Возрождение идеи всеславянства проходило мучительно долго. Славянские народы буквально пробивались навстречу друг другу. «Судьба послала мне на долю, — вспоминал Чижов, — быть в славянских странах тогда, когда только… появилась идея славянского племенного братства… С другой стороны, я имел счастье… принадлежать к тому небольшому кружку москвичей, которые… носили в сердце своем идею славянства, постоянно ее проповедовали словом и жизнью и много за нее пострадали».

Славянский съезд в Москве, по мнению Чижова, знаменовал собой как бы рубеж в этом процессе. Закончился период «страданий, терпений и тайного существования идеи славянского братства, потому тайного или полутайного, что эта идея была постоянно, везде гонима и преследуема». С приездом «наших братий славян… начинается второй период исторического развития идеи славянского братства», уже не тайного, а явного и «всеслышимого», который, если и не будет сопровождаться действительною вооруженною борьбою, то непременно — борьбою духовною^[534].

Чижов был убежден, что славянские народы могут обрести свою долгожданную независимость только на основе самоопределения. Инициатива же в решении этого вопроса должна была исходить от России — единственного могущественного славянского государства. Об этом же заявляла, подводя итоги съезда, и газета «Москва»: «Опасения <по поводу образования> всемирно-славянской монархии лишены всякого основания»^[535].

В середине 1870-х годов славянский вопрос вновь оказался в центре внимания мировой политики. Весной 1875 года в Боснии и Герцеговине вспыхнуло восстание, которое затем перекинулось на другие балканские провинции Османской империи. Эти события дали толчок развитию в России мощного движения в защиту славян. Оно нашло живой отклик как в либеральных кругах, так и в среде «левой», революционной и народнической, оппозиции. Однако лидеры радикального крыла народничества — М. А. Бакунин, П. Л. Лавров и П. Н. Ткачев — недооценивали значение освободительной борьбы славян и предостерегали от участия в ней. Они опасались, что открытое сопротивление турецкому владычеству затормозит социальную революцию, которая по их подсчетам вот-вот должна была вспыхнуть на Балканах. Кроме того, они были убеждены, что выезд на театр военных действий ослабит протестное движение внутри самой России.

Вместе со своими единомышленниками Чижов всеми силами стремился преодолеть дезорганизующую пропагандистскую кампанию лидеров «левых». Еще до Высочайшего разрешения начать сбор средств в пользу герцеговинцев он предпринял ряд конкретных шагов для оказания нелегальной помощи восставшим^[536].

Когда в середине сентября 1875 года отставной генерал-майор М. Г. Черняев прибыл в Москву, чтобы найти средства для снаряжения роты добровольцев в Черногорию, Аксаков как председатель Московского славянского комитета обратился за помощью к купечеству через посредничество Чижова. «Внимательно и сурово выслушав меня, — вспоминал Аксаков, — этот убеленный сединами практик прямо ответит мне, что дело это надо постараться непременно исполнить. „Будет ли, не будет ли от этого польза для герцеговинцев, — сказал он, — это другой вопрос: главное в том, что такой поступок со стороны русского общества поднимет его собственный нравственный уровень, возвысит его в собственном сознании, выбьет из пошлости, которая его душит“»^[537].

Чижов познакомился с генералом Черняевым еще в 1867 году, когда знаменитый на всю страну «завоеватель Ташкента» военный губернатор Туркестанской области оказался в опале и влачил в Москве едва ли не нищенское существование. Естественно, Чижов не мог оставаться безучастным к судьбе попавшего в беду национального героя и сделал все от него зависящее, чтобы облегчить его участь^[538].

В начале 1870-х годов Черняев возглавил редакцию газеты «Русский мир». Для повышения ее тиража боевому генералу приходилось вновь и вновь, заручившись поддержкой Чижова, обращаться за денежной помощью к московским купцам, обещая им сделать газету выразительницей интересов русской торговли и промышленности.

Переговоры Чижова с генералом Черняевым о сборе средств для нужд русского добровольческого движения в помощь югославянам состоялись на квартире у Ивана Сергеевича Аксакова 17 сентября 1875 года. Черняев объявил, что готов отправиться на Балканы с группой из десяти офицеров и пятидесяти солдат-волонтеров. Последних он намеревался переправить через границу в виде слуг или частных проезжих. По его подсчетам, затраты на экипировку солдат, их вооружение и содержание в течение трех месяцев должны были составить сумму в 70 тысяч рублей^[539].

Поначалу Чижов скептически отнесся к планам Черняева. «Все это прекрасно, отважно, но, кажется, не более, — передавал он свое впечатление от встречи. — Мне <во> все это не верится. Не верится, во-первых, <в> то, что мы сумеем собрать 70 тыс. в небольшом кружке, потому что все это надобно хранить в тайне. Потом не могу взять в толк, чтоб таким ничтожным вспоможением можно <было бы> перетянуть силу на свою сторону»; «Боюсь… чтоб это не оказалось фиаско и чтоб не сделалось смешным. Особенно боюсь за Черняева… его имя популярно, с его именем соединяется понятие о русском храбром генерале, и кончить детскою шуткою было бы страшно совестно»^[540].

Тем не менее Чижов стал вести переговоры с И. А. Ляминым, Т. С. Морозовым и А. И. Хлудовым. Но они, к сожалению, не дали сколько-нибудь значительных результатов. «Мне кажется, — замечал по этому поводу Чижов, — что успех не может быть даже от того, что мы, немногие, взявшие на себя проведение этого дела, сами не верим его успеху…»^[541]

И действительно, попытка вмешаться в ход событий на Балканах имела на тот момент весьма ограниченный характер и из-за необходимости действовать тайно широкой общественной поддержки не получила. В итоге экспедиция Черняева осенью 1875 года так и осталась неосуществленной.

Прошло совсем немного времени, и под давлением «снизу» официальный Петербург все же был вынужден перейти от тактики выжидания к активным действиям. Благотворительные комитеты, возникшие после Славянского съезда 1867 года во множестве городов по всей стране, получили наконец Высочайшее разрешение производить сбор пожертвований в пользу восставших. К весне 1876 года призыв о содействии южным славянам не только финансами, но и прямым участием в их освободительной борьбе был услышан в обществе, и 7 апреля 1876 года на деньги, собранные Московским славянским комитетом, генералу Черняеву удалось в конце концов нелегально выехать на Балканы.

В Болгарии в это время было поднято восстание, которое войска Порты подавили с невероятной жестокостью. Сербия и Черногория, поддерживавшие повстанцев, в июне 1876 года объявили войну Турции. Во главе сербской армии стал генерал Черняев, принявший сербское подданство.

В конце июля Император Александр II санкционировал предоставление отпусков русским офицерам для участия в военных действиях в Сербии, и добровольческое движение, а также сбор пожертвований в пользу славян начали приобретать значительный размах.

Чижов, вернувшись в Москву со своих шелковичных плантаций на Украине, зашел в Общество взаимного кредита и был совершенно поражен множеством народа, толпившегося у дверей банка. Оказалось, что все они пришли на прием к председателю Московского славянского комитета Ивану Сергеевичу Аксакову с одной целью — для записи в волонтеры.

«Воодушевление сильное, — отмечал Чижов, — Аксаков работает до изнеможения… С утра до вечера к Аксакову являются солдаты, мещане, предлагающие отправить их в Сербию… Только входишь — куча тюков, посылок, ящиков, как будто в почтамте. Это все пожертвования славянам. Ежедневно — груда конвертов с деньгами, в иной день доходит до 13 000… Завидна такая деятельность»^[542].