Такой момент наступил в августе 1873 года, когда по совету Сергея Семеновича его сестра купила в рассрочку одно из поместий оскудевшего старинного рода князей Щербатовых, расположенное в Радомысльском уезде Киевской губернии. Насчитывающее 1200 десятин (около 13 квадратных километров) пахотной земли и леса поместье занимало окрестности и часть самого местечка Малин, по которому и получило свое название. Центральная усадьба состояла из двухэтажного каменного дома с хозяйственными постройками, окруженного фруктовым садом и парком с прудами для разведения рыбы[521]. Но, как оказалось, имение было крайне запущено и приносило не прибыль, а убытки.

Сергей Семенович, поселившись в Малине, попытался навести порядок в конторе — разобраться с бухгалтерскими и амбарными книгами и другими документами, чтобы уяснить, какова задолженность прежнего владельца и какие можно получить платежи, прежде всего недоимки. Большинство обывателей Малина составляли крестьяне-украинцы — недавние крепостные, имевшие статус временнообязанных: получив при проведении реформы маленькие наделы, они использовали господские земли за фиксированную плату и натуральные повинности. Несколько кварталов в Малине населяли евреи, образующие своего рода общину. Накопилось немало взаимных претензий и недоразумений.

Главное богатство имения составляли почти нетронутые дубовые леса. Бывший офицер-артиллерист, обладавший, по-видимому, неплохой хозяйственной сметкой, предполагал найти подрядчиков, которые вырубят часть этих лесов, продать или сдать в аренду несколько земельных участков и на вырученные деньги расплатиться с долгами, своевременно вносить платежи Щербатову, отремонтировать господский дом и произвести некоторые другие улучшения. Словом, планов было «громадье». Но произошло непредвиденное: в августе 1874 года Сергей Семенович скоропостижно скончался в киевской гостинице.

Екатерина Семеновна и Ольга приехали в Малин, что называется, к разбитому корыту. Не имея никакого представления о том, как следует управлять имением, вдова действовала неумело, опрометчиво, ее обманывали приказчики и должники, и, чтобы отправить очередной платеж Щербатову, она, не расплатившись по старым займам, взяла новую крупную ссуду в банке. В довершение всего летом и осенью случилась сильная засуха. Из-за бескормицы начался падеж скота. Вследствие маловодья остановилась мельница, построенная на запруде, и мельник не смог внести арендную плату. Справедливо ссылаясь на неурожай, крестьяне отказались погашать недоимки и платить за пользование помещичьей землей. Рассказывая об этих невзгодах в письмах Мещерскому, Ольга жаловалась: «Дядя оставил дела в крайне запущенном состоянии, потому что смерть была так нежданна. <…> Наши финансы в очень дурном состоянии, и в будущем не видится безоблачное небо»[522].

Екатерина Семеновна вызвала из Оренбурга Сергея, и тот, бросив службу, поселился в Малине, взяв на себя основные заботы по управлению имением. Он обладал холодным и ясным умом, но с трудом постигал искусство быть сельским хозяином. Так, зная о намерении Сергея Семеновича поправить дела за счет вырубки и продажи части лесов, он не сумел сколько-нибудь оперативно исполнить этот замысел. Как назло, цены на лес упали, и Сергей не смог найти подрядчиков, готовых предложить мало-мальски приемлемые условия сделки. Между тем финансовое положение владельцев Малина продолжало ухудшаться. Пришлось заложить имение, но и это не помогло. 26 марта 1876 года Сергей так оценил обстановку: «Просто беда, хоть волком вой»[523].

В этой обстановке у семьи не было возможности посылать деньги за океан «белому папуасу». Ольга, которая высоко ценила храбрость и самоотверженность Николая и понимала значение для науки его исследований, тяжело переживала неспособность семьи помочь страждущему путешественнику и умоляла Мещерского «как-нибудь устроить через Географическое общество, чтобы ему выслали нужную сумму»[524]. Иначе настроена была Екатерина Семеновна, которая считала, что Николай занят никчемным делом и попусту тратит время и деньги. К середине 1870-х годов он стал для нее чуть ли не отрезанным ломтем.

Узнав из письма Мещерского о покупке Малина, Николай Николаевич в октябре 1874 года попытался объясниться с матерью начистоту: «1) Вы согласитесь, что в купленном имении в прошлом году я, так же как и Вы, братья и сестры, имею часть в нем <?> 2) Как велика эта часть, и не возможно ли ее обратить в деньги, или на какой (даже самый малый) доход я имею право? 3) Когда я могу приблизительно получить мне по всей справедливости следуемую часть?»[525]

Екатерина Семеновна не ответила сыну и после этого ни разу не писала ему вплоть до его приезда в Россию в 1882 году. Но дело было не только в финансовых трудностях. Внучатый племянник путешественника А.Д. Миклухо-Маклай приоткрыл семейную тайну: «Молчание Екатерины Семеновны объяснялось, видимо, тем, что "места" Николаю Николаевичу в имении Малин уже не было — он не числился среди его владельцев <…> в то время как остальные дети Екатерины Семеновны были уже дворянами Киевской губернии, где они имели свои доли в имении Малин». Негативно относился к брату-путешественнику и «распорядитель кредитов» — Сергей. Купавшийся в лучах славы, но остро нуждавшийся в деньгах путешественник не подозревал, как велико отчуждение между ним и ближайшими родственниками.

Глава девятая.

ПОЛГОДА НА ЯВЕ

В конце марта 1873 года, после кратковременного захода в Сингапур, «Изумруд» бросил якорь на открытом рейде яванского порта Батавия (ныне Джакарта) — основного города Нидерландской Ост-Индии. Аванпорт Батавии Танджунг-Приок тогда еще не был построен. По каналу, прорытому через прибрежное мелководье и мангровые болота, пароходики и парусные суда доставляли в город пассажиров и грузы с больших кораблей, стоящих на рейде. Простившись с Кумани и всей командой клипера, Николай Николаевич с Ахматом высадился с корабельной шлюпки на берег в старой части Батавии, застроенной убогими покосившимися домишками, в которых ютилась многонациональная городская беднота. Каналы с бурой, дурно пахнущей водой служили транспортными артериями, местом купания, источником питьевой воды, сюда стекались и сбрасывались нечистоты. Поэтому здесь свирепствовали брюшной тиф и дизентерия, регулярно вспыхивали эпидемии холеры.

В Старой Батавии можно было увидеть и более солидные каменные дома, в которых располагались конторы банков и торговых компаний. Но голландцы и другие европейцы появлялись здесь только в рабочие часы, а ночевать уезжали в Вельтевреден — более возвышенный и сухой район Батавии, отделенный от старого города китайским кварталом, или в предместья на холмах. Вельтевреден был застроен особняками, окруженными садами, здесь находились дворец генерал-губернатора, другие правительственные здания, площади с памятниками, клубы, музеи, опера, зоологический и ботанический сады, библиотека, научные общества. Но и тут проявлялись климатические особенности Батавии — круглосуточный и круглогодичный тропический зной и изнурительная духота. По образному выражению М.М. Бакунина, русского генерального консула в Батавии, «в городе днем и ночью одинаково душно и влажно, как в русской бане»[526]. Поэтому Миклухо-Маклай, не задерживаясь в Батавии, отправился по недавно построенной железной дороге в Бейтензорг — город-сад, расположенный в 48 километрах к югу от Батавии на высоте 400 метров над уровнем моря.

Во второй половине XVIII века голландцы создали дворец и парк Бейтензорг (в переводе «беззаботный») на окраине яванского городка Богор как официальную резиденцию генерал-губернатора, который ежемесячно лишь на два-три дня приезжал в Батавию, а два самых жарких месяца обычно проводил в своей летней резиденции Чипанас. Климат в Бейтензорге мягче и приятнее, чем в Батавии. Но высокая влажность и множество естественных и искусственных водоемов способствовали во времена Миклухо-Маклая интенсивному размножению здесь малярийных комаров и других переносчиков тропических лихорадок, что ощутил на себе русский путешественник. Впрочем, малярия была широко распространена в этих краях и не считалась серьезной болезнью.