Изменить стиль страницы

Заметим: Гертруда представляется мужчиной, употребляя соответствующие местоимения he, his — он, его. Появилась и уже знакомая нам корова и ‘гуляет’ она почти в каждом из посланий. Вот выражения наугад: «моя драгоценная детка, ты чувствуешь, как за тобой ухаживали, ухаживали, чтобы ты имела корову целиком и полностью», «дитя должна получить сладостную корову, сильную корову, приятную корову, настоящую корову, а не молоко» и т. д. Расшифровав ‘корову’ и другие слова, стайноведы наконец-то смогли понять и смысл многих произведений Гертруды Стайн, прежде представавшими ‘непровариваемыми’ текстами. К примеру, стал ясен смысл зарисовки Когда у жены есть корова с ее повторами и ритмикой как описание коитуса и оргазма.

Послания Элис немногочисленны, как уже указывалось, печатались они на машинке, в отличие от рукописных, сочиненных Гертрудой. В каждой содержатся уверения в любви. Для описания бытовых деталей Элис использовала прозаический стиль. К примеру, одна, рифмованная, написанная по совсем понятному поводу, может трактоваться читателем в зависимости от воображения:

Baby love
Call your dove.
Sheʼs your own
She’s not gone Just quietly waiting
Knowing always sheʼs mating
With her dored[98] own boy

Вот приблизительный перевод: «Бэби любовь/ приди к своей ласточке/ она твоя, она никуда не ушла/ терпеливо ждет/ зная, что она всегда совокупляется/ со своим собственным обожаемым мальчиком».

Благодаря этим запискам и наново прочитанным текстам, литературоведы и критики ‘успокоились’: был доказан сексуальный характер союза Гертруды и Элис. Как сказал французский поэт Реми де Гурмон, «целомудрие — самая неестественная из сексуальных аберраций».

Гертруда и Элис их избежали.

Особенности литературного стиля

Гертруду Стайн иногда называют Матерью Модернизма. Ее проза с бесчисленными повторами и необычной структурой предложений, однако, не есть полная бессмыслица, как иногда воспринимают стайновский модернизм некоторые литературоведы. Или хуже того, уличают в психологической неустойчивости. Стайн использует язык, чтобы выйти за пределы принятых норм в литературе. Другими словами, вместо представления реальности, они сами и есть реальность. Повторяйте несколько раз ее фразы и не удивляйтесь, если вдруг возникнет другое слово или словосочетание. Известны слова Гертруды: «Мои сочинения ясны как муть. Но муть осядет, а чистый поток побежит…».

В подавляющем большинстве произведений Гертруда Стайн отказалась от традиционной техники и практики литературного творчества. Благодаря ее экспериментированию она создала не только свой оригинальный стиль, скорее несколько их, но все они глубоко индивидуальны и неповторимы.

Творчество Гертруды Стайн в последние пятьдесят лет, особенно после выхода в свет ее неопубликованных материалов, постоянно изучается специалистами английского языка и литературы. У нее есть пылкие сторонники и полные сарказма хулители.

Писала ли она ‘потоком сознания’? Писала ли она из ‘подсознательного’? Был ли ее язык языком лесбийства? Был ли он литературным кубизмом?

Гертруду Стайн относили (и относят) то к дадаистам, то к сюрреалистам, то к символистам и т. п. Сама она ни к одному из модных тогда направлений себя не причисляла — она была просто самостью в литературе, по-своему используя всяческие возможности английского языка, хотя техника автоматического письма, своего рода ‘потока сознания’, подобно дадаистам, служила ей вдохновением некоторое время. Действительно, кое-что из ранее написанного Гертрудой Стайн вполне согласуется с фразой Джеймса, ее профессора по учебе в Радклиффе: «Я беру вещи таковыми, как они есть, и они выходят обратно таким же образом, независимо от моего сознания».

Незадолго до смерти Гертруда Стайн написала краткое предисловие к изданию своих избранных произведений: «Как ужасно волнительны были каждое из них в начале, когда они писались, потом напряженное ощущение того, что они несут смысловую нагрузку, затем приходилось в этом сомневаться и затем каждый раз убеждаться, что они действительно понимаемы».

Смысловую нагрузку и в самом деле непросто различить в произведениях Гертруды Стайн. Во многих случаях писательница принимала лингвистические ухищрения, чтобы скрыть свои мысли и сделать прозу непроницаемой.

Принято делить прозу Стайн на две категории: обычную (или простую для чтения) и более трудную, хотя такое деление довольно условно. К ‘простым’ можно отнести произведения, написанные в манере, близкой к реалистической, например Три жизни, Q.E.D, Автобиографию Алисы Б. Токлас, Автобиографию каждого, Париж Франция, Войны, которые я видела. С трудностями понимания этих текстов заинтересованные читатели справляются без больших проблем.

К нелегким для чтения относят произведения, написанные примерно между 1913 и 1933 годами. Их читают исключительно продвинутые читатели, их изучают студенты-филологи, специалисты-литературоведы и, конечно, профессиональные критики.

Если следовать разъяснениям Гертруды, то произведения первой группы написаны ею ради успеха (включая, финансовый) и для широкой аудитории читателей (audience writing, по терминологии писательницы) в отличие от написанных ради выражения собственных мыслей и идей (writer writing). В последнем случае требуется поистине гигантское терпение и умение расшифровать, если удается, задумки писательницы.

Отдавая предпочтение непосредственно стилю, Стайн не проявляла особого пиетета к принятым принципам литературоведения, как-то: наличию конфликта, структуре повествования, пейзажным зарисовкам и т. п. Характер и действия не связаны между собой, события появляются и исчезают без следа.

Первейшим интересом писательницы был сам язык, еще точнее американский английский, и вопрос о том, как в нем можно использовать слова. Проза Гертруды зачастую весьма нерепрезентативна — язык в таких произведениях должен цениться сам по себе. Вместо того, чтобы создавать характеры и разрабатывать фабулу, она использует знакомые лично ей обстоятельства и лица. По почти единодушному мнению стайноведов, все ее произведения исключительно автобиографичны. Ее жизнь и творческая продукция взаимозаменяемы.

Стайн, особенно в начале своего пути, экспериментировала с языком, делая все как бы ‘наоборот’, вступая в противоречие с литературными конвенциями. Она постоянно меняла порядок слов, в результате чего предложение приобретало либо иной, либо двоякий смысл. Некоторые предложения необычно коротки и в результате стали максимами и афоризмами. Они проникли в американский английский язык благодаря емкости выражений и их необычности. Многие даже использовались в свое время в рекламных объявлениях.

Она сознательно сужает словарь, нарушает синтаксис, отбрасывает прилагательные, наречия и пунктуацию — за исключением точек. Её язык обходится чаще всего достаточно простыми приемами обычной речи: повторение, смена ударения и смысла предложения, отсутствие описания и последовательного повествования. Если обычно писатели стремятся продемонстрировать богатство языка, она ограничивалась минимальным набором слов. Ее проза лишена цветистости. Язык во многих случаях, кажется, существует без содержательной нагрузки.

Даже у самых настойчивых читателей многочисленные повторы одной и той же фразы вызывают утомление и досаду. Один из критиков, как бы отвечая на это обвинение, приводит пример из медитации, когда первые минуты скучны, тягучи, но чем дальше она продолжается, тем менее докучной и более интересной она становится.

Стайн же уверена, что повтор концентрирует внимание читателя на сказанном. Нечто подобное используют проповедники в своих лекциях, особенно телеевангелисты[99].

вернуться

98

Элис ради ритма выпустила букву а в слове adored.

вернуться

99

Проповедникам надо отдать должное — они повторяют одно и то же предложение несколько раз, тогда как Стайн делает это десятки раз.