Почти все историки описывают Травентальский мир как большое достижение Карла XII. Объективно оно так и было, но, во-первых, большую выгоду из него извлекли все-таки датчане, и, во-вторых, мало кто обратил внимание на такой нюанс, что король Швеции при известии о мире был в шоке. Он делал ставку на то, чтобы раз и навсегда сокрушить врага; он собрал войско, перевез его через море и уже находился в двух шагах от настоящей победы, как вдруг она выскользнула у него из рук. И эту победу у него украли пронырливые датские дипломаты, недалекий голштинский зять и все эти ничтожные люнебургские князья, так называемые «гарант» безопасности Голштинии! Гаранты![45] Что бы они делали, если бы он не высадился под Копенгагеном? А теперь он им не нужен, ему остается только упаковать свои вещи и убраться из Дании — Дании, которая отнюдь не была сломлена и лишена духа реванша, сохранив свой воинский потенциал. Карлу особенно было обидно, что у датчан остался флот, который доминировал в Балтийском море и в будущем мог доставить шведам много неприятностей. Шведский король считал, что при первой же возможности Фредрик IV снова «снюхается» с Августом II и присоединится к антишведской коалиции. Он ни за что не хотел уходить из Зеландии, и только неприкрытый нажим англичан заставил его это сделать.

В Дании Карл XII в первый и последний раз дал уговорить себя людям из внешнеполитического ведомства. Травентальский мир стал для него уроком, и он дал себе слово никогда не доверяться дипломатам, никогда не вступать в союзы с другими странами, чтобы иметь руки свободными и самому диктовать условия мира.

В конце августа шведские полки начали снова грузиться на корабли и возвращаться домой. 3 сентября Карл XII сошел на шведский берег в городе Хельсингборге. Многочисленные дипломаты и придворные набросились на него, как стая голодных ворон. Собравшись почти из всех европейских столиц, они запели в один голос, выражая свое восхищение военным и государственным гением короля Швеции. Брызгая слюной и разлившимся шампанским, они откровенно заискивали перед ним и наперебой предлагали посреднические услуги то одного двора, то другого для примирения с Августом, излагали увлекательные планы использования его полководческих талантов на полях битв за испанское наследство.

Король узнал цену всем этим дипломатическим маневрам и относился к ним холодно. Какие прекрасные обещания давали ему некоторое время назад датчане! И как горячо клялся в вечной дружбе поляк Галецкий! И что же? Он всех отослал в Стокгольм, к президенту своей канцелярии графу Бенггу, который небескорыстно обожал всю эту публику, а сам уехал в Карлсхамн, чтобы заняться приготовлением войск к переброске в Лифляндию.

Главной заботой Карла XII стала проблема финансирования операции, потому что королевская казна была пуста и добыть денег внутри страны при всем желании было невозможно. Слишком дорого обошлись «голштинские гулянья», французский театр и маскарады 1699-4700 годов. Немецкий историк Ф. Оттов оценивает их в 4,5 миллиона риксдалеров! Непосильным для страны оказалось и бремя Зеландской операции. Поэтому катастрофически Не хватало денег на экипировку, транспорт и содержание экспедиционного корпуса, отправляемого из порта Карлсхамн, Торопились перебросит на южный, берег Балтики .хотя бы пехоту, а кавалерию оставляли на потам. Собирали с бора по сосенке, с мира по нитке. Власти обратились с призывом к имущим закладывать свою недвижимость и отдавать вырученные средства казне, и граф Пипер подал в этом отношении первый пример. Заморские провинции обложили высокими налогами, а под голландский кредит заложили все свои таможенные сборы. Головную боль представляла проблема сохранения личного состава армии при морской транспортировке: во время Копенгагенской операции половина состава Уппландского и Кальмарского полков была потеряна из-за высокой смертности во время нахождения их на кораблях.

В это время Карл XII скрепя сердце сделал исключение в отношении ненавистных дипломатов и все-таки принял одного из них. Им был князь Андрей Яковлевич Хилков, посланный царем Петром для уведомления о скором прибытии в Стокгольм большого посольства для подтверждения московских договоренностей и ратификаций Кардисского мира. Князь прибыл в Рунгстед под Копенгаген и был с большой помпой встречен и обласкан королем. Русский посол привез от царя самые теплые приветы и сердечные пожелания королю Швеции. В отдельном письме Петр выражал желание сохранить мир и дружбу со Швецией на вечные времена. До короля доходили слухи о том, что царь Петр якшается с саксонцами и датчанами, но вот теперь, слава богу, оказывается, что все эти слухи были напрасны. Царь просил короля по возможности приблизить к себе Хилкова и держать его все время при себе, чтобы князь не мог пропустить важные события и докладывал бы о них в Москву.

Карл XII внял этому пожеланию и, вернувшись в Швецию, 10 сентября дал А. Я. Хилкову под Кристианстадом торжественную прощальную аудиенцию и вручил царю ответное послание. После аудиенции «...князь и вся его свита поцеловали королю руку... и уехали», — сообщает шведская хроника.

Положение осажденной Риги вызывало у короля определенные опасения, а командующий полевой армией в Лифляндии генерал Отто фон Веллингк, брат того самого «проницательного» дипломата Моритца Веллингка, которого легко обвел вокруг пальца Август II, проявлял нерешительность, топтался на месте и предоставлял саксонцам свободу действий. Оккупанты заняли уже третью шведскую крепость — правда, не очень крупную — Коккенхусен (Кокенхаузен) на Двине.

Граф Бенгт Оксеншерна, пообщавшись в Хельсингборге с европейской дипломатической братией, вернулся в столицу и слал оттуда курьера за курьером со всякими дельными и не очень дельными предложениями. Томас Пулюс все это переваривал, но чтобы принять решение, должен был проконсультироваться с королем, а тот все время находился в движении, и решение не принималось. К этому времени французская дипломатия в лице варшавского посла Шарля дю Эрона стала усиленно склонять Августа к примирению с Карлом. Саксонский курфюрст, сильно обескураженный быстрой победой шведов в Дании и отсутствием ощутимых результатов в Лифляндии, а также обеспокоенный отсутствием подмога со стороны Москвы, охотно подставлял свое монаршее ухо к устам французского посла дю Эрона и уже склонялся к тому, чтобы принять его предложение о посредничестве. Дю Эрону активно помогал его коллега в Швеции де Жискар.

Этим попыткам Парижа усиленно противодействовал главный советник Августа Й. Р. Паткуль. По иронии судьбы оказалось, что «изменник и предатель Швеции» действовал в том же направлении, что и шведский монарх: Карл XII в конце концов нашел время рассмотреть предложения французов и дал категорический отказ. Никакого примирения — оно будет возможно только после того, как шведский король хорошенько вздует польского короля, чтобы ему впредь было неповадно поступать так, как он поступил в отношении шведов.

И тут из Москвы пришло сообщение о том, что царь Петр 3 сентября (23 августа), в тот самый день, когда король после датской кампании сошел на берег в Хельсингборге, объявил Швеции войну.

Описывать гнев и ярость Карла XII при этом известии нет смысла — не хватило бы ни стилистических, ни грамматических средств. Он считал себя обманутым в самых лучших чувствах. Трудно сказать, насколько искренним было, однако, это возмущение. Шведы, по некоторым данным, давно готовили вторжение в Россию, намереваясь округлить свои прибалтийские владения за счет Новгорода, Пскова, Олонца, Каргополя и Архангельска. Помешали преждевременная смерть Карла XI и государственная незрелость молодого Карла XII Петру I это было хорошо известно, и он всего-навсего на два-три года упредил шведов.

Другое дело, почему царь Петр прибег к такому грубому и в общем-то бессмысленному обману. Ведь особых стратегических преимуществ он от этого не получил: под Нарвой он появился глубокой осенью, а шведы все равно не могли поспеть туда раньше, чем это сделал Карл. И предлог для объявления войны был совершенно надуманным — неподобающий прием, оказанный ему три года назад в Риге шведским генерал-губернатором[46]. Об этой своей обиде царь сообщил даже Генеральным штатам в Амстердам, вероятно, заранее готовя общественное мнение Европы к войне России со Швецией. Голландцы туг же проинформировали шведского посла Лиллиерута и изъявили согласие способствовать устранению этого недоразумения между Россией и Швецией. Карл XII дал указание Т. Пулюсу урегулировать этот вопрос, и Пулюс выслал Лиллиеруту подробное письмо с рекомендациями вступить в контакт с русским послом и при посредничестве голландцев устранить это недоразумение раз и навсегда. Но царю, вероятно, не это было нужно: когда письмо Пулюса находилось на пути в Голландию (начало сентября), Москва уже объявила войну Швеции.