– Считаете ли вы возможным, что Пеллико был связан с «Венецианским комитетом»?

– В «Венецианском комитете» все поголовно должны были бы в одночасье сойти с ума, если они задумали покушение на императрицу.

– Так были у Пеллико контакты с «Венецианским комитетом»? – настойчиво повторил свои вопрос Трон.

– Есть люди, которые верили в подобные слухи.

– А вы?

Княгиня небрежно тронула ладонью мраморную античную голову, стоявшую перед ней на столе.

– Пеллико весьма симпатизировал сторонникам объединения Италии, но он отнюдь не был фанатиком С другой стороны, он никогда не скрывал своих политических симпатий. Для Пергена сыграло роль то, что вот уже несколько недель против Пеллико было открыто дело.

– Какое такое дело? – напряженно спросил Трон.

– Пеллико был юристом. Тридцать лет тому назад он написал на латыни исследование о борьбе против власти тиранов.

– И из-за научного труда у него сейчас появились трудности?

– Эта работа была переведена на итальянский язык два года назад и издана в виде брошюры в Турине. Она называется «О тираноборстве». Ее сразу включили в списки запрещенной литературы, а против Пеллико возбудили дело. Эта история даже обсуждалась на попечительском совете. Причем совет в полном составе выступил в защиту Пеллико. – Княгиня недовольно фыркнула – Вот и вся история. Не правда ли, довольно нелепая?

– Скорее всего, Перген был о ней осведомлен и, увидев имя Пеллико, сразу насторожился, – сказал Трон. – Я только одного не понимаю.

– Чего?

– Пеллико – если верить Пергену – сделал нечто вроде признания. И потом повесился в своей камере.

Княгиня резко вскочила, словно какой-то невидимый кукловод внезапно дернул за веревочку.

– Он повесился?

– Да, в перерыве между допросами. Для полковника Пергена это равносильно признанию вины.

Глаза княгини холодно блеснули серебром.

– Полковник Перген болван. Это я еще мягкое слово подобрала.

– А какая же еще у Пеллико была причина, чтобы свести счеты с жизнью? – спросил Трон.

– Есть тысячи причин, чтобы уйти из жизни, комиссарио.

– Тогда назовите мне ту, по которой это сделал Пеллико.

Княгиня снова закурила. Затянулась, выпустила дым, а потом безучастно проговорила:

– Два года назад, после смерти жены, Пеллико начал пить. Мне он однажды признался, что пьет, потому что не хватает мужества застрелиться. Может быть, в последний момент он вновь обрел его. Это столь же грустно, сколь и банально.

– Ну и что из этого следует? – спросил Трон.

– А то, что Пеллико тут ни при чем, – сказала княгиня. – Никого он не убивал и ни в чем подобном не признавался.

– Значит, Перген взялся за это дело, потому что по неизвестным нам причинам намерен вывести из-под подозрений Грильпарцера, – размышлял вслух Трон.

– Что все-таки могло заставить его поступить таким образом? – спросила княгиня.

– Не знаю. Знаю только, что они были знакомы, но Перген от меня это скрыл.

– А заговор против императрицы – тоже выдумка Пергена?

Трон пожал плечами.

– Может быть, полковнику срочно понадобилась какая-то страшная интрига…

– А бумаги эти всплыли? Со сведениями о заговоре?

– В донесении Пергена Шпауру об этом – ни слова. Но это еще ничего не значит.

– Как вы намерены действовать?

– Послезавтра Перген собирается закончить официальный отчет о случившемся. Подождем.

– Подождете? Чего?

– Все зависит от того, как будет составлен отчет.

– Я в четверг уезжаю в Верону и вернусь только в воскресенье.

– Мы могли бы… – начал Трон…

Княгиня перебила его:

– Вы любите Верди?

Трон кивнул.

– Тогда загляните в среду в мою ложу в опере. Будут давать «Риголетто».

15

16 февраля 1862 года, во вторник, Елизавета сидела за письменным столом, ожидая Тоггенбурга Вообще говоря, это сидевший в приемной Тоггенбург ждал, когда его пригласят. Назначили ему на пять часов вечера, но потом передали, что ее императорское величество еще не готова принять его. И вот они сидят и ждут встречи. Елизавета подумала, что это похоже на неудачное свидание, когда люди, не сумев толком договориться, ждут друг друга в разных кафе – один во «Флориане», другой в «Квадри».

Рабочий кабинет императора, в котором она сейчас находилась, служил также и для аудиенций: он был достаточно велик, чтобы вошедший мог в течение нескольких секунд – согласно этикету – идти по ковру, прежде чем застыть перед императорским столом. За эти секунды вошедший должен был проникнуться ощущением полновластия верховного правителя – особенно если император не сразу отрывал взгляд от лежащих перед ним бумаг, давая таким образом понять, что заметил визитера. Некоторым случалось минут десять стоять в столь безрадостном положении перед столом императора; впрочем, заговаривая, император далеко не всегда удостаивал подданных взглядом. Это в последнее время сделалось излюбленным приемом Франца-Иосифа Император не смотрел в глаза людям, вызывавшим его презрение или недоверие. Обычно он говорил, уставясь на какую-то деталь их одежды, например, на ворот камзола – словно разглядывал какое-то пятно.

Елизавета решила заставить коменданта города просидеть в приемной не меньше получаса, а потом еще минут десять простоять в томительном молчании перед столом императора К такому варианту сам император пока не прибегал. Но Елизавета считала, что нет в мире ничего, что нельзя было бы улучшить.

Она была в платье из черного шифона со строгим кружевным воротом. Это платье старило Елизавету, но именно такого эффекта она и добивалась. В данных обстоятельствах ей хотелось казаться старше своих двадцати пяти лет.

Как и было оговорено, слуги впустили Тоггенбурга в кабинет императора в половине двенадцатого. Елизавета, не поднимая глаз, слушала его шаркающие шаги. Наконец Тоггенбург почтительно замер перед столом в ожидании, когда его заметят.

Но Елизавета, наморщив лоб, по-прежнему не отводила взгляда от документов в синей сафьяновой папке, которая лежала перед ней на столе. Она вдруг с удивлением поняла, что это предписания об уничтожении трупов погибших либо павших животных в сельском округе Воден. Поистине, не было ничего, что не требовало бы заботливого внимания императорской власти! «…Особо следует указать на то, что необходимо удалять внутренности павших животных и подвергать их специальной обработке, чтобы избежать опасности распространения заразы…» Елизавета наконец отвлеклась от текста и решила заметить Тоггенбурга.

– Сожалею, что заставила вас ждать, господин генерал. – Она откинулась на спинку кресла и посмотрела в глаза Тоггенбургу – вместо того чтобы начать бесстрастно разглядывать его мундир, как это сделал бы император.

Тоггенбург был худощавый мужчина лет шестидесяти с зачесанными назад седеющими волосами и пышными усами. Странно, но его на лице не было ни тени волнения – он был совершенно спокоен. Комендант города стоял в позе послушного слуги – слегка наклонившись, с предупредительной улыбкой на губах. На нем был светло-синий мундир императорских егерей со всеми орденами и регалиями. Елизавета узнала орден Короны в золоте, рыцарский крест ордена Леопольда и орден Марии-Терезии.

– Садитесь, господин генерал.

Тоггенбург, прищелкнув каблуками, отдал честь и сел на краешек стула, как это принято у военных.

– Вам известно, зачем я вас пригласила, господин генерал?

– Пропала почта вашего императорского величества.

– Что с ней случилось, с моей почтой? Графиня Кёнигсэгг упомянула о каком-то происшествии.

Тоггенбург выпятил подбородок.

– Действительно, имело место некое происшествие Барон Хуммельхаузер, который вез в своей каюте предназначенную для вас почту, стал жертвой преступления. Он был убит и ограблен. Все бумаги, которые были при нем, исчезли.

– А почему следствие ведут военные, а не полиция Венеции?

Тоггенбург шевельнулся на стуле и чуть было не перешел на драматический шепот, но одумался и продолжил нормальным голосом: