Свет фар вывернувшего из-за угла автомобиля ослепляет бандита, и тот, не успев навести пистолет на цель, невольно прикрывает глаза рукой. Звучат выстрелы. Жехорский видит, как валятся скошенные пулями бандиты, включая раненого. Из ореола света к нему спешит Ольга.
– Ты как?! Цел?
Замирает, увидев в руке Жехорского окровавленный клинок. Качает головой.
– Ну, ты, Мишка, даёшь…
– Ну что, наказал виновного?
Ежов хмуро смотрит на грозно нависшего над ним Абрамова, и отрицательно качает головой.
– Был бы виновный – наказал бы. А так…
– Какое тут может быть «так»?! – ярится Абрамов. – Когда твоего друга чуть не угробили?!
– Кончай, Васич, на него наседать, – просит Жехорский. – Ёрш прав. Нельзя наказывать людей за то, что они добросовестно исполнили свой служебный долг.
– А их что, было много? – уже на полтона ниже спросил Абрамов у Ежова.
– И одного хватило, – вздохнув, ответил тот.
– И что теперь? – уже совсем спокойно интересуется Абрамов, – нам самим Макарыча охранять, пока его на новую должность назначат?
– Зачем? – удивился Ежов. – Охрану я ему уже восстановил.
– Восстановил… – ворчит Абрамов. Нет, чтобы сразу… Вы, ребята, Ольге теперь руки должны целовать!
– Это мы с нашим удовольствие, правда, Шеф? – восклицает Ежов. – И не только руки, но и ноги, и вообще всё, что она пожелает!
– Но, но! – хмурится Абрамов. – Исключительно руки! Ну, разве ещё в щёчку…
– Оль… – Наташа смотрела на подругу со скрытым ожиданием. – Можно я у тебя спрошу?
– Ну, спроси… – осторожно согласилась Ольга.
– Ты как-то обмолвилась, что там, ну в ТОМ времени, ты была бойцом спецназа. Расскажи, как это случилось?
– Как я попала в спецназ? – уточнила Ольга. Потом кивнула: – Ты угадала, подруга, тут есть над чем пролить женскую слезу. Случилось это не по причине моей недалёкости – школу я закончила с медалью, – и не потому, что меня завертело в поисках приключений на свою пятую точку. Была второкурсница Рязанского педагогического института, и был курсант военного училища. Первогодок. И возникла между нами большая любовь. Из-за него я стала заниматься тхэквондо, стрельбой и ещё целой кучей, казалось бы, странных для девушки вещей. А через два года случилось ему попасть в большую драку, разумеется, из-за меня. Отметелили мы этих подонков вдвоём, а из училища отчислили только его. И отправили дослуживать в город Бердск, что около Новосибирска, который теперь пока ещё Новониколаевск. Я бросила институт и стала декабристской, то есть отправилась за любимым в Сибирь. Как я добивалась права служить с ним в одной части – отдельная история. Когда кончилась его «срочная», остались служить дальше. Потом родилась у нас дочь, а потом он погиб… Ничего, – успокоила Ольга огорчённую Наташу. – Случилось это давно, даже не в этой жизни. Теперь у меня есть Васич, я с ним счастлива.
Ольга замолчала. Притихла и Наташа. Потом спросила:
– Так ты сколько недоучилась?
– Всего ничего, – ответила Ольга. – Мне тогда многие говорили: дура. А я и по сей день считаю, что поступила правильно. Любовь двух таких мужчин удаётся познать не каждой женщине!
Юлиан Тувим, ау! Долго нам ждать, когда прелестница муза и в ЭТОМ времени нашепчет тебе на ухо эти прекрасные строчки?
Всё ещё будет, верьте, друзья. Но, видно, не этой осенью, когда поляки ждут от своего любимого поэта совсем других стихов.
Как-то так…
Этим октябрём, который только-только принял золотисто-багряную эстафету у брата сентября, вся Польша жила предчувствием войны. Не все её желали, но, чего греха таить, таких было всё-таки большинство, по крайней мере, среди варшавян.
«Пан Казимир, вы слышали последнюю новость из «Гданьской щели?» – «А что такое?» – «Там опять с мостов стреляли в поляков!» – «Не думаю, пани Ядвига, что это так. Лига Наций такого бы не допустила. Но вот что мне известно доподлинно. Пан Махульский, который сопровождает грузы к морю, рассказывал, что когда они проезжали под одним из мостов на них сверху мочились русские солдаты!» – «Матка Бозка, какой ужас! Когда же, наконец, Маршал положит этому конец?!» В разговор вмешивается ещё один поляк: «Вот вы, милостивый пан, упомянули Лигу Наций, мол, она чего-то там не допустит. Но отчего, позвольте спросить, эта ваша Лига сначала отдала нам «Северные земли», а потом передумала и передала их русским?» – «Вы так говорите, потому что вам не всё известно, пан – не знаю, как вас величать, – чуть снисходительно улыбается пан Казимир. – Лига Наций действительно передала Польше земли Западной Пруссии от Гданьска до Померании. Но эти шельмы русские сумели увязать вопрос о передаче «Северных земель» с признанием Польшей потери Восточной Галиции». Как истинный патриот, пан Казимир, разумеется, ни словом не обмолвился о том, что на территории Восточной Галиции существует теперь Западно-Украинская Народная Республика, признанное Лигой Наций государство. И именно отказ Варшавы признать этот свершившийся факт дал повод России придержать исполнение другого акта Лиги Наций, о передаче Польше так называемых «Северных земель». А неизвестный пан этого и вовсе не знал, потому возмутился вполне искренне: «Как? Русские хотят взамен одних земель отнять у нас другие?» – «Так», – коротко ответил пан Казимир. «Так вот что я вам скажу, панове, – грозно воздел к небу указательный палец правой руки неизвестный пан, – пока жива Польша – такому не бывать!»
После подобных разговоров взоры патриотически настроенных варшавян, как правило, обращались в сторону Бельведерского дворца, где размещалась резиденция главы возрождённого польского государства Начальника государства Юзефа Пилсудского, резонно полагая, что именно оттуда придёт столь долгожданный приказ: «Войскам перейти в наступление!»
Этим погожим осенним днём война шла через анфилады Бельведерского дворца, шла в обличии чопорного джентльмена в безукоризненном чёрном костюме. Англичанин шёл спокойным, ни на миг не терявшим чёткости шагом, зная, что все двери будут предупредительно распахнуты при его приближении, ибо в его лице к кабинету Пилсудского направлялась сейчас сама Великобритания, могущественная и неколебимая империя, над которой никогда не заходит солнце. Кто есть на фоне такого величия сам посланец? Да никто! Передаст, что велено, и можно спокойно смывать его в историческую клоаку. Потому имени его мы произносить не станем – для чего оно нам? Пусть останется безликим «Чёрным человеком», вестником войны.
Пилсудский встретил посланца стоя, и не присел, пока этого не сделал «Чёрный человек».
Вряд ли стоит утомлять тебя, дорогой читатель, полным пересказом их беседы. Ограничимся сутью.
– Мне поручено передать, господин маршал, что вам следует поспешить с началом «освободительного похода», – перешёл к главному «Чёрный человек». – По данным нашей разведки, русский Генеральный штаб предпринимает меры для наращивания численности войск вблизи границ Польши. Взамен частей, отправленных на Восток, туда спешно перебрасываются воинские подразделения из других регионов России. Кроме того, русские снимают с консервации бронепоезда и часть кораблей Балтийского флота, а Путиловский и Обуховский заводы Петербурга выполняют срочный заказ на изготовление танков. Ещё месяц, господин маршал, и для вас всё будет слишком поздно.