Банкет тоже был хороший. Веселый, нежный, друж­ный.

6 марта 1988 г.

Танюша прилетела из Праги 8-го рано утром. Я встретил в аэропорту... Переполнена впечатлениями, очень рада, что поехала, не сглупила, а то ведь не хотела...

8-го пришли вечером «последние» друзья, Юрка с Надюшей, Сережа с Аллой... (у Е.И. тяжелые дни — запись на ТВ и проч.). Так вот и посидели тесным кружком, отметили мой 41-й год! Возраст чувствовать я перестал. Уже никакой разницы — что 39, что 40, что 41.

Потом еще напишу о настроении. Оно разное. Непросто все. Сейчас Таня позвонила, надо встретить (у нее сегодня «Вирджиния»).

10 марта 1988 г.

Так вот о настроении. Самое что ни на есть человече­ское... и радость, и счастье, и грусть, и какая-то тоска на сердце, даже тяжесть... даже тревога... Жили мы до сих пор как-то уравновешенно — стабильно... со своими печалями и радостями, с затаенными желаниями, которые не очень и вылезали на первый план в привычном течении жизни. Особенно трудно давались в последние годы частые разлу­ки, мои отъезды на сессию и проч. С трудом выдерживали по месяцу разлуки...

Об отъезде из Омска если и думали, то где-то вдалеке, в тумане... И вот этот туман стал сегодняшним днем. Те­атр меняется на глазах. По всему видно — заканчивается огромный отрезок жизни, связанный с этим театром. Кто знает, может быть, самый-самый... Да что там! Что бы там ни было, но такого уж конечно не будет. Уходит, уходит безвозвратно нечто неповторимое. А вместе с тем и молодость и многое, многое, многое... А впереди такая разлука, о которой еще год назад мы и подумать-то не могли. Завтра улетаю в Москву к А.А., и, может быть, увидимся только через 4,5 месяца. Даже представить тяжело. Что потом? Вопросы, вопросы... С 15 марта начинается двухгодичная стажировка у Васильева. До­кументы уже готовы, уже в Москве. Строить какие-то планы сейчас практически невозможно. Все покажет время. Ясно, что мы на пороге крупных перемен в на­шем житье-бытье.

Поменять квартиру на Москву? Иллюзия... или чудо. Что ж, будем надеяться на чудо.

Впрочем, раз решили не загадывать — не будем. Как-то все устроится... Как-то будет...

Был разговор с Феликсом «по душам», из которого я понял, что он здесь ненадолго. И вообще он казался мне другим раньше. Более решительным, более напористым, неизрасходованным, способным взвалить на себя бренные остатки омской славы, чтобы встряхнуть и, отсыпав лишнее, идти дальше. Нет. Кажется, у него и не было такого желания. Да и наш театр, думаю, он не любит (не сможет полюбить), может быть, от ощущения, что не по плечу. В разговоре со мной он и говорил о театре как-то язвительно, уничижи­тельно... «Я только продлю агонию... а зачем?» и т. д. Теперь мой уход на стажировку выставляет как причину своего бегства, вот, мол, меня все бросили и проч. Потом вдруг стал чего-то бормотать, мол, я должен стать главным, у него, мол, такие планы на меня, и вообще с моим отъездом ему не с кем даже всерьез поговорить и проч.

Рассказал ему все как есть... Да и нечего мне таить ни перед ним, ни перед театром. Работал честно, много лет, свои обязательства перед театром, перед коллективом выполнил до конца. Теперь отказаться от возможности работать с Васильевым — глупо, абсурдно, если есть еще хоть капля желания творчества и подлинной работы... За это тоже дорого приходится платить — потерей стабильности, прочности, гарантированности жизни... Мне исполнился 41 год, есть еще желание сыграть... попробовать.

Ладно... ладно... делайте ставки, господа. Буду собираться.

12 марта 1988 г.

12 марта у меня был юбилей — ровно 20 лет работы в театре. Если память не изменяет, 12 марта 1968-го — да, именно 12-го — пришел в ТЮЗ на первую репетицию... какой-то ввод был... И вот — отстучало... То ли совпадение, то ли еще что, но 13 марта (двадцать лет спустя) покидал омский театр (может быть, навсегда?).

Итак, началась стажировка. Пока туман... неизвестность. Вот, даже книжечку завел новую, попробую кое-что записать.

А.А. сегодня вернулся из Англии, сразу приехал в театр. Сидели часа два, терзали его вопросами. Ездил подбирать актеров для «Лира».

14 марта 1988 г., Москва

А.А. (Васильев)

Что-то вроде первого сбора. Пока еще не все приехали. В основном организационные разговоры. Что есть — «ста­жировка», как нам сие понимать, как относиться, что будем делать, планы работы и т. д. Планы головокружительные... Обязательная режиссерская практика, здесь, в театре Васильева, и (в согласованное время) в других театрах — постановки.

Сейчас начинаем «Сегодня мы импровизируем», по­том — восстановим «Персонажей». Будем делать англий­скую пьесу (Барка?), самостоятельно (она из 10-ти новелл, каждому по новелле).

В мае, возможно, гастроли в Ленинграде или Прибалти­ке. 29 мая — выезд в Вену, в июле — Франция (это точно), а между — возможно, еще страны (пока расплывчато).

Расселились. Пока в студенческом общежитии (метро «Студенческая»), Я в комнате один, Юра болеет, пока живет у своего приятеля. Общага как общага. Грязно, холодно.

Настроение бывает разное... Но нужно настраиваться на долгую и упорную работу. Назвался груздем — полезай в кузов.

15 марта 1988 г.

Пока дни проходят впустую. А.А. — в Турции, вернется 23-го — 24-го. В 3 начинается танец у Абрамова. В 6.30 уже свободны. Никаких конкретных заданий А.А. не давал, а инициативы с нашей стороны — тоже пока нет. Читаю «...мы импровизируем».

Вчера был на встрече с редакцией «Огонька» в Доме актера. Коротич, Жванецкий, Феликс Медведев и др. Впе­чатление очень сильное. Особенно что касается некогда уехавших Ростроповича, Бродского, Барышникова и др.

21-го, наверное, полечу домой на несколько дней. Скорее бы. Покинутость какая-то. Бесцельность.

19 марта 1988 г.

Был дома. Вернулся позавчера только. В театре бардак. Ф. оказался не тем человеком, который может... Полная запущенность и бесхозность. 25-го попал на худсовет, где что-то пытались ему объяснить (мягко, корректно, дру­жески). У меня ощущения самые плохие. Скорее всего он уйдет в ближайшее время. И это будет правильно. Таня, естественно, в расстройствах и в отчаяниях. Еще бы, практи­чески третий сезон проходит впустую. Вот какая глупость!

Улетал в тяжелых чувствах, хотя твердо с нею договари­вались: не грустить и вообще держаться бодро.

Здесь все нормально. Начали «Сегодня мы импровизи­руем». Читаем, разговариваем. А.А. трогателен, заботлив, внимателен.

Вчера репетицию снимало венгерское телевидение, послезавтра будут японцы в гостях.

Поздно. Буду спать. В комнате у меня появились шторы, настольная лампа, чайник. Красота. В скором времени обе­щают приличное жилье.

29 марта 1988 г.

Была у меня в гостях Настя, с 1 апреля, улетела сегодня в Ростов.

Работы стало много. Совсем много. Весь день провожу в театре. Кроме всего прочего А.А. назначил меня в отрывок из «Бесов». Ставрогин — Верховенский.

5 апреля 1988 г.

Борт ТУ-154. Идет посадка в самолет. Солнечное утро. Местного времени — 9 часов. Только что простились с Танюшей. Грустно, грустно, грустно... Так надолго мы еще никогда не расставались. Дай бог, чтобы все было хорошо... тогда... Тогда увидимся в августе. Пока трудно представить это, тем не менее — 29-го они летят в Алма-Ату на гастроли, там — весь май, июнь — в Кишиневе... В июле начинается отпуск, она, наверное, будет в Ростове, у мамы, куда я и прилечу в августе. Такие планы.

Целую неделю был дома. Счастье. Вчера сыграл послед­ний раз (по крайней мере в этом сезоне — последний) «Цар­скую охоту». Как и всегда — аншлаг, как и всегда — хорошо принимали... Танюше вынесли гвоздики. Играл, пожалуй, странно. Все смотрел на нее... на темный зал, родной, ярус­ный, старенький, омский... Думал о том, что вот, все — конец, что это — жизнь уходит, уходит... Хотел запомнить секунды, минуты, время... Можно ли запомнить чувство? Наверное, самое трудное — описывать чувство. Не знаю. Думаю, так.