Один из современников позже назовет это событие «убийством на большой дороге». Скандал с исчезновением шведского резидента замять не удалось, и самое неприятное, что это дело было списано на Миниха. Сама императрица уверяла придворных, что не ведала о возможной трагедии. Однако Миних продолжал исправно служить престолу, не принимая во внимание нападки со стороны некоторых вельмож.

Осенью 1740 года Анна Иоанновна, тяжелобольная и, видимо, ожидавшая смерти, поставила перед Кабинетом вопрос о наследовании престола. Именно Миних, хотя и пользуясь поддержкой Бестужева, Остермана и Черкасского, стал просить герцога Бирона принять обязанности регента при малолетнем Иване Антоновиче.

— Мы хорошо знаем превосходные качества характера вашего, герцог. Мы убеждены, что никто, кроме вас, до такой степени не сведущ во внутренних и внешних делах Российского государства.

Эти слова фельдмаршала можно расценивать как попытку «укрепить власть» Бироном, и одновременно, учитывая то, что Миних неплохо знал герцога, можно истолковать его действия как первый шаг к должности первого министра в недалеком будущем. Знатоки русской истории могут поспорить об истинных причинах такого поступка, но ясным остается одно: Миних в преддверии факта смерти императрицы был одним из самых влиятельных политиков среди элиты, в то же время оставаясь авторитетным военачальником.

Но еще до наступления смерти Анны вышел «указ, которым каждому дворянину, прослужившему двадцать лет и бывшему в походах, дозволялось просить увольнения». По некоторым сведениям, почти половина офицеров подали просьбы об отставке. Многие из них испытывали немалые материальные трудности, но все-таки просили уволить их из армии. Затем произошло следующее: указ был отменен, а инициатором этой отмены был именно Миних, который хотел обновить состав армии, выводя из нее офицеров наиболее «застарелых» и консервативно настроенных. К тому же, как считал Миних, надо дать возможность больным поправить свое здоровье.

Как это было ни странно, но с точки зрения большой политики смерть самодержавной Анны, племянницы великого Петра, не привнесла существенных перемен в политической жизни империи. Краткий период правления, то есть регентства Эрнста Иоганна Бирона, не запомнился какими-то значительными событиями. Сам Миних в записках указывает: «Этот вельможа (Бирон) был признан и провозглашен регентом Российской империи в силу завещания императрицы». Эрнст Бирон в торжественной обстановке приносил присягу перед самим фельдмаршалом Минихом. «Бирон сам председательствовал в Кабинете, членами которого были в то время граф Остерман, князь Черкасский и Алексей Петрович Бестужев. Тот Бестужев, которого герцог привел на свою сторону... чтобы уравновесить власть Остермана, о котором ее величество говорила, что он вероломен».

Так скупо, лаконично Миних-мемуарист описывал кратковременный период регентства герцога Курляндского.

Сохранилось предание о том, что вечером, за чашкой кофе, накануне свержения власти регента Бирона, состоялся интересный разговор Миниха с Бироном. Вот его содержание:

Бирон: «Не знаю отчего, но гнетут меня дурные предчувствия. Вроде бы мне предстоит дальнее путешествие без цели. Сегодня как раз пошел двадцать второй день моего регентства, а в этой цифре сразу две двойки подряд».

Миних (улыбаясь): «Бывает! Я предчувствиям верю!»

Бирон (испуганно): «Скажи, фельдмаршал, тебе во время боевых походов никогда не приходилось принимать важных решений по ночам?»

Миних (задумавшись): «Ну как же! Даже часто приходилось. Вообще-то я люблю использовать крепкий сон своего противника».

Известно, что за «кофейным столиком» тогда общались два непримиримых противника: птенец гнезда Петрова Миних и нечаянно пригретый славой Бирон. Да простят меня пушкинисты, но именно эти эпитеты применимы здесь...

Видимо, в тот миг он решил, что Бирона надо уничтожить. Тогда же, 8 ноября 1740 года, Бурхард Христофор Миних не спеша вернулся к себе домой. Было одиннадцать часов вечера. Через час, ровно в полночь, он вызвал к себе адъютанта Христофора Манштейна.

— Собирайся! Вели побыстрее закладывать сани!

Через 20 минут Миних поднял по тревоге дворцовые

караулы. Солдаты построились. К ним обратился фельдмаршал. Как на поле битвы, говорил громко и четко, будто чеканя слова:

— Ребята! Марш все за мной! Регента Бирона будем сей же час свергать.

Манштейн в сопровождении небольшого караула, с одним офицером, миновал несколько комнат во дворце и о боже — заблудился в темных переходах. Вдруг его руки нащупали двухстворчатую дверь, которую слуги забыли запереть. Теперь перед ним была бироновская спальня! Бирон, разбуженный переносным фонарем, в ужасе задрожал (таково действие магии числа «22») и закричал в испуге:

— Кто тут? Зачем пришли? Кто это? Кто?

Манштейн решил действовать в одиночку, на свой страх и риск, ведь «его караул» заблудился в темных лабиринтах. В этот момент герцог уже пытался выбежать из комнаты, но рослый и могучий адъютант Миниха мощным ударом отбросил его к стенке. Через полминуты все было кончено: ворвавшиеся гвардейцы скрутили Бирона и потащили его вниз, где ждал в санях Миних. Пройдет еще несколько часов, и ранним утром он доложит Анне Леопольдовне, отбросив в сторону преклонение перед чинами:

— Могу с радостью поздравить вас: отныне вы полноправная правительница Российской империи при своем малолетнем сыне. А еще у меня просьба!

Но он не просил награду и похвал. Его «просьба» была самой неожиданной.

— Велите построить в Пелыме по этому чертежу для Бирона тюрьму. Ни одна крыса оттуда не сбежит. И он протянул юной Анне небольшой листок с чертежом, искусно им самим составленным.

По иронии судьбы Бирон после ареста и следствия будет отправлен в далекий поселок Пелым.

В Тобольском крае поселок приобрел большое торговое значение, так как находился на большой сибирской дороге, проходившей через Верхотурье. С усмирением окрестных вогульских (вогулы — народность Северного Урала) феодалов Пелым потерял свое административное значение, а затем и торговое, так как «большой сибирский тракт отодвинулся к югу». В основном Пелым вошел в русскую историю своими знатными ссыльными. Нынешний Пелым — небольшое село в Свердловской области. Оно расположено на левом берегу реки Тавда, ниже устья реки Пелым.

Тем же утром солдаты пришли к дому дочери Петра I, к Елизавете Петровне, на Марсово поле и стали выкрикивать ее имя, зовя красавицу на балкон. Они думали, что свергли временщика для возведения на престол цесаревны Елизаветы.

Но ее время еще не пришло.

На дворян, близких ко двору, «посыпались награды и повышения», как писал об этих днях Николай Иванович

Костомаров. Принц Антон Ульрих (иностранной крови) стал носить звание генералиссимуса. По правилам военной и исторической логики, учитывая военные заслуги, этот чин должен был получить Миних. Под диктовку Миниха новая правительница Анна Леопольдовна вписала в указ слова, которые были для нее ничего не значащими, а для ее мужа это было как звонкая оплеуха: «Хотя фельдмаршал граф Миних, в силу великих заслуг, оказанных им государству, мог бы рассчитывать на должность соответственно генералиссимусу, тем не менее он отказался от нее в пользу принца Антона Ульриха, отца императора, довольствуясь местом первого министра». Фельдмаршал не получил высшего чина по Табели о рангах, так как не мог вписаться в планы Анны Леопольдовны. И тем более его возвышение (роль фактического диктатора) не могло пойти на пользу Остерману, который физиологически не переносил славы Миниха и во всем страшно завидовал ему. Остермана почти каждый вечер лакеи на носилках несли к принцессе. Перед правительницей он наговаривал на Миниха, что тот «сплошной дурак», солдафон, в иностранных делах ничего не смыслит, а он, великий дипломат, двадцать лет управлял политикой огромной России. После этого он передвигался, то есть его несли, на носилках дальше, к принцу Антону. Ему Остерман внушал, что нельзя терпеть заносчивость Миниха, который только и делает, что пьянствует. Один из очевидцев писал так: «Караул удвоили во дворце, по улицам днем и ночью расхаживал патруль; за фельдмаршалом всюду следовали шпионы Остермана, наблюдавшие за малейшим его действием; принц и принцесса, опасаясь ежеминутно нового переворота, не спали на своих собственных кроватях, а проводили каждую ночь в разных комнатах».