— Выбирай из угла, выбирай же! — срываясь на хрип, кричал ведущий инженер, словно там, в воздухе, его можно услышать. — Выбирай!..

Остальные молчали. Молчали и ждали.

— Еще немножко, голубчик. Еще чуть-чуть… Еще… — уже совсем тихо шептал инженер. — Ну, еще малость. Давай, давай!..

Потом все облегченно вздохнули. Серебристая машина неуклюже, всеми тремя колесами, коснулась бетонных плит и помчалась в дальний конец аэродрома. Прямо по полю бежали за ней люди….

Инженеры снимали самопишущие приборы, чтобы проанализировать данные полета, ждали заключения летчика. А он обвел их усталыми глазами и умоляюще попросил:

— Братцы, дайте часок отдохнуть…

Таким был тот полет — один из сотен подобных. Да, подобных, так как у испытателей заданий простых, не связанных с опасностью, не бывает… Ведь они идут первыми.

Этот час он бродил по лесу, что рядом с аэродромом, бродил и думал о погибшем друге, его беззаветной любви к авиации, вспомнил, как сам впервые постучался в ее двери.

…До школы путь недолог. Пробежал два проулка — и там. Если через забор в проходном дворе — и того ближе, считай, по времени — минут пять. Но и короткие пути бывают долгими. Сверкнет в синеве серебро крыльев — и время останови лось. Заложит парнишка руки за голову, ноги рас ставит и устремит вверх не по-детски задумчивый взгляд. Там небо, исчерченное невидимыми голубыми дорогами, огромное, бездонное. Вот бы подняться туда, посмотреть, что творится за облаками! И кто скажет, сколько раз бороздил он это небо в своих, казавшихся тогда несбыточными, мечтах? Влюбился в авиацию, что тут поделаешь!

О мечте его как будто никто не знал, Да и от самого себя он пытался порой ее поглубже упрятать. Долго ходил по берегу «пятого океана», а ступить в него не решался. Нет, то не боязнь была, а совсем другое. «В авиацию не каждого берут», — слышал он от одного военного. Военные, конечно, все знают… Вот и пришли сомнения. Они что сорная трава: сорвешь — вырастет опять.

Но большая мечта не гаснет на ветру сомнений. На этажерке теснились перечитанные по нескольку раз, заученные наизусть книги о летчиках и самолетах. А со стены, с вырезанного из «Огонька» портрета, приветливо и одобрительно смотрел на Жору Валерий Чкалов. Свои авиационные реликвии — вырезки из газет и журналов, очки-«бабочки» с разбитым стеклом, нарукавную эмблему — «птичку», и другие — берег парнишка пуще глаза. С ними он был откровенен. Вечерами, когда за переплетом окна повисала луна и слышалось прерывистое гудение ветра, можно было представить, что ты сидишь за штурвалом огромного самолета и летишь через Северный или даже через Южный полюс.

— О чем задумался, Жорик? — спросила мать в один из таких вечеров, ласково положив на голову сына свою теплую руку.

— Знаешь, мама, я хочу стать летчиком. Давно об этом мечтаю. Ты ведь не будешь меня отговаривать, правда?

Филицата Павловна и раньше догадывалась о тайных помыслах сына, от ее внимания не ускользнули ни книги его, ни любимые игры. Но сейчас она уловила в ломающемся голосе какие-то новые нотки, увидела заискрившиеся решимостью глаза — и вдруг подумала, что все это может быть значительно серьезнее и ближе, чем казалось, что не так уж далеко то время, когда ее сын пойдет по пути, который сам для себя изберет, и никто не сможет помешать ему сделать выбор.

А в один из вешних дней 1941 года семиклассник Жора Мосолов не пришел, а скорее прилетел домой в настоящей летной форме. Синий суконный китель свободно сидел на его еще не окрепших плечах, на голубых петлицах матово поблескивали латунные «птички», на голове красовалась пилотка с кантом цвета майского неба, а лицо светилось такой радостью и счастьем, что не разделить его мать не могла.

А Жора, казалось, сам еще не верил в то, что стал учеником специальной школы Военно-Воздушных Сил. Слишком уж неожиданно все произошло. А впрочем, почему неожиданно: Разве он к этому не стремился, разве не верил, что добьется своего?

О том, что в Казани будет спецшкола ВВС, стало известно сравнительно недавно. И надо же так случиться, что ее разместили как раз в том самом, лучшем в городе, школьном здании, где учился Жора! А его школу перевели в другое помещение. Обидно, конечно, было покидать стены, в которых провел годы учебы, да еще тогда, когда они могли приблизить его мечту о небе, о полетах.

— Но своему другу Кольке, который тоже тайком мечтал об авиации, Жора сказал твердо: «Я еще вернусь сюда. Вот увидишь, вернусь!»

И он вернулся. Пришел в спецшколу, когда набор был уже закончен.

— В виде исключения, — сказал ему заведующий учебной частью, рассмотрев поданные документы — табели, где все клеточки были заполнены только пятерками, грамоты за отличную успеваемость, заботливо сохраненные Филицатой Павловной с первого года учебы сына.

Говорят, что, если путник сделал первый шаг, он должен пройти всю дорогу. Конечно, Жора понимал, что от школьника до летчика путь неблизок. На первых порах настоящего авиационного было совсем немного — только форма, вызывавшая зависть однокашников, строевая подготовка, развешанные в коридорах картины да установленный в одном из классов сверкающий полировкой трехлопастный ВИШ — винт изменяемого в полете шага. И все же учащиеся в душе уже чувствовали себя настоящими летчиками, с друзьями об авиации говорили солидно, давая понять, что кто-кто, а уж они кое-что понимают в летном деле.

Шел суровый военный 1942 год, когда Жора узнал о наборе курсантов в аэроклуб. Двух мнений быть не могло, и в тот же вечер он, едва ступив на порог дома, сообщил матери о своем решении записаться в аэроклуб.

Филицате Павловне казалось, что она уже давно готова к этому, и все же… Рука смахнула непроизвольную слезу. Война ведь, газеты и радио приносят тревожные вести с фронта. Что ни день, то новые оставленные города и села, новые похоронные листки в руках заплаканных жен и матерей. Враг рвался на восток, к Волге, враг все еще наступал.

Она тоже видела самолеты. Они почти всегда летели на запад — туда, где чудовищным факелом полыхало небо войны. Все ли вернутся в родные края?

— Зачем спешишь, сынок? — спросила она тихо, все еще на что-то надеясь. — Ведь ты мал еще. Все придет в свое время.

— Нет, мама, — очень серьезно ответил Жора. — Раз уж решено, что буду летчиком, значит лучше начинать раньше. Может быть, еще успею и фашистских стервятников бить. Да ты не волнуйся, мамочка, — добавил Георгий ласково. — Все будет хорошо! Вот увидишь. Научусь летать, окончится война, и тебя покатаю. Со мной ведь не страшно будет…

Филицата Павловна прижала к себе сына.

— А где же этот аэроклуб находится? Не далеко ли? Ведь и в школу еще ходить надо.

Не хотелось огорчать мать. Но и лукавить не привык. Сказал прямо:

— Несколько километров. Это совсем недалеко.

И тут же с напускным спокойствием добавил:

— Я узнавал, туда много попутных машин ходит. Все наши ребята будут ездить так. Ведь не один я иду в летчики.

Пришлось впервые погрешить против истины. Но уж больно велика цель…

Через несколько дней Георгий перешагнул порог Центрального аэроклуба имени В. П. Чкалова, находившегося тогда в эвакуации в Казани. В кармане лежал табель с отметками, справка о состоянии здоровья и комсомольская характеристика. А за плечами ни много ни мало — пятнадцать мальчишеских лет.

Постучал в одну из дверей.

— Где у вас начальник? — спросил он невысокого седеющего человека в видавшей виды военной форме, со следами споротых знаков отличия.

— А зачем тебе начальник?

— Хочу стать летчиком!

Седой в общем-то не удивился. Он оценивающе посмотрел на парнишку, на его отутюженную форму, протянул руку за документами и кивнул головой на стул. Садись, мол, сейчас потолкуем. Но паренек продолжал стоять. Живые глаза смотрели весело и чуть дерзко, на лице то вспыхивала, то пропадала улыбка. Не выдержав затянувшейся паузы, он решительно добавил: