Как потом оказалось, честолюбивый Аранхольд предложил Рогону поднять восстание против Совета. То был хитрый и беспроигрышный ход. В том случае, если бы друг мой на него согласился. Да только друг мой был не таков и, конечно, отказался. И не постеснялся при этом в словах. Он не жаждал власти, а потому не собирался воевать.

Тогда-то его и убили. Да, да, не смотрите на меня так недоверчиво. Арнхольд недрогнувшей рукой вонзил ему в спину нож, пока Эйлик отвлекал разговором. Беда в том, что маг всегда готов к нападению другого мага, но никогда не готов к нападению человека. И Рогон не ожидал, что друзья-волшебники по-людски подло ударят его в спину…

Мы — друзья его — появились лишь тогда, когда всё уже случилось. Эйлик едва не надругался над Ителью, а Аранхольд умертвил Рогона. Фиалка (так мы её называли) была похожа на безумную. Я и вправду боялся, что она помутится рассудком. Но, к счастью, наш кин-чианский друг по имени Зен-Зин был очень хорошим чернокнижником. Он умел воскрешать. Но колдовство это не магия, нельзя кого-то исцелить, не пожертвовав при этом собой или кем-то ещё. Для обряда нужен был жертвенный. И, конечно, я вызвался передать свою Силу Рогону. Вот только Итель не дала своего согласия. Она, хотя и была такой же юной, но оказалась гораздо дальновиднее.

Фиалка сама щедро поделилась жизнью с возлюбленным. Отдала столько, сколько потребовалось. Она выжила и даже не утратила бессмертия. Зато навсегда потеряла молодость. Нет, не состарилась за считанные секунды, но красота её обрела человеческую тленность. И отчего-то мне казалось, что тот день, когда она избавилась от своей вечной юности, стал для неё самым счастливым».

Алех замолчал, уныло глядя в остывающее жерло камина. Трагичность рассказа заставила благоговейно присмиреть даже непоседливую торопыгу Люцию. Колдунка зябко поёжилась и поёрзала на подлокотнике Тороева кресла. Девушке не терпелось услышать продолжение повести, но она не решалась торопить эльфа, которому каждая витиеватая фраза давалась с трудом. А ведьмак, как назло, не спешил заново вести речь. Тороя это безмолвие, судя по всему, тоже устраивало. Маг обдумывал уже услышанное и, судя по насупленным бровям, мысли его были, ой, какие безрадостные.

Между тем, дождь за окном перестал, и теперь мокрые стёкла переливались неожиданно тёплыми и радостными красками. Ведьма без сожаления покинула насиженное место и неторопливо прошлась по комнате, подошла к высокому окну и посмотрела на розовеющий восток. Сквозь бисерные капли, застывшие на стекле, было видно, что там, за лесом, небо уже налилось нежным румянцем. Тучи рассеялись, лишь кое-где ещё висели, гонимые ветром тонкие облака. Прозрачные краски рассвета струились в комнату, и Люция подивилась тому, как преобразился доселе неприглядный покой. А ведь в сиянии волшебного огонька он выглядел совершенно иначе — мрачнее что ли? Теперь же ведьма с удивлением отметила, что комната, на самом деле оказалась полукруглой! Стена с балконной дверью и окнами изящно изгибалась, что придавало покою необычайную прелесть. В свете восходящего солнца заиграла и шёлковая отделка на стенах, и обивка изысканной мебели, и утончённое мраморное кружево камина…

Только нахмуренные мужчины не замечали окружающей красоты. Они пустыми глазами смотрели на догорающие угли камина и думали каждый о своём. Тишина стала почти осязаемой, и Люция, само собой, не выдержала.

— Так что было дальше? — негромко спросила она, обернувшись к эльфу. — Вы смогли его оживить?

Бессмертный вздрогнул. По всей видимости, он и думать забыл о том, где находится — канул в пучину воспоминаний да и увяз в них, словно в трясине.

— Что? — Алех встрепенулся, рассеянно приглаживая волосы.

— Что было дальше, ну, с Рогоном и Ителью? — повторила колдунка свой вопрос.

Эльф хлопнул длинными ресницами и, спохватившись, продолжил.

«А теперь я поведаю вам, зачем Аранхольд возжелал смерти Рогона. Интрига зародилась в самых верхах Совета, а её вдохновителем стал нe кто иной как наставник Рогона — эльф по имени Йонех. Семья его вырождалась, и он очень боялся утратить влияние, а потому рассудил, что было бы замечательно устранить соперников — других магов. А как избавиться от тех, кто мешает, не подвергнувшись публичному порицанию? Только завязав интригу, на которые мы — эльфы — прирождённые мастера. И Йонех по привычке решил сделать всё руками людей. Люди умрут, бессмертный останется, а через какие-то десятилетия можно будет, не опасаясь шантажа, пожинать плоды.

Йонех рассудил так: коль скоро Рогон согласится на предложение Аранхольда, то после победы чернохитонщиков Совет возглавит он — бессмертный эльф, а Гильдию чернокнижников — Аранхольд или Рогон. Однако он понимал — Рогону власть не нужна, а потому волшебник уступит бразды правления Аранхольду, сам же станет спокойно созидать — учить и учиться. Но ведь друг мой мог и отказаться? На этот случай у находчивого Йонеха был придуман иной план — убить Рогона, а на Аранхольда надеть умело слепленную личину, выдав тем самым одного за другого.

Я вижу, новость эта смутила вас даже более чем известие об убийстве. Уверяю, в запасниках у эльфов множество старинных, выдержанных веками заклинаний. Эти заклинания передаются от отца к сыну, от сына к внуку, с каждым годом и веком становясь всё сильнее. Конечно, они берегутся на самый крайний случай.

У Йонеха имелось наследное заклинание, позволяющее накладывать личину. Заклинание бесполезное — действует оно хотя и наверняка, но очень недолго. Одним словом, убить, скажем, Императора, чтобы самому стать у власти — не получится. А потому Йонех ждал удобного момента. Ждал не одно столетие и, наконец, дождался: появился Рогон, которого равно уважали как маги, так и чернохитонщики. Люди такой Силы рождаются редко. Дальновидный старый интриган не мог не воспользоваться подвернувшейся возможностью. Конечно, сначала он попытался заручиться поддержкой живого Рогона, ведь перетянуть его на свою сторону было бы безопаснее и выгоднее. Но из того ничего не вышло. Тогда-то Рогона и убили.

Кстати, друзья мои, замечу, что воскрешение человека — очень долгое действо. Около полугода мы выхаживали друга нашего, едва ли не заново учили его управлять своим телом и Силой. В то же самое время Арнхольд и Йонех натворили такого, что ещё долго будут вспоминать потомки. Война была непродолжительной, но кровопролитной. И, наверное, лже-Рогон победил бы, не пусти я известие о том, что пламенный борец за равенство в магии — вовсе не настоящий Рогон. Часть чернохитонщиков в это поверили, поняли, что были обмануты и отступили — как бы магам из Совета ни показалось это удивительным, но среди колдунов много таких, которые никогда не пойдут на сделку с совестью.

Что было потом, вы знаете — Совет выиграл войну, а на чернохитонщиков началась отчаянная травля. Йонех вышел сухим из воды, умертвив немало конкурентов, Аранхольд, сбросив личину, тоже остался незамаранным и даже возглавил Гильдию. И неважно, что в ту пору все порядочные колдуны Гильдию покинули… Власть он получил.

Рогона же, а я имею в виду настоящего Рогона, которого все считали не только живым, но и виновным в развязывании усобицы, низложили. Ты, Торой, очнулся в его теле как раз на третий день после случившегося. Друг наш ещё не совсем окреп после учинённого Зен-Зином воскрешения, а на него уже свалилась новая напасть. Я думал, это сломает Итель. Но она оказалась сильнее всех нас. Такой же сильной, как Рогон. И они всё же стали мужем и женой. По этому случаю я сделал для неё колдовское блюдце. С той поры Итель в любой миг могла увидеть любимого, как бы далеко от неё он ни находился.

Ну, а потом, после низложения и долгих мучительных лет, когда друг наш пытался сломать запрет и, наконец-то, сломал — пришёл черёд мести. Поскольку волшебник всегда готов отразить удар другого волшебника, Рогон расплатился со своими недругами иной монетой. С помощью Зен-Зина, Витама (ты видел его в повозке) и вашего покорного слуги он сделал Рунический нож. Этим-то ножом и были умерщвлены участники заговора. И лишь с Йонехом вышла промашка — он почувствовал неладное и предпочёл прятаться до той поры, пока недоброжелатель не отошёл в Мир Скорби. Мстить же родне эльфа Рогон посчитал недостойным. Собственно, он бы не стал мстить и Аранхольду со товарищи, но те по разные стороны Совета чинили такие тёмные дела, что даже чернокнижникам впору было зардеться от стыда.