Открытие выставки о Танюше состоялось 22 ноября в 18.00 в Доме актера. Масса народа, множество знакомых и даже родных лиц, музыка, ансамбль скрипачей, вся верхушка города присутствовала, говорили, губернатор Полежаев, мэр города и т. д.

22-24 ноября 1993 г., Омск-Москва

А.А.—«Что сделал Адам? Он назвал сущность каждого. Бог ему поручил сделать это, Бог сотворил, Адам назвал: льва — львом, зайца — зайцем. Мы называем тайную сущность, ког­да говорим: врач, архитектор. Когда мы говорим «софист», имеет ли тайную сущность «софист»? Да! Отсутствие сущ­ности. Когда вы видите льва и говорите «заяц», вы уже со­вершили композиционную игру. Вы совершили ловушку».

«Если мы ориентируем свою игру на одну точку, на вто­рую, третью, четвертую, за нас сыграет природа... сыграет правильно».

I декабря 1993 г.

А это мое.

Раньше в советской нашей жизни было много театраль­ного. Пространство нашей жизни было театральным: парады, демонстрации, спортивные и прочие праздники, похороны великих «деятелей», генсеков и проч. и проч. Тысячи людей принимали в них ясное лицедейское уча­стие. Столько мне приходилось наблюдать и быть участ­ником. Десятками лет вырабатывалось в обществе это состояние «театрального мира», мира, представляющего себя для себя! И это было уже почти естественным, натуральным состоянием массового сознания (ну, только, может, единицы «отщепенцев» или людей более или менее художественного склада могли наблюдать со сто­роны, оставаясь свидетелями, не соскальзывая в молох карнавала).

Самые большие изменения российские не те, что ка­жутся большинству. Изменился театр. Социальный театр теперь другой, и это самое главное изменение. Приходится для краткости пользоваться дурным западным термином: сегодня у нас разыгрываются хеппенинги. Август 91-го, октябрь 93-го — самые крупные хеппенинги (или пока самые крупные?) конца века. Массовый театр вырос из детских штанишек. Большевистский любительский изжил себя и лопнул... Массам стало скучно играть. Устали от репетиций и заранее известного финала.

Депутаты, дерущиеся у трибуны, внезапно врывающиеся в Москву танки, горящий Белый дом... — театр спонтанно­сти, непредсказуемости... театр, творящий себя в процессе действия.

Толпа зрителей на мосту во время танкового обстрела Белого дома и миллионы, прикованные к экранам ТV  CNN, — вот мой аргумент.

1 декабря 1993 г.

Воровского, 20, студия 3. — Репетиция Платона, группа «М».

А.А. — «В самом высшем смысле мы должны следовать автору. Исполнитель заново пишет текст и тогда становится автором. Литература пишет словами... мы же пишем дей­ствием. Наше дело — другой предмет, чем литература. Здесь феномен: свобода возникает в отсутствие самого «я».

«Единственная цель и назначение занятия искусством — уйти с площадки с ощущением того, что познал нечто большее, чем до этого».

«Мир меняется, вот в чем дело... 20-го века со всем его материализмом и гипертрофированным человеческим «я» больше не будет! Не будет... И новое время будет решать вопросы Духа! Это я утверждаю! Вопросы Духа во всей их простоте и сложности».

2 декабря 1993 г.

Вчера долго беседовал по телефону с Ниной Кашич... Подробно рассказывала, как там в Омске «живет» Танина выставка... Много трогательных зарисовок, наблюдений.

Кажется, к 25-му января будет готова мемориальная доска, и на Татьянин день намечено открытие. На нашем доме. Советовались, какое место лучше выбрать. Я пред­ложил со стороны скверика на улице Маяковского. Наш дом угловой, Ленина, 53 — Маяковского, 9.

8 декабря 1993 г.

Студия 3. — Утром был тренаж в «Уране» (с 11.30) с той группой. Пытаюсь довести до какой-то черты. Может быть, 20-го устрою открытый урок. Из всех упражнений, компо­зиций хочу сложить нечто, что назвал «Поток». Попытка сложной вещи, структурной, саморазвивающейся. Можно назвать так: «Игровая среда. Пространство и ритм». Долж­на быть экспозиция, развитие, узлы, прохождение узлов, движение к основному событию и т. д.

Не могу писать, опять же по той же причине. Дикая ис­терика, до красного искаженного лица. Творческая мука, гибельная. Текст: «Не могу, черт возьми. Ну, у меня внутри одно дерьмо! А у вас-то — что у вас? Я подожгу театр, мне нельзя выздоравливать... такое чувство; я подожгу все это!!! Ничего не могу сделать».

Все эти слова о том, что «мне нечего сказать... нечего подсказать... Я уже все сказал, все. Поэтому меня нельзя назвать твоим учителем, режиссером! Художником! Может быть, сказать-то надо совсем чуть-чуть, но я не знаю! Ужас!!»

«Мне-то казалось, я так много делал, и что же!! Какой отзвук, отплата какая? Пустота. Очевидно, само по себе искусство театра — искусство тщеславия, есть радость, удовольствие от переодевания, перемен и т. д.; очевидно, это дано людям не для познания действительности, а для удовольствия, поэтому театр принимает людей легкомысленных и т. д. Наверное, это не музыка, не стихи, хочется думать, что все сложней, а нет, не получается. Драматический момент в жизни, когда приходит полная ясность, кажется, что все можешь, и потом — ужасно... Ничего я не накопил, кроме болезни... Что я сделал? Ничего. Что является моим лич­ным? Болезнь и раздражение.

...Страна напоминает человека, которого положили на операцию, разрезали и ушли».

9 декабря 1993 г.

Снимаюсь в какой-то немецкой картине «Немой свиде­тель». Согласился, чтобы заработать денег. Самое странное, что и А.А. отнесся к моей просьбе чуть ли не с радостью. Да, да, конечно, надо же заработать, сказал он мне, отпуская на несколько дней.

Играю на английском языке. Режиссер Энтони Уоллер.

Два последних дня снимался с Олегом Янковским.

Они снимают совершенно иначе. Прежде всего совер­шенно нет «комплекса пленки». Такое ощущение, что они совсем не считают метры.

Каждую сцену снимают полностью несколько раз, сна­чала общим, потом средним, потом крупные планы всех участвующих в сцене... и еще отдельно сценки по репликам. Это занимает много времени, зато представляю, какие возможности монтажа у режиссера.

Позавчера подали с Расой заявление в ЗАГС, наше бра­косочетание назначено на 12 января.

Очень устал, раздражен... почти постоянно, хотя «все держу в себе», внешне вроде бы спокоен. Так мне кажется. Тяжело ходить на репетиции, физически тяжело. Зачем я согласился репетировать Платона как актер? Я давно уже не имею никакого актерского чувства, желания. Надоело слушать Васильева... Одно и то же, одно и то же, скорее надо закончить бессмыслицу эту. Кончается год... Может быть, еще поэтому такое неспокойное состояние... Все в жизни как-то разъехалось, разлезлось.

Чего бы хотелось? Свободного времени. Нормального свободного времени. Иногда чувствую, что все хочется бросить, абсолютно все, просто стать бомжем хочется, только чтобы никуда не двигаться.

Слово — это текст, цвет — содержание действия. Плюс звук, движение, картинка.

12 декабря 1993 г.

Ночью по телевидению... невиданное по ужасу, распаду, общественному безумию зрелище, якобы политическое шоу в знак окончания выборов и якобы «новой» жизни, «новой» России. Бал сатаны на уровне Булгакова. Но реаль­нее и потому страшнее. «Новая» Россия в старых гнусных масках неувядающих знакомцев. Лица вне времени, вне пространства. Лица одинаково реально существующие как на страницах романов, так и в материальном пространстве жизни. Эллочка Людоедка, косящая под Снегурочку, на ди­ком своем убогом наречии уговаривала всю страну выпить шампанского за Новый год. Фантастика!! Все Достоевские и Сальвадоры Дали всего мира — скучные, здоровые, правильные дети! Искусству сюра нанесен смертельный удар, оно уже не в силах встать на ноги, чтобы хоть чем-то удивить мир. Понятие «эпатажа» для искусства умерло. Эпатаж — просто-напросто химический состав самой ре­альности. Я ничего не преувеличиваю и не дорисовываю... Это просто невозможно, просто не дано мне. Они пили кровь из черепов с такой наивной простотой и обыден­ностью, как если это было бы тривиальное шампанское... Складывали в гроб зловещие символы... как если бы дети припрятывали красивые открытки в бабушкину шкатулку, извергали из пылающих пастей всеразрушающие сатанинские заклинания, как если бы это были милые народные нескладушки, считалки-развлекалки.