На крепостных стенах их Шишко, разумеется, не ждёт, но за свои тылы он в надёже.

Если всё так не плохо, то о чём сейчас беседует Шишко с начальником армейской разведки? Срочно с небес на землю, чтобы услышать хотя бы последнюю фразу этого разговора.

– Что хочешь делай, но эти пушки не должны выстрелить ни разу!

Вы поняли, о каких орудиях идёт речь? Я так да!

Начальник армейской разведки был отнюдь не глуп, ждал от командующего такого приказа, потому его бойцы излазили станцию загодя вдоль и поперёк. И план операции был уже готов, так что этой ночью действовали быстро и слажено.

«Особый штрафной» последние несколько дней муштровали по полной программе. А сегодня слегка погоняли с утреца, на обед сытно накормили и оставили в покое. Кому-то от такого стало весело. Тогда Тухачевский сказал громко и чётко, чтобы слышали все:

– Если кто не понимает – это конец. До утра мы точно не доживём. Теперь веселитесь, коли охота не пропала! – улёгся на тюфяк и отвернулся. Вскоре все последовали его примеру: каждому было о чём подумать перед смертью.

Ужин был очень лёгкий. Потом их погрузили в закрытую машину и куда-то повезли. Выгрузили во дворе, окружённом каменными стенами. Потом был спуск в подземелье и долгое путешествие по глухим коридорам. На поверхность вышли, как догадался Тухачевский, уже за линией польских окопов. Потом был марш-бросок в ночи до железнодорожной станции. Там со всеми предосторожностями пробрались в какой-то пакгауз. Здесь их оставили одних. Перед тем как раствориться в темноте полковник протянул Тухачевскому часы.

– Покомандуй напоследок. Вон в том углу, – полковник посветил в нужном направлении фонарём, – ящики со всем вам необходимым. Вооружайтесь, занимайте оборону. Ровно через полчаса завяжете бой. Постарайтесь продержаться как можно дольше. Прощайте!

Полковник вместе с охраной пропал, а смертники стали открывать указанные ящики. В них оказались винтовки, пистолеты и три ручных пулемёта, а также патроны и гранаты. В пакгаузе были ещё какие-то ящики, уложенные штабелями. Их проверять не стали: времени нет, да и неинтересно. Когда Тухачевский расставил всех по местам до времени «Ч» осталось ровно пять минут.

– А что будет, если мы просрочим время? – спросил Дыбенко.

Тухачевский усмехнулся.

– Давай проверим!

Через оконца пакгауза, которые превратились теперь в амбразуры, были видны польские часовые, которые, судя по их поведению, не ведали, что творится на охраняемом объекте. Секундная стрелка не дотянула до нужной отметки двух делений, как часовые один за другим повалились на землю.

– А ты думал, они это пустят на самотёк? – спросил Тухачевский у Дыбенко.

Тот только смачно сматерился, а когда в зоне поражения оказались первые польские солдаты, выпустил в их сторону длинную очередь из пулемёта.

Бой в районе пакгауза шёл уже около получаса. Когда в том направлении пробежала чуть ли не рота солдат, командир разведывательно-диверсионной группы отдал приказ:

– Пора!

В районе сортировочной горки развернулась основная фаза операции. Пока одни разведчики, захватив маневровый паровоз, подгоняли его к составу с боеприпасами, другие минировали у того же состава ближние к горке вагоны. За сортировочной горкой, у стрелок, ведущих на пути, где стояли платформы с гигантскими орудиями, произошла смена часовых, правда, без их согласия. А к стрелкам уже гнали путейцев, чтобы те расшили остряки, сняли навесные замки и убрали закладки. А паровоз уже затолкал на горку первые вагоны. Путейцев, которые сделали своё дело, отпустили, и те стали разбегаться, кто куда. Теперь возню на сортировочной горке заметили, но было поздно. Вагоны со снарядами катились вниз. Одни разведчики, переводя стрелки, направляли их по нужным маршрутам, другие метким огнём с горки прикрывали действия товарищей. Большая часть станционной охраны была отвлечена боем у пакгауза, потому затея с горкой удалась. Когда вагоны покатились прямо на платформы с орудиями, кто-то крикнул: «Лови их на башмаки!» Один из солдат, бросив винтовку, схватил тормозной башмак и попытался приладить на рельс перед катящимся вагоном. Но ему не повезло, башмак «отстрелило», и он, выскочив из-под колеса, отлетел прямо в смельчака, убив того наповал. Тех, кто по его примеру ухватился было за башмаки, это привело в замешательство, и вагоны со снарядами стали таранить платформы. А потом загремели мощные взрывы. Платформы корёжило. Орудийные стволы срывало с лафетов и сбрасывало на соседние пути. Осадная артиллерия поляков, так и не сделав ни одного выстрела, перестала существовать. А горку уже окутала дымовая завеса, под прикрытием которой, прихватив своих раненых и убитых, разведчики покинули станцию.

В пакгаузе из тех, кто мог ещё держать оружие, оставалось двое: Тухачевский и Крыленко. Но был ещё и третий. Негодяев, который в самом начале боя притворился мёртвым, решил, что пришла пора привести в исполнение приказ полковника: никто из смертников не должен попасть в плен ни живым, ни мёртвым. Негодяев хладнокровно расстрелял в спину Тухачевского и Крыленко, после чего метнулся в дальний угол пакгауза. В противоположном углу строения уже слышалась польская речь, когда Негодяев подпалил бикфордов шнур, проложенный к ящикам со взрывчаткой, а сам нырнул в лаз, пролез под стенкой пакгауза и помчался прочь. Взрывная волна настигла его и швырнула на землю.

Полковник перевернул тело. Негодяев пришёл в себя и улыбнулся.

– Ваш приказ выполнен, – чуть слышно произнёс он.

– Молодец, – похвалил его полковник, распрямился и всадил пулю прямо в лоб лежащему у ног человеку. Жалости к мерзавцу он не испытывал.

Полковник отвёл взгляд от стекленеющих глаз, посмотрел на жарко полыхающие развалины пакгауза и поспешил прочь к ожидавшим его разведчикам.

Этой ночью Нарутовичу поспать не удалось. Когда он собирался лечь в постель, пришло сообщение о том, что русские, совершив двойной фланговый охват, окружили польские войска в районе Сидельце. «Сведения требуют проверки, – думал Нарутович, спешно одеваясь. – Но если они подтвердятся, то путь на Варшаву для русских армий открыт. Теперь всё зависит от того, кто успеет раньше: мы возьмём Гданьск или русские осадят Варшаву». Нарутович прошёл к телефону и связался с генералом Холлером.

– Генерал, вы немедленно должны отдать приказ о начале штурма! – без обиняков объявил Нарутович, как только на том конце провода взяли рубку. Потом он довёл до генерала причину спешки. Холлер выслушал его молча, потом произнёс:

– Я немедленно отдам приказ, пан премьер!

Военный и политик были если не друзьями, то хорошими знакомыми точно. Нарутович уловил в голосе Холлера тревожные нотки, потому спросил:

– Что не так, Станислав?

– Полчаса назад русские диверсанты уничтожили наши осадные орудия, – тусклым голосом доложил генерал.

Нарутович побледнел. Если до того штурм Данцига представлялся крайне рискованным мероприятием с непредсказуемым исходом, то теперь он выглядел вовсе авантюрой. Трудно сказать, как бы поступил Нарутович, если бы его не позвали к другому телефону. Попросив Холлера не уходить от аппарата, Нарутович перешёл к другой трубке. Собеседник говорил по-русски.

– Я разговариваю с премьер – министром Польши господином Нарутовичем?

– Да. Кто вы? Представьтесь!

– С вами говорит специальный представитель Совета Народных Комиссаров Бокий. От имени советского правительства я приглашаю вас на переговоры!