Тою же весной, повелев снести Летний дворец, Павел лично заложил краеугольный камень нового замка. Замок средневекового вида, с башнями и подъемными мостами, должен быть окружен рвом... Возводился замок в честь Прекрасной Дамы, найденной, наконец, Павлом, в цвет красноватых перчаток Анны Петровны, бывших на ней при встрече. Назван он был в честь святого Михаила-архангела, сокрушившего древнего змия. Замок возводили с размахом: тысячи рабочих под руководством Винченцо Бренны посреди столицы громоздили чудовищную крепость. Ассигнованы были неслыханные суммы; отовсюду везли цветной поделочный камень, ткани для штофных обоев, бронзовое литье для внутренней отделки...

Над императорскими покоями, в чертежах, был отведен ряд комнат для Анны Петровны, куда вели потайные лестницы...

Не прошло и двух недель, как в обществе распространился слух, что Его Величество император собирается возвратиться в Москву, причем императрица не будет сопровождать своего мужа. Большинство приняли это с некоторым недоумением – зачем? – но некоторые, бывшие «в курсе», – не без лукавой усмешки. В интендантстве, офицерских корпусах, во всех казармах, в салонах богатых горожан, государственных ведомствах и даже монастырях это стало главной темой для разговоров. Как?! Причиной

как была наименована, по совету Кутайсова, сия эскапада, было не подписание договора или «совет с народом», нет! Царь, известный своим мрачным и суровым характером, ехал сюда для того, чтобы устроить бал! Он, который больше всего на свете не любил танцевать, и предпочитал военные парады легкомысленным вечерам!

Называли и имя той, к ногам которой сей рыцарь новейших времен собирался бросить букет: Анна Петровна Лопухина. Если бы Павел пригласил барышню в Санкт-Петербург, это было бы похоже на приказ с его стороны. Неловко, невозможно... И он, забыв о документах, громоздящихся у него на рабочем столе, отправился к своей возлюбленной. Анна Петровна, понимая, что понравилась императору, не знала, что и думать, не верила своим ушам. Это было лестно, это волновало ее, но это дало и его окружению и всему городу повод для злословия...

...Граф Рибопьер, молодой французский эмигрант, недавно появившийся при российском дворе, пользовался благосклонностью государя. Он был известен своим безупречным воспитанием, веселым характером, а на его молчание можно было положиться. Кутайсов подошел к нему по просьбе Павла шепнул на ухо несколько слов. И когда знаменитый скрипач Диц поднял свой смычок и под сводами зала загремел вальс, граф Рибопьер склонился перед Анной Петровной Лопухиной, – и умчал ее в танце...

Когда оркестр заиграл быстрее, граф Рибопьер остановился перед царем, сидящим в большом позолоченном кресле. Он поклонился перед Его Величеством, а юная танцовщица присела в глубоком реверансе. Павел усадил ее рядом с собой. Потом он дал знак, чтобы танец продолжили.

Анна Петровна едва осмелилась поднять глаза на многочисленных гостей. Ей казалось, что в этой огромной зале все взоры устремлены лишь на нее. Ее августейший партнер мало разговаривал с ней, стараясь не слишком восхищаться ею перед этой толпой, следящей за каждым его словом и движением. И все же ему удалось сообщить смущенной девушке, что на следующий же день он нанесет визит ее родителям, разумеется инкогнито.

– Дитя мое, – говорил Павел, пытаясь взглядом своим найти взгляд девушки, – если Господь сделал меня императором, если я получил Божье помазание, то только для того, чтобы защищать мои народы и помогать им. Но вы ведь знаете не хуже меня, что в этом мире нет совершенства. Невозможно одному-единственному человеку, каким бы безупречным и могущественным он ни был, дать миллионам душ то, на что они надеются. Только Царство Небесное может одарить такой милостью...

Дитя, отнюдь, впрочем, не считавшее себя таковым, но захваченное водоворотом событий, чувствовало ужасную неловкость. Самое тяжелое было в том, что из жизни раз и навсегда исчезла ясность. Родные, близкие, домочадцы, словно не понимая, что речь идет о женатом человеке, в один голос требовали от нее быть покорной, послушной, уступать любым желаниям императора, угадывать их, – помня, что общение с лицами августейшими унизить не может, а лишь возвышает. «Пока лишь это, пока ничего больше!» Да, чувства и желания императора были изящны и деликатны, не заключали в себе ничего грубого или противоестественного, угождать им было легко, а порой и радостно. И тем не менее...

И тем не менее ситуация была предельно двусмысленна, и эта двусмысленность больно резала сердце Анны Петровны. Кто она, как называется этот пост при императоре? На что она может претендовать при живой, здоровой и еще красивой императрице, давшей империи и наследника престола и столько очаровательных детей? Как ей смотреть в глаза императрице? С этой точки зрения отношения с императором были, разумеется, тупиком, который, рано или поздно, закончится отставкой. И что тогда?

С другой стороны, у Анны Петровны до вчерашнего еще дня были свои чувства и желания, свои планы. Была уверенность, был, в конце концов, жених, с которым они помолвлены! Не был – он есть! Что ей сегодня делать со своей личной жизнью?..

Раз и навсегда покончить с двусмысленностью положения Анна Петровна могла, попросту сказав императору о женихе. Что в этом такого? Она даже обязана это сделать, в противном случае получится, что она что-то утаивает... Но она боялась ужасного гнева, который проявлял император, если ему что-нибудь не нравилось...

...Недавно князь Святополк-Четвертинский и этот несчастный Рибопьер, который, кажется, так недавно в танце умчал ее к престолу императора, имели между собою дело чести. О, сомнений не было – причиною всему была она. Точнее, то, что император ревновал ее к Рибопьеру. Несчастный молодой человек, единственный сын у матери, был ранен в руку, – и выслан за дуэль из столицы. Добро бы, если б так же был наказан и князь Святополк-Четвертинский, но нет – его император за дуэль сию приблизил к себе и обласкал... А каково ей?

Сегодня, в последний вечер своего пребывания в Москве царь пришел попрощаться с девушкой. Вскоре они увидятся вновь, поскольку он приказал предоставить в центре Санкт-Петербурга дворец для нее и ее семьи. У него было одновременно серьезное и довольное лицо. Он достал из кармана депешу и прочел отчет, в котором говорилось, что главнокомандующий, генерал Суворов, только что одержал значительную победу. Он был удивлен, что эта приятная новость оставила ее равнодушной. Он хотел разделить с ней свою радость, а она заметила, что ненавидит насилие, заговорила о страданиях солдат и мирного населения...

Он слушал ее и снисходительно молчал. Потом раздумчиво произнес:

– Возможно, это и справедливо. Я разделяю вашу неприязнь к тем, кто приказывает уничтожать людей из тщеславия. Но здесь другой случай. Я должен вести эту войну, поскольку она направлена против той черни во Франции, которая вообразила себя хозяевами мира. Речь не идет о завоевании какой-нибудь территории, а о том, чтобы покончить с угрозой, которая нависла над благополучием всей Европы, над всеми ее монархами. Увы! Список убитых и раненых каждый день приносит мне страдание...

Он достал из кармана бумагу. Она захотела взглянуть на нее.

Он дал ей развернуть этот длинный список, который она взяла дрожащей рукой.

И надо ж было тому случиться, что именно в этом списке, в числе легко раненных, был назван князь Павел Гагарин! Анна Петровна не знала что делать, руки ее стали холодеть... Организм сам решил дело, – она пошатнулась и потеряла сознание.