Около десяти часов приехал генерал Леонтий Леонтьевич Бенигсен, друг фон дер Палена, специально вызванный им в Петербург. Ему сообщили план переворота.
«Моим первым вопросом было: кто стоит во главе заговора? Когда мне назвали это лицо, тогда я, не колеблясь, примкнул к заговору».
БЕННИГСЕН
Такое положение дел, такое замешательство во всех отраслях правления, такое всеобщее недовольство, охватившее население не только Петербурга, Москвы и других больших городов империи, но и всю нацию, не могло продолжаться ... надо было рано или поздно предвидеть падение империи.
В 1773 году 28-летний Левин Август Теофил Бенигсен, принадлежащий к старинному графскому роду вступает в российскую службу – премьер-майором в Вятский мушкетерский полк. Через 14 лет он становится полковником, и тогда становятся заметнее великолепная профессиональная выучка, хладнокровие, храбрость офицера: бригадиром он становится через три года, а еще через четыре, в 1794-м – генерал-майором... Его назначают начальником штаба у Валериана Зубова, главнокомандующего в Кавказском походе против Персии. Задача – не только посадить на шахский престол «своего человека», но и создать сеть торговых факторий на южном берегу Каспия,
«чтобы повернуть к Петербургу часть индийской торговли, которая притягивается Лондоном».
После взятия Дербента Левин (Леонтий Леонтьевич) Бенигсен не только получает высокие награды, но и становится владельцем более чем тысячи душ в Литве и Белоруссии.
Конец 1796 года прервал успешно начатое дело. Павел I прекращает поход, отдавая приказы о возвращении «через голову» Валериана Зубова, родного брата ненавидимого им фаворита Екатерины, и его штаба; Бенигсен и Зубов с ужасом видят, что им предоставлено защищать Дербент и Каспийское побережье голыми руками... Впоследствии Леонтий Леонтьевич не мог простить Павлу срыва сего успешно начатого похода...
Вернувшись в 1797 году в столицу, Бенигсен получает чин генерал-лейтенанта: лично против него Павел ничего не имеет. Однако отставка Зубовых влечет и его отставку: Бенигсен удаляется в свои литовские имения. А здесь – полное неблагополучие: пятидесятидвухлетнему генералу приходится, чтобы защитить свое имущество, обороняться от нескольких судебных исков...
Поэтому он с радостью принял предложение Палена принять участие в перевороте, призванном привести в порядок российские государственные дела.
«Бенигсен, – пишет Гете, – длинный Кассиус вышел в отставку генерал-лейтенантом, пытается опять поступить на службу, получает отказ, собирается в понедельник 11 марта уехать, граф Пален удерживает его и отправляет к Зубовым»131*Цит. по: Эйдельман Н. Твой XVIII век*.
***
Генерал Бенигсен был тем, кто нанес последний удар; он наступил на труп.
Когда пастор произнес слова: «Наш владыка, в ночи, когда был предан...», умирающий со стенаниями и вздохами приподнялся и снова упал, ясно сказав: «Ах, да, господин пастор, в ночи, когда был предан», – и испустил дух. Пастор рассказал своему преемнику, моему кузену, ныне еще здравствующему, что ничто его так не захватывало, как эти переживания у смертного одра старого генерала фон Бенигсена.
Уже стояла темная ночь, шел дождь...
Павел I не мог отличить один звук от другого. Капли дождя, падающие на крыши домов, гул ветра в ветвях деревьев – за всем этим может скрываться странный шум. У него так сильно болела голова! Но завтра все будет в порядке. Он успокоился при мысли, что дал приказ Палену арестовать всех заговорщиков.
Он разделся, поеживаясь, лег на свою узкую походную кровать и вскоре крепко заснул.
Должно быть, ему снился дурной сон, поскольку он поворачивался с боку на бок. Внезапно, он проснулся от приступа страха. Что происходит? Его только что разбудил крик гусара. Он резко встал с кровати. Надо бежать! Бежать из этого дворца, из города, через бескрайние степи, бежать из России, собрав все силы, которые остались в его еще живом теле...
В этот момент он забыл о том, что был в ночном колпаке и длинной рубашке. Главное, исчезнуть из этой проклятой комнаты. Выхода не было ни за прекрасными гобеленами, подарком Марии-Антуанетты, ни за огромными картинами, висящими на стенах. Комната Анны Петровны? Дверь была заперта. Спасти его могла только испанская ширма, которая стояла рядом с камином. Он стал за нее, наклонив голову. У него так билось сердце, что ему казалось, этот стук может выдать его. Он перекрестился, затаив дыхание.
В комнату вошел Платон Зубов, вошел – и попятился. Генерал Бенигсен буквально втолкнул его в комнату. За ним последовали остальные заговорщики.
Бывший фаворит Екатерины выругался, как извозчик. Он крикнул:
– Птичка улетела!
Действительно, походная кровать была пуста: на ней было только откинутое одеяло и еще теплые простыни. Неужели жертва ускользнула?
Но вот из-за облаков показалась луна, луч которой осветил испанскую ширму. За ней Бенигсен заметил ноги императора.
– Le voila!*Вот он! (франц.)* – воскликнул он.
Ширма немедленно отлетела в сторону. Даже не успев крикнуть, так и оставшись стоять на месте, несчастный Павел I оказался в кругу офицеров, которые дрожали не меньше, чем он. Зубов, у которого зуб на зуб не попадал, пробормотал:
– Вы арестованы, Государь.
– Я? Арестован? Вы сошли с ума!
С первого этажа послышался шум. Кто-то идет на помощь августейшей жертве? Резкий поток воздуха задул свечу, которую держал в руках Зубов. Шум становился угрожающим.
– Полумеры ничего не стоят, – сухо и деловито бросил Зубову Бенигсен. И вышел в коридор – разобраться, что там за шум.
У Павла вырвался крик последней надежды:
– Пален! Пален! На помощь...
Удар табакеркой в висок оборвал крик. Потом двое убийц стали душить шарфом человека с уже проломленным черепом...
УТРО
Век новый! Царь младой, прекрасный...
Острый угол зубовской табакерки, казалось, был гранью новой, счастливой эпохи.
Quel beau r®gne aurait pu ^etre celui de l'Empereir Alexandre132!*Каким прекрасным царствованием могло бы быть царствование императора Александра [I] (франц.).*
Леонтий Леонтьевич Бенигсен, генерал-кондотьер, приглашенный под конкретное убийство, вернулся в комнату, где главный негодяй ждал исхода своего преступления:
– Le mal est fait...133*Зло совершено (франц.)*
Пален, не поднимаясь с кресла, сказал:
– Для народа, для императорской семьи – апоплексический удар.*«Апоплексический удар в висок», – так почти сразу же была иронически перефразирована официальная версия.*
Узнав, что стала вдовой, императрица Мария Федоровна слезинки не пролила. Она лишь попыталась заявить свои самодержавные права:
«Ich will regieren!»*Я хочу царствовать! (нем.)*,
но робко отступила, когда Бенигсен холодно буркнул ей:
«Не ломайте комедию, мадам!»
Впрочем, он тут же подал ей руку, и императрица-вдова спустилась с лестницы и дошла до кареты под руку с убийцей своего мужа.
Кто-то из придворных обратился к Александру:
– Ваше Величество...
До него не сразу дошло. Потом он понял – отец мертв, – и закатился в истерике.