружины» и Департамента государственной полиции сведения о поведении либерального дяди Коко за границей и читая перехваченные «черным кабинетом» письма германофилки великой княгини Марии Павловны, Александр III не испытывал угрызений совести, ибо эти, прямо скажем, некрасивые с точки зрения общечеловеческой морали действия в отношении близких родственников оправдывались в его глазах государственной необходимостью и его личной безопасностью как «самодержца всея Руси».

Осталось ответить только на один вопрос: при чем здесь граф Шувалов?