Развлечения были и пооригинальнее. Позволим себе обширную цитату из книги Александра Бушкова «Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы», автор которой ссылается на неизданный полностью Доклад императору Александру I о положении дел с крепостными крестьянами:
«В домашнем тире российского помещика Струйского господа развлекались тем, что заставляли крепостных мужиков бегать на ограниченном пространстве и стреляли по ним из ружей и пистолетов пулями. Убивая насмерть. Струйский считается яркой достопримечательностью екатерининского времени. У себя в имении он оборудовал типографию, где издавал в роскошнейшем оформлении собственные бездарные стихи, – Екатерина любила демонстрировать эти книги европейским гостям, словно бы мимоходом упоминая, что эти роскошные фолианты изданы в глухой провинции, что, легко догадаться, символизирует просвещенность ее царствования. О домашнем тире Струйского, понятно, в обществе вслух не говорилось. Как и о его жуткой коллекции орудий пыток, старательно скопированных со средневековых образцов. Была у поэта-типографщика еще одна страстишка... Иногда он устраивал над кем-нибудь из своих крестьян суд по всей форме, а приговор был всегда одинаков: «запытать до смерти». За беднягу тут же принимались палачи, обученные обращению с «коллекцией», и останавливались, лишь когда жертва испускала дух».
Это, к сожалению, все, что сказано о Струйских в интересной и умной книге. Но сказать о них можно больше.
Владимирский губернатор Николай Еремеевич Струйский, уехавший после отставки в свое пензенское поместье, известен не только по воспоминаниям И.М. Долгорукого
«Все обращение его было дико, одеяние странно...»,
но и по изумительным полотнам Федора Степановича Рокотова. Одно из них изображает юную и очаровательную супругу Николая Еремеевича, Александру Петровну Струйскую. Спокойные, округлые линии, холодный пепельно-серебристо-розоватый колорит... Поразительное своей красотой лицо, задающее загадку, не меньшую, чем джокондовская: оно серьезно, в нем нет непременной любезной улыбки, оно чего-то ждет от вас... Николай Заболоцкий, уже в XX веке, посвятил этому портрету стихотворение, по праву считаемое классическим:
Знал ли Заболоцкий, кого, вслед за Рокотовым, воспевает? Откуда в стихотворении эти поразительные рифмующиеся строки:
«Полувосторг, полуиспуг – Предвосхищенье смертных мук»?
Неужели поэзия способна прозревать так глубоко?
Рокотов, крепостной князей Репниных, был выкуплен президентом Академии художеств И.И. Шуваловым. В 1761 году он пишет портрет великого князя Павла Петровича, а в 1765-м становится действительным членом Академии художеств и другом дома Струйских. Известен принадлежащий его кисти портрет Николая Еремеевича.
«Ты, почти играя, ознаменовал только вид лица и остроту зрака ево, в той час и пламенная душа ево, при всей ево нежности сердца на оживляемом тобою полотне не утаилася»,
– писал Николай Еремеевич Федору Степановичу. (Из этого текста, в частности, можно понять, коим штилем стихотворения Струйского писаны были.) Фигура, изображенная на сем полотне, асимметрична, с кривой улыбкой и горячечным блеском глаз... В ней угадываются большее, чем болезненная причудливость, большее, чем невроз или истеричность, – угадывается какое-то Jenseits von Gut und Bsen96...*По ту сторону добра и зла (нем.)*
И возникают невольные вопросы: охотился ли несравненный художник Рокотов в «домашнем тире» доморощенного маркиза де Сада? Знала ли о существовании этого тира, о смертных пытках в замке своего господина, среднерусской «Синей Бороды», восхитительная Александра Петровна, неисчерпаемый источник вдохновения для все новых поколений российских поэтов?*«Твои глаза – как два тумана / Как два прыжка из темноты. / Каким путем, каким обманом / В двадцатый век прокралась ты?»* А может быть, она принимала в них участие и ее появление в зале, отведенном под «пытошную», было предвосхищеньем смертных мук для какого-то крепостного парня? Или она больше любила пытать девушек?
Откуда нравы сии могли пойти? Говорят, что на иные следственные дела Петр накладывал резолюции (как не вспомнить почтальона Печкина из Простоквашино):
«Смертию не казнить. Передать докторам для опытов».
Документальных ссылок нет. Ложь? Но вот свидетельство Шамфора:
«Царь Петр I, будучи в Спичхеде, пожелал посмотреть, что за штука килевание,*Протаскивание провинившегося на длинной веревке под килем судна.* которому подвергают провинившихся матросов; однако в порту не нашлось никого, кто заслуживал бы подобного наказания. «Возьмите кого-нибудь из моих людей», – предложил Петр. – «Государь, – возразили ему, – ваши люди находятся в Англии – следовательно, под защитой закона».
Человек, готовый из любопытства отдать на муки и посрамление своего придворного, ни в чем перед ним в данный момент не виновного, способен, видимо, отдать осужденного его судом преступника для каких-нибудь «кунштов».
Впрочем, будем осторожны! Доклад императору Александру I о положении дел с крепостными крестьянами может содержать обычную клевету. Прецеденты таковые были. Герцог д'Эйен на полном серьезе рассказывал Людовику XV о приоре капуцинов, каждый день после заутрени убивавшем по монаху. Людовик предписал провинциалу ордена проверить сие донесение, тот нагрянул в монастырь, но по результатам переклички вся братия оказалась налицо...
Другой прецедент, один из самых громких, – «Синяя Борода»...
...Маршал Франции Жюль де Лаваль барон де Ре не убивал жен, как утверждает легенда, он всю жизнь нежно любил одну-единственную97*Он женился на своей кузине, породнившись через нее с будущим королем Карлом VII. Но любил он не ее, а «Орлеанскую Девственницу», Жанну д'Арк, телохранителем которой состоял до ее сожжения*. Занимался алхимией, искал «философский камень», пытался осуществить Grande Oeuvre98*«Великое делание», превращение свинца в золото*. В материалах суда, правда, зафиксировано, что он уничтожил «в угоду извращенным страстям» 140 отроков и отроковиц в подземельях замка Тиффож, но этот пункт обвинения не только доказан не был, но и не доказывался, в отличие от богохульства, колдовства, оскорбления святынь, сношений с дьяволом и злокозненной ереси, – грехов, уличать в которых инквизиторы были мастерами. Голословные обвинения в детоубийствах, с которых начался процесс, в дальнейшем все меньше интересовали инквизиторов, ибо не были подкреплены ни единой, ни прямой, ни косвенной вещественной уликой. А сам сыр-бор загорелся из-за того, что земли барона де Ре были заложены бретонскому герцогу. В том, что единственной задачей суда было округлить земельные владения герцога убеждает и то, что некромант Прелати и ведьма Мефре, в начале процесса обвиненные в том, что они поставляли младенцев99*Некрещеный младенец, который один только и мог подойти для людоедской потехи, стоил в то время в бедняцком квартале Парижа не свыше пяти-шести ливров, как о том свидетельствуют материалы процесса над ювелиршей ла Вуазен, к услугам которой обратилась в свое время мадам де Монтеспан, с помощью «черных месс» пытавшаяся вернуть расположение «короля-солнце» Людовика XIV... Впрочем, произведя криминальный аборт, потребность в чем в те времена не иссякала никогда, можно было младенца получить и бесплатно...* и проделывали (вместе с обвиняемым) магические действия над ними, вышли из когтей инквизиции живыми и здоровыми. Видимо, они не были и подсадными утками – их тогда бы, по миновании необходимости, отправили бы на костер, как обычно делалось.