— НЕТ! — она вцепилась в Рогона, словно их двоих связывала незримая нить, которая могла порваться, отдались Итель хоть на шаг. — НЕТ!

И всё-таки больная рука предательски разжалась, и ведьма оказалась в крепких и таких надёжных объятиях. Алех.

Он что-то говорил, что-то спрашивал, но Фиалка только надрывно кричала, уткнувшись грязным, обезображенным от боли и плача лицом, в его шёлковую рубашку. А спустя ещё мгновенье вырвалась и вскочила на ноги.

Зэн-Зин стоял у двери, белый, как Алехова сорочка. Узкие раскосые глаза были раскрыты так широко, что размером казались едва ли не с эльфийские. Кин-чианец смотрел на мёртвого друга, на лужу крови, размазанную по полу, и на Итель, которая теперь даже отдалённо не напоминала красавицу — со свалявшимися волосами, неестественно вывернутой рукой, в разорванном платье, покрытая коркой грязи и крови.

— Ты — чернокнижник, делай что-нибудь! — яростно встряхнула она Зен-Зина здоровой рукой. — Ну!

Фиалка впилась в него безумным взглядом. Алех осторожно, словно и впрямь имел дело с сумасшедшей, снова крепко обнял её и сказал:

— Ничего нельзя сделать. Он умер. — В его голосе было столько искренней и щемящей боли, что разъярённая отчаянием ведьма ослабла и беззвучно затряслась.

— Можно. — Негромко уронил от дверей взявший себя в руки Зэн-Зин. — Когда он умер?

Итель оторвалась от Алеха и сквозь душившие её слёзы прошептала:

— Секунду назад.

С узкоглазого чернокнижника словно спало оцепенение. Он ринулся к Рогону, неуловимым движением, в котором крылось столько силы, сколько никак нельзя было угадать в невысоком тщедушном теле кин-чианца, перевернул костенеющее тело и рывком выдернул из чернеющей раны безобразный нож. Оружие было отброшено в сторону, а чернокнижник заговорил быстро-быстро, однако громко и внятно:

— Человека можно вернуть к жизни в течение одиннадцати минут после смерти, это очень сложно, но однажды у меня получилось. Получится и сейчас. Кто из вас готов поделиться с ним собой?

Алех безмолвно опустился рядом и протянул чернокнижнику руку. Да чёрная магия, это вам не волшебство, она безвозмездной не бывает, если хочешь что-то получить, то сначала что-то отдай. Зато этот обмен откроет такие горизонты, которые простому «правильному» волшебству и не снились. Уж во всяком случае, будьте уверены, ни один чародей не может оживить покойника.

— Я поделюсь. — Решительно и жёстко ответила Итель. — Отойди, Алех.

Эльф поднял на неё полные муки глаза и тихо сказал:

— Ты хоть знаешь, на что идёшь? Это состарит тебя за считанные годы. Итель…

— Я поделюсь. — Прервала его ведьма и опустилась на пол рядом с бездыханным мужем. — Твоя Сила нам понадобится ещё не раз, а от меня какой прок?

Он замолчал и отступил. Она была права. И Алех это понимал. А ещё понимал, что он единственный, кто сможет защитить друзей в случае какой-то новой напасти. Зэн-Зин и Итель сейчас выложатся без остатка, а он — бессмертный эльф со способностями как к ведьмачеству, так и к магии, должен будет уберечь их, беспомощных и испитых до дна колдовством. Ему ли без толку разбрасываться собой? Какой смысл возвращать человека к жизни, если не сможешь оборонить его, пока не окрепнет?

Зэн-Зин тем временем вложил здоровую руку Фиалки в мёртвую стылую ладонь Рогона. Ведьма стиснула её, дрожа от нетерпения, и почти сразу же почувствовала, как между ней, чернокнижником и убитым протянулись незримые потоки Силы. А потом колдун подцепил переливающуюся лиловым нить жизни Ители и потянул…

Ничего ужаснее она ещё не чувствовала — казалось, будто сознание силком выуживают из сопротивляющегося тела. Ладонь, сжимающая руку кин-чианца, налилась нестерпимым жаром, словно ведьма держала её над открытым пламенем. Чтобы хоть как-то приободрить себя, Фиалка посмотрела на любимого мужчину. Это было последнее, что она увидела.

Итель открыла глаза и через силу улыбнулась — солнечное утро на окраине флуаронского леса было безмятежным и прекрасным. А воспоминания… Что ж… Это всего лишь воспоминания. И ничего в них не изменишь.

Лагерь по-прежнему спал. Та, которую любимый ласково называл Фиалкой, погладила ладонью шершавый сосновый ствол. Лес… Родной дом, где всегда можно найти спасение, утешение и покой. И хотя вокруг не было ни единой бодрствующей души, красавица колдунья кожей почувствовала чужой взгляд. Острое чутьё ведьмы без труда определило, кому этот взгляд принадлежит.

— Доброе утро, Алех. — Негромко и певуче произнесла она. — Я уже близко.

Он, конечно, не услышит её. Но легко сможет прочесть эти нехитрые слова по губам.

За десятки вёрст от Флуаронского Приграничья, в комнате одного из покоев Гелинвира белокурый эльф выронил из рук старое уродливое блюдо. Тарелка упала в мягкий ворс ковра, и прекрасное изображение, покрытое сеткой трещин, погасло.

— Не может быть… — прошептал Торой и ошеломлённо посмотрел на Люцию.

Колдунка с интересом наблюдала за картинкой в блюде и, когда та пропала, разочарованно вздохнула.

— Кто это?

Вопрос был обращён к Алеху, но тот молчал, задумчиво и отрешённо глядя в пол, поэтому отвечать пришлось Торою.

— Полагаю, наша ведьма.

— Да ну? Такая хорошенькая?!

Судя по всему Люция считала, что злодейка никак не может быть красива.

Волшебник же вспомнил о том, как очнулся в повозке. Вспомнил ласковые руки и полные любви глаза, а также упавший камнем вопрос: «Где мой муж?» Нет, нет, это никак не может быть она! Тогда кто? Прапраправнучка, похожая на свою прародительницу, как две капли воды?

— Алех, боюсь даже предположить, но, кажется, я однажды уже видел её… — неуверенно начал Торой.

— Да. — Тихо сказал эльф и спрятал разом постаревшее лицо в ладони. — Это Итель.

— Кто? — хлопнула глазами Люция.

— Итель. Жена Рогона. — Голос бессмертного звучал глухо.

— Да ну… — с искренним недоверием протянула колдунья и повернулась к волшебнику за уточнением. — Та, которую ты видел в повозке?

Маг кивнул, и тогда она спросила, кивнув на блюдо:

— А при чём здесь тарелка и моя бабка?

Маг пожал плечами и посмотрел на совершенно убитого Алеха.

— Знаешь что, — сказал, наконец, Торой, — было бы здорово, если бы ты нам всё объяснил. Потому что я тоже никак не возьму в толк, при чём здесь бабка Люции, зеркало Клотильды и жена Рогона, которая, если я не ошибаюсь, должна была умереть чуть не триста лет назад.

Эльф, по-прежнему пряча лицо в ладонях, помертвевшим голосом ответил:

— Всё очень просто. Жена Рогона была лефийкой.

У Тороя отсох язык. А что тут скажешь? Полукровки большая редкость, тем более, бессмертные. Нет, полукровок с внешностью эльфов на самом-то деле встретить ещё можно, как-никак унаследовать внешность куда проще, чем бессмертие, а мезальянсы были, есть и будут во все времена… Но лефийцев, получивших вместо эльфийской внешности бессмертие! Таких ничтожно мало. И не принимали их ни люди (ага, примешь, пожалуй), ни эльфы (ну, эти-то просто брезговали). И сразу же совершенно не к месту всплыл в памяти негодяй Йонех вместе со своим внучком-лефийцем, которому Торой подарил (точнее продал) Вечность. Тут же вдруг подумалось и вот ещё что: «А Йонех-то, пожалуй, удавится — сделал-таки внучка настоящим эльфийским магом, а теперь от волшебства, стараниями Ители, и не осталось ничего». Мысль была глупой и, самое главное, совершенно неуместной.

— Ты хочешь сказать, что Итель — бессмертная? — глупо уточнил он.

Алех кивнул. Люция ойкнула и посмотрела на Тороя круглыми от удивления и ужаса глазами.

— Тогда почему тебя удивил тот факт, что она жива? — волшебник совершенно растерялся.

Эльф, наконец-то, убрал ладони от побледневшего лица и ответил:

— Видишь ли, друг мой, это такая долгая повесть, что я даже не знаю с чего начать. — Он и впрямь выглядел растерянным.

— Тогда начни с того, при чём здесь моя бабка. — Резво встряла колдунка. — Ведь ты, говоришь, что сделал тарелку для жены Рогона.