Осенью 1796 года началось формирование огромного, 60-тысячного корпуса под началом Суворова, но в поход он так и не выступил – в России сменился император.
***
10 декабря 1794 года плененный и израненный Косцюшко оказался в Петропавловской крепости, но уже с лета следующего года он оказывается в Мраморном дворце Г.Орлова, где развлекается изготовлением поделок из дерева на токарном станке. Усилия лейб-медика ни к чему не привели: передвигался Косцюшко лишь на каталке. Тем не менее Екатерина рассчитывала использовать его в возможном конфликте с Фридрихом-Вильгельмом II:
«Если толстый Вильгельм выпустит против меня своего дурака Мадалиньского, – я выпущу против него свою жалкую скотину – Косцюшко».
Надзор за ним был установлен через Платона Зубова.
СЫН
МАЛЫЙ ДВОР
Великий князь повсюду видит происки Французской революции и на каждом шагу обнаруживает якобинцев. Однажды четверо бедных офицеров из его батальонов были арестованы только потому, что косички их париков оказались слишком короткими. Это заставило его подозревать их в бунтарских настроениях.
Павел нашел идею, которая одна способна была расточить чад идей революционных: четкое и справедливое регламентирование всех жизненных отправлений и повседневный недреманный контроль за соблюдением регламентов сих. Нашел он и ту силу, которую можно и нужно противопоставить революционной силе – силу религиозных рыцарских орденов. Но для него начались мучения Кассандры, на пророчества которой не обращали внимания: так и его советы вызывали лишь улыбки и ироническое пожимание плечами.
Среди иностранцев, приезжающих в Санкт-Петербург, по-прежнему было много шпионов, распространявших свои чудовищные идеи. Но Павел ничего не мог сделать и только все более мрачнел с каждым днем.
Еще досаднее было, когда какой-нибудь капитан допускал небрежность в своей внешности. Конечно, из-за этого мир не рухнет; но, с другой стороны, почему бы не быть внимательнее к длине косичек, предписанной ведь уставом! Регламентирование всего предполагает и контроль за всем: и этим-то офицерам контроль сей, как предполагалось, вверен будет, но смогут ли они контролировать точно и беспристрастно, когда своим слабостям без зазрения совести попускают!
Оттого он их и отправлял в карцер. Легко ли ему было? Пребывая в сильнейшем гневе, с бешено бьющимся сердцем и налитыми кровью глазами, он едва сдерживал рыдания. Великая княгиня, если она оказывалась в эти минуты рядом, пыталась успокоить его.
– Маришка, вы лучше, чем я, но я так страдаю! Отвратительно, когда хочешь, но не можешь заставить других повиноваться, – ведь не мне они повиноваться должны, а цели благой и спасительной, мною провиденной!..
Легко ли было ей? Он не догадывался. Терпение Марии Федоровны, несмотря на ее добрый и преданный характер, подходило к концу. Но через три-четыре часа, проведенных в карцере, офицеры возвращались в полк – без каких-либо объяснений...
Еще недавно его ужаснейшие приступы гнева старалась умерить Екатерина Ивановна Нелидова. Но теперь она жила в своих апартаментах в Смольном и не могла – да и не хотела – вмешиваться.
Потом он принимался проклинать материнскую политику. Он грозил трону Екатерины и коронам европейских государей гибелью, если они будут слушать революционных каналий, которые повсюду распространяют ложные идеи, способные ввергнуть народ в пучину мятежа.
Екатерина же тем временем травила франкмасонов... Катастрофа, постигшая Новикова, Трубецкого, Лопухина, Тургенева, обернулась неожиданными проблемами в семье. Великая княгиня Мария Федоровна, женщина практичная и исполненная здравого смысла, не могла и не желала соответствовать выспренним духовным запросам Павла. Единственный масон, остававшийся при его дворе, Плещеев, напрасно предлагал ей лучшие, по его мнению, образцы масонской литературы:
«Нет, мой добрый и достойный друг, – говорила она, – я никогда не позволю себе читать мистические книги; во-первых, я не понимаю их, и, во-вторых, я боюсь, что они внесут сумбур в мою голову».
Собственно, и самому Павлу Петровичу начинали наскучивать моральные сентенции Плещеева. Это не означало, что он стал менее религиозным человеком – в Гатчинском дворце, перед киотом, где он часто стаивал, погруженный в молитву, можно было видеть углубления в паркете, оставленные его коленями. По-прежнему страстно относился он и к обучению по прусскому образцу армии «гатчинцев». Но опальное положение при дворе матери и ужасы революции сделали характер его предельно мрачным и раздражительным. Для него потеряла свое обаяние масонская заповедь всеобщей братской любви; он приходит к убеждению, что
«людьми следует править пушками и шпицрутенами».
АЛЕКСАНДР
Но когда же придет и мой черед [быть царем], тогда нужно будет стараться, само собою разумеется, постепенно образовать народное представительство, которое, должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы, и я, если бы Провидение благословило нашу работу, удалился бы в какой-нибудь уголок и жил бы там счастливый и довольный...
Старший сын Павла походил на сказочного принца. Александр унаследовал от матери немецкую красоту. Высокий, со светлыми волосами, небесно-голубыми глазами и свежим цветом лица, и словно бы врожденными изяществом и галантностью, этот молодой человек очаровывал все свое окружение.
Екатерина, с первых дней его жизни, обожала этого ребенка. Она дала ему прекрасное образование. Он обладал живым умом, его ответы всегда бывали точны и остроумны. Ей повезло с Лагарпом, к которому она обратилась: водуазский философ сумел заинтересовать юного князя своими занятиями и позже стал его ближайшим доверенным лицом.
Лагарп, швейцарский республиканец и революционер, воспитывал будущего русского самодержца с 1783 года.
«Юный Александр, – пишет С. Платонов, – вместе с Лагарпом мечтал о возможности водворения в России республиканских форм правления и об уничтожении рабства»
77*Этот либерализм остался в Александре навсегда. «Мы не расставались до двух – трех часов утра, беседуя о самых различных предметах; обычно мы рассуждали о политике и философии. Он человек весьма образованный и придерживается либеральных взглядов; всем этим он обязан полковнику Лагарпу», – писал Наполеон о встрече с императором Александром в Тильзите.*. Когда началась Французская революция, Лагарп не только с великим интересом, вместе со своим воспитанником, следил за ее развитием, но и принимал в ней активное участие, посылая из далекого Петербурга во французские повременные издания статьи, в которых обвинял и защищался, дискутировал и полемизировал, советовал и обличал... Да и Екатерина II читала и по параграфам объясняла любимому внуку французскую конституцию 1791 года...
Лагарп читал вместе с великим князем Демосфена и Мабли, Тацита и Гиббона, Локка и Руссо. Физику ему преподавал профессор Крафт, ботанику – Петр Симон Паллас, математику – Массон, русский язык – сентиментальный писатель и моралист М.Н. Муравьев. Противу сих преподавателей Павел ничего не имел. Но Закону Божию наследника престола обучал протоиерей А.А. Самборский, человек весьма светский и лишенный глубокого религиозного чувства, не умевший дать великому князю сильной религиозной и национальной основы. Воспитание сие казалось Павлу слишком отвлеченным для юноши, скользившим по поверхности его ума. Да и это воспитание рано прервано было женитьбою в 16 лет на 14-ти летней принцессе баденской Луизе...