Поездка в Англию была заметным событием в несколько замедлившей бег жизни Гертруды. Встречи со старыми знакомыми стали редки. Фитцджеральд, Хемингуэй и Андерсон уехали в Америку, у Пикассо было достаточно своих забот, хотя его общение с Гертрудой и Элис не прекращалось.

Но с середины 20-х годов темп жизни постепенно опять набирает обороты.

Парижскую квартиру облюбовало много новой молодежи, точь-в-точь, как того требовала героиня ее рассказа Замечательная, как Меланкта: «Дайте мне новые лица, новые лица…». Как писал Вирджил Томсон, «художники были не те старые художники, а неоромантики… Были новые поэты». Поток посетителей стал нарастать, но лишь с немногими у Гертруды завязалась длительная дружба, а с некоторыми и сотрудничество.

Взяв на себя роль патронессы молодых дарований, будь то художники, композиторы, фотографы или поэты, Гертруда Стайн способствовала их продвижению обычным, проверенным способом: места на выставках и шоу, публикации в прессе, предисловия к каталогам, статьи в журналах. Молодежь благодарила по-своему. В 20-х годах заметно появление многих живописных портретов и фотографий Гертруды и Элис, а также литературных посвящений — то ли в порядке подхалимажа, то ли благодарности.

Среди ‘новичков’ выделялись французские поэты Рене Кревель и Жорж Унье, парижская корреспондентка журнала Нью-Йоркер Джанет Фланнер, композиторы Жорж Антейл и Вирджил Томпсон, художники, именовавшие себя неоромантиками — Кристиан Берар, Кристианс Тонни, братья Евгений (Эжен) и Леонид Берманы, Павел Челищев, писатель Брейвиг Имс и многие другие.

Появлялся там и композитор Аарон Копленд.

Престиж Гертруды был огромен, вспоминал Брейвиг Имс, ибо она, несомненно, была единственным человеком в Париже, поверившим в Пикассо при зарождении кубизма. Так же велик был ее авторитет и в литературе, хотя до сих пор она печаталась только в небольших периодических изданиях. Джанет Фланнер извещала американскую творческую интеллигенцию в 1926 году: «Ни один американский писатель не воспринимается французскими модернистами серьезнее, чем мисс Стайн».

Хозяйкам особенно понравился французский поэт Рене Кревель. Молодой и милый, хотя и буйный по натуре, Рене яростно митинговал: «Эти художники продают свои картины за несколько тысяч франков и еще похваляются при этом, тогда как мы, писатели, дважды превосходя их, обладая большей жизненной силой, не можем заработать на жизнь и должны умолять и хитрить, чтобы нас публиковали. Но придет время, и эти же художники обратятся к нам с просьбой поддержать их, но тогда уж мы отыграемся».

Рене стал желанным гостем на улице Флерюс. Он появлялся, и тут же возникало веселье, шутки, дразнилки на присутствующих. Остроумие и невероятное дружелюбие наделяло его иммунитетом против всяческих обид и ответной неприязни. Гертруда находила его шарм неотразимым. С 1926 года страдавший от туберкулеза и других болезней, Рене многие месяцы в году проводил на курортах Швейцарии и Италии, с трудом перенося одиночество. Гертруда и Элис принимали всяческое участие в его судьбе, поддерживали морально, как только могли. Дали писал о нем: «Никто так часто не ‘умирал’ и не ‘возрождался’ к жизни, как Рене Кревель. Его существование заключалось в постоянном пребывании в лечебницах, откуда он появлялся возрожденным, цветущим, обновленным, сияющим, полным эйфории, как ребенок. Но долго выздоровление не продолжалось».

В течение почти 10 лет Гертруда и Рене обменивались теплыми письмами, женщины время от времени посылали ему подарки. В письмах Рене, сознательно или нет, коверкал английские слова, в чем она его постоянно упрекала. Частенько он подражал Гертруде, используя повторения и игру слов. Из переписки очевидно желание обеих сторон сотрудничать. Рене собирался переводить Меланкту на французский язык, а Гертруда планировала через литературного агента Вильяма Брэдли представить Кревеля американскому читателю. Ни то, ни другое не осуществилось. Роман Кревеля Pieds dans le plat (Вступая в это ногой) для американского читателя отвергли предположительно из-за ярой памфлетности произведения.

Став коммунистом, Рене, после изгнания Троцкого, присоединился к сюрреалистам и Бретону. Вынужденный пристраститься к опиуму из-за частого обострения болезни, раздираемый идеологическими противоречиями, он покончил с собой 18 июня 1935 года. Одной из непосредственных причин самоубийства называют известный конфликт между сюрреалистами во главе с Бретоном и коммунистами. В частности, незадолго до открытия сталинистского Первого Международного Конгресса писателей в защиту культуры в 1935 году (21–25 июня) Эренбург в своей статье назвал сюрреалистов ‘педерастами’. Бретон, встретив Эренбурга на улице, надавал ему оплеух, в результате чего сюрреалистам закрыли дорогу на Конгресс. Кревель, пытавшийся примирить противоборствующие стороны, разочаровавшийся в коммунистических идеях, не выдержал нервного потрясения. Для Гертруды и особенно Токлас это было тяжелым ударом. «Из всех молодых людей — писала впоследствии Токлас, — Рене был единственным, кого я любила по-настоящему. Я обожала его».

В середине 20-х годов по Парижу пронеслись слухи о появлении музыкального гения Джорджа Антейла. Талантливый пианист, с успехом гастролировавший во многих европейских столицах, Джордж решил стать композитором. Стравинский, подружившийся с Антейлом, рекомендовал ему перебраться в Париж. Гертруда, прослышав о новом эксцентричном музыканте (Антейл, к примеру, носил с собой пистолет, а играя, клал его на пианино), пригласила музыканта (через Сильвию Бич) в гости. Знакомство произошло зимой 1925/1926 годов. Джордж «для интеллектуальной защиты» привел с собой приятеля Вирджила Томсона, композитора и давнего почитателя Гертруды. Томсона с некоторых пор привлекали сочинения Стайн, особенно Нежные почки («маленькая тоненькая книжица») и География и пьесы.

29-летний Вирджил, увлекавшийся модернистской музыкой, нашел подход к Гертруде, им было о чем поговорить. Томсон тоже оканчивал Гарвард, обоих интересовала история и результаты Первой мировой войны: «Мы дружески болтали, как пара знакомых по Гарварду». Нетрудно догадаться, что столь быстро возникшая фамильярность пришлась Токлас не по душе.

Когда молодые люди покидали гостеприимную хозяйку, она шепнула Вирджилу: «Мы еще свидимся». Стайн привлекала возможность взять под свое крыло и композиторов — стать Музой трех искусств.

Антейла удержать не удалось, а вот Вирджил в тот год несколько раз приходил на улицу Флерюс. Особенно запомнился Вирджилу рождественский вечер, устроенный на улице Флерюс в честь писателя Андерсона. Все было привычно: и елка, и рождественские песни, и обед, и торт со свечами. Томсон вспоминал: «Я увидел двух пожилых дам, сидящих у камина… и в моей голове неотвязно звучала строчка: „Will you come into my parlor? said the spider to the fly“»[41].

Он объяснял причину притягательности текстов Стайн следующим образом:

Его первой попыткой стала музыка к поэме Гертруды Сузи Асадо для голоса и фортепиано длительностью в полторы минуты. В поэме очевидны аллитерации букв с, n. Если ее читать несколько раз и быстро, то в ней совершенно очевидна ритмичность. По мнению Гертруды, поэма содержит «необычайную мелодию слов и мелодию эмоционального напряжения». Происхождение названия Гертруда не объяснила. Можно предположить, что Асадо заимствовано из испанской кухни. Что касается смысла, то читателю необходим всплеск воображения.