— Врешь! — задыхаясь от ярости и напряжения, кричит летчик. — Все равно расшатаю!

Он, не отрываясь, смотрит на ручку управления. Для него сейчас больше ничего не существует — ни скорости, ни высоты, ни земли, ни неба. Ручка! Только ручка! От нее зависело теперь все, и Мосолов уже не тянул, а рвал ее на себя, откидываясь назад всем корпусом, упираясь одеревеневшими от напряжения ногами в педали. Ну!..

А до земли 500, 300 метров… Это иногда много, иногда мало. Но на какой бы высоте ни летел самолет, если он перестал подчиняться человеку, земля — рядом.

На этот раз высоты хватило. Георгий собрал последние силы… Рывок!..

Что-то звонко хрустнуло, и вдруг навалилась многократная, но спасительная перегрузка, согнула летчика, вдавила его в сиденье, да так, что на секунду потемнело в глазах. А самолет по крутой глиссаде, весь дрожа от напряжения, стал выходить из пикирования. Стальная птица с ревом промчалась над самыми вершинами деревьев и устремилась вверх.

Надо набрать высоту, чтобы разобраться в случившемся и прикинуть, на каком режиме можно сажать самолет, проверить, как он сейчас реагирует на отклонение рулей, изменение оборотов двигателя, выпускаются ли шасси и закрылки.

Снова навстречу мчится земля. Теперь летчик ждет встречи с ней. Ждет нетерпеливо. Она снова стала желанной, родной, доброй.

На глазах у всех, кто смог оставить рабочие места и встречать испытателя, самолет с убранными закрылками на большой скорости коснулся бетонной полосы точно у посадочных знаков, выпустил на пробеге тормозной парашют и, наконец, остановился.

У Мосолова еще хватило сил, чтобы зарулить на стоянку и выключить двигатель. Потом он, сутулясь, медленно приподнялся над кабиной. Кто-то помог ему отстегнуть парашют.

Георгий посмотрел на часы. Что это? Неужели остановились? Он приблизил циферблат к глазам. Нет, тонкая стрелка, подрагивая, бежала по кругу. Значит, все это продолжалось лишь несколько минут. А казалось, что прошла целая вечность…

Георгий стянул с головы шлемофон, стер с лица не успевшие просохнуть соленые капли и как-то виновато взглянул на окружавших его друзей.

Солнце уже успело приподняться над горизонтом, и летчик ощутил на лице то скупое последнее тепло, которое так дорого бывает осенью.

«Почему же я не заметил этой красоты, когда был там, наверху?»

Георгий очнулся от дум и посмотрел со стороны на самолет, который уже буквально облепили инженеры и техники. Сейчас ему не хотелось подходить к машине, да и бесполезно — ни один специалист не назовет причину происшествия, пока не убедится, что она твердо установлена. Скажут: «Отказ управления». А это ему и самому понятно. Надо подождать, подумать, взвесить все обстоятельства полета, восстановить деталь за деталью все подробности аварии.

А машина стояла на бетонных плитах, отливая под солнечными лучами матовым серебром; и казалось, ничего с ней не произошло, никуда она не поднималась.

«Мы еще полетаем, друг! — неожиданно тепло подумал Георгий. — А ведь чуть было не катапультировался. Поторопился бы — и все!..»

Дружеское, бережное отношение к самолету, любовь к нему знакомы каждому, кто хоть раз познал, ощутил острый вкус полета — не пассажиром, конечно, а хозяином машины, ее повелителем. А подчиняется она не каждому и не вдруг. Ведь современный сверхзвуковой реактивный самолет — это даже не машина, это целый комплекс систем и агрегатов. Это сложнейший организм с двигательной установкой, с системами управления, блокировки и сигнализации, это радиоэлектроника, автоматика, кибернетика. Да разве все перечислишь? Так можно ли не любить, не беречь такой слиток ума и труда человеческого, можно ли не испытывать счастья от сознания того, что это чудо техники подвластно тебе, человек?

За шумом голосов множества людей Георгий не расслышал, как прошуршала шинами легковая автомашина. Ему даже показалось, что она прилетела, опустилась по-вертолетному прямо перед ним.

Хлопнула дверца. Артем Иванович Микоян легкой, торопливой походкой направился к Мосолову и очень бережно обнял за плечи. Потом сказал с упреком:

— Почему не прыгали, Георгий Константинович? Нельзя же так рисковать…

Почему не прыгал?.. Разве можно ответить двумя словами? Его долг — так он считает сам — использовать даже один шанс. Ведь на карту поставлено так много… И это надо понять. Он думал не о себе, о других — тех, кто пойдет следом.

И Георгий, еще не успевший собраться с мыслями, заговорил горячо и убежденно:

— Такая машина… не мог бросить, рука не поднималась. Она будет здорово летать. Вы не знаете, Артем Иванович, какая это чудесная машина!..

Он вдруг замолчал, почувствовав, что сказал что-то не так. А Генеральный весело рассмеялся и вновь обнял летчика:

— Знаю какая! Теперь благодаря вам знаю… Спасибо за мужество!

Вот и все про этот полет. Про несколько минут в небе из более чем двух тысяч часов, вписанных в летную книжку Героя Советского Союза, летчика-испытателя Георгия Константиновича Мосолова. И не надо класть на разные чаши весов эти минуты и те часы, ибо и те и другие — одно целое, на минуты мужества работали тысячи «будничных» летных часов. Именно в них закалялся тот прочный сплав, который именуется летным мастерством.

Потом Георгий сел в автомашину, устало откинулся на спинку сиденья. Повернул маленькое зеркало, установленное над лобовым стеклом, увидел свое осунувшееся лицо, поправил волосы на висках, устало улыбнулся: верно говорят, что седина — это не только годы. Не стоит, пожалуй, удивляться тому, что изморозь рановато тронула виски, что у глаз появились морщинки. Наверное, и в глубине души остался невидимый шрам на память о тех минутах. Все правильно. Это жизнь, настоящая жизнь! Никакой другой ему не надо.

«И вечный бой, покой нам только снится», — вспомнилась вдруг строчка из стихотворения Александра Блока.

Да, сегодня «бой» был жарким, но тем дороже победа. Теперь конструкторы разберутся, в чем дело, внесут необходимые изменения, и… и можно идти дальше. Таранить новые барьеры неизвестности, чтобы их оставалось все меньше, не было совсем.

…Как легка, послушна в управлении «Волга»! Все в ней просто и понятно. Неторопливо бежит она по загородному шоссе мимо пестрых, в осеннем убранстве рощ, приземистых совхозных ферм, новых жилых массивов. Георгий любит эти места и всегда восхищается их неповторимой красотой.

Но сейчас он думает совсем о другом: о том, что он не ошибся в выборе жизненного пути и не сойдет с него никогда.

Крылья мечты

Они сидели друг против друга, два летчика, два товарища. Один только что вернулся из испытательного полета. Другой ждал своего вылета. Считанные минуты в их распоряжении: может быть, пять, а может, и десять. В летный день долгих перерывов не бывает. Но и в эти промежутки они спорили о своем. Вернее, даже не спорили, а мечтали, строили планы.

Георгий говорил о новом, представляющемся ему в воображении самолете, предположительно называл характеристики машины: потолок, скорость, тягу двигателей, маневренность…

Владимир Нефедов вставлял свое. Мнения не всегда сходились. Спор был горячим, но недолгим — прервал голос в динамике:

— Машина готова. Нефедову на старт!

— Продолжим после, Жора, — бросил друг на ходу.

Но договорить им так и не довелось… Этот полет стал последним для Героя Советского Союза Владимира Нефедова. Нелепая случайность оборвала жизнь летчика…

Продолжить испытания поручили Григорию Седову, Константину Коккинаки и Георгию Мосолову.

…На аэродроме ждали посадки. С нескрываемым волнением стояли люди, запрокинув вверх головы. Самолет заходил в створ бетонной полосы. Заходил не так, как обычно, полого планируя, а мчался под большим углом к земле, словно хотел пропороть ее своим остроносым корпусом.

В тревожном молчании замерли на старте. Что-то будет? Неужели?..