— И вот, когда они услышали стук в ворота, то подошли и открыли сначала маленькую щелку посмотреть, кто стучит. А я жалобно плакал и говорил: «Мой дом далеко, я заблудился, ночь застала меня в пути, я боюсь диких зверей — пустите меня в храм!» Тогда тот, который открывал ворота, опять захлопнул их и побежал кого-то спрашивать, а я плакал и стонал как можно жалобней, — тут он застонал, показывая, как он это делал, а солдаты покатились со смеха, и то один, то другой из них кричал в восхищении: «Ах ты, маленькая обезьяна, рябой дьяволенок!» Мальчик от удовольствия ухмылялся во всю ширь рябого лица и продолжал:

— Наконец они меня впустили, и я, как умел, прикинулся дурачком, а когда съел чашку каши с пшеничным хлебом, притворился, что только сейчас понял, куда попал, и принялся вопить, будто бы с испуга: «Я хочу домой! Мне здесь страшно, вы бандиты, я боюсь Леопарда!» Я побежал к воротам и стал просить, чтобы меня выпустили: «Уж лучше я пойду к диким зверям!» Тогда все они засмеялись моей простоте и, утешая меня, сказали: «Не думаешь ли ты, что мы тронем мальчика? Подожди до утра, а тогда ступай себе с миром своей дорогой». И немного погодя я перестал дрожать и плакать и притворился, что не так уж боюсь, и тогда они стали меня спрашивать, откуда я, и я сказал, что из деревни по ту сторону горы. Я знаю, как она называется. Потом они спросили меня, что я про них слышал, и я сказал, будто бы слышал, что они очень храбрые и бесстрашные люди и что главарь у них не человек, а оборотень с головой леопарда, и что мне хотелось бы посмотреть на него, только я боюсь, не очень ли он страшен. Тогда все засмеялись, и один из них сказал: «Пойдем, я тебе покажу его». И повел меня к окну; там внутри горели факелы, и, заглянув снаружи из темноты, я увидел, что в комнате сидит их главарь. Он, и правда, страшен и уродлив с виду, дядя, голова у него широкая на макушке и покатая на лбу, и от этого он похож на леопарда, он сидел с молодой женщиной и пил вино. Она тоже злющая с виду, но все-таки красивая, и они пили вино по очереди из одного кувшина. Сначала отпивал он, а потом она.

— Сколько там людей и какие у них ружья? — спросил Ван Тигр.

— О, людей там много, — отвечал мальчик уже без улыбки. — Воинов в три раза больше, чем у нас, и много прислужников; есть женщины, всюду бегают маленькие дети, есть и подростки вроде меня. Я спросил у одного из них, кто его отец, и он ответил, что они не знают отцов, а только матерей. И это тоже чудно. У всех воинов есть ружья, а у прислужников серпы и ножи и другое нехитрое оружие. А на верхушках утесов, вокруг становища, лежат груды валунов, их они скатывают на нападающих; и туда ведет только одна дорога, потому что везде кругом скалы, и у входа в ущелье всегда стоит стража. Когда я проходил мимо, часовой спал, и я прокатился мимо него. Он спал так крепко, что я мог бы захватить его ружье, — оно валялось возле него на скале, а он так храпел, что ничего не почувствовал бы. Но я не взял, хоть мне и хотелось, — иначе они подумали бы, что я не тот, кем прикинулся.

— А воины у них высокие и храбрые с виду? — опять спросил Ван Тигр.

— Да, довольно храбрые, — ответил мальчик. — Есть там и высокие и низенькие. Они говорили между собой после ужина, не обращая на меня внимания, потому что я был с подростками, но я слышал, как они жаловались на Леопарда и говорили, что он будто бы делит добычу не по правилам и слишком много оставляет себе, зарится на всех красивых женщин и не отдает их другим мужчинам, пока они не наскучат ему самому. Он делится не по-братски, — говорили они, — и очень спесив, хоть он простого рода и не умеет ни читать, ни писать, а им такая спесь надоела.

Ван Тигр выслушал все это с удовольствием, а потом задумался, и в то время, как мальчик рассказывал дальше о том и о сем, чем его кормили и какой он ловкий, Ван Тигр размышлял и обдумывал свой план и довольно скоро заметил, что мальчику больше не о чем рассказывать и он только повторяет свои слова и придумывает, чем бы напоследок привлечь внимание солдат и заставить их подольше восхищаться собой. Тогда Ван Тигр встал, похвалил племянника и велел ему итти спать, а солдатам приказал браться за работу, так как уже рассвело, факел догорал, и его колеблющееся пламя побледнело в свете восходящего солнца.

Он пошел в свою комнату, позвал своих верных людей и сказал:

— Я все обдумал, у меня есть план, и, пожалуй, можно будет достичь цели без единой потери, а сражения нам нужно избегать, потому что у них в становище гораздо больше людей, чем у нас. Когда хочешь убить стоножку, самое важное — раздавить ей голову, и тогда все сто ножек задвигаются в беспорядке, натыкаясь одна на другую, а вреда принести не могут. Мы раздавим ядовитую голову этой банды,

Люди смотрели на него, изумленные такой смелостью, и Мясник сказал громко и грубо, по своему обыкновевению:

— Начальник, говорить-то хорошо, а только прежде, чем отрубить стоножке голову, нужно ее поймать.

— Так я и сделаю, — возразил Ван Тигр, — и вот мой план. Вы должны помочь мне. Мы оденемся в лучшее платье, как подобает храбрым воинам, пойдем к правителю области и скажем, что мы — наемники, бродячие солдаты, и хотим поступить к нему на службу телохранителями, и порукой будет обещание убить для него Леопарда. Он теперь боится за свое место и с радостью примет нашу помощь. А план у меня такой. Я скажу ему, что для вида нужно примириться с бандитами и позвать Леопарда и его приближенных на большой пир. А когда придет время, правитель сам подаст знак, выронив чашу с вином из рук, все мы выскочим из засады, нападем на бандитов и перебьем их. По всему городу я спрячу наших людей, и они нападут на тех из бандитов, которые откажутся перейти под мое знамя. Так мы раздавим голову стоножке, и сделать это нетрудно.

Теперь все они увидели, что это можно осуществить, и, придя в восхищение, с радостью согласились. Поговорив еще немного о том, как это нужно сделать, Ван Титр отпустил их и созвал своих солдат в большом зале храма. Он поставил верных людей стеречь, чтобы священники не подходили близко и не подслушивали, а потом сообщил солдатам свой план. Когда он кончил, все они громко закричали:

— Слава Чернобровому Тигру!

И Ван Тигр слушал эти крики, стоя возле завешенного покрывалом Будды, и хотя он ничего не ответил, а гордо молчал, он так глубоко наслаждался своей властью, что опустил глаза и стоял надменно и неподвижно, окруженный своими людьми. Когда они опять затихли, дожидаясь, что он им скажет еще, он заговорил:

— Пейте и ешьте досыта, а потом оденьтесь как можно проще, но все же по-военному и рассейтесь по всему городу, однако держитесь поближе к ямыню. На мой свист все должны явиться. Может быть, вам придется прождать моего зова несколько дней, — и он повернулся к своему верному человеку с заячьей губой и сказал:

— Дай каждому по пяти серебряных монет на еду, кров и вино.

Заячья Губа так и сделал, и все были довольны. Тогда Ван Тигр позвал к себе троих верных людей, они оделись в лучшее платье, как подобает храбрым воинам, спрятали под одеждой короткие мечи, захватили свои ружья и все вместе отправились в путь.

Священники же очень обрадовались, видя, что эти грубые люди уходят. Но Ван Тигр, заметив их радость, сказал:

— Не радуйтесь заранее, мы можем и вернуться. Но если найдем место лучше этого, то не вернемся.

Однако он хорошо заплатил им, дал некоторую сумму сверх должного и сказал настоятелю:

— Почини на эти деньги стены и кровлю и купи всем священникам по новому халату.

Священники были вне себя от радости, видя такую щедрость, а старый настоятель устыдился и оказал:

— Ты все-таки хороший человек, и я буду молиться за тебя богам, мне нечем больше отплатить тебе.

На это Ван Тигр ответил:

— Нет, не трудись, я в богов не очень-то верю. А если ты когда-нибудь услышишь о человеке, которого зовут Тигром, отзовись о нем хорошо и скажи, что ты не видел от него худа.

Старый настоятель смотрел на него растерянно и, заикаясь, бормотал, что так он и скажет, так и скажет. А серебро он крепко прижимал к груди, держа его обеими руками.