Последний аспект перевесил всё, и мы с радостью подписали трудовые контракты. Теперь каждую ночь мы разъезжали по Флориде, обслуживая супермаркеты, но после развозки газет любой график был мне по плечу. Я снова был основным добытчиком в семье и был удивлён и раздосадован равнодушным отношению Светки к этому факту. С виду мы продолжали общаться, как обычно, но я чувствовал, что между нами словно пролегла какая-то невидимая стена. Напряжение росло. Из-за ночного графика мы виделись только по полчаса в день утром перед её работой и вечером перед тем, как я уезжал стрипперствовать с Серёгой. По уикендам Света по две смены пропадала в ресторане, так как в эти дни там было больше всего посетителей и соответственно чаевых. В редкие моменты вместе ссоры вспыхивали уже после пяти минут разговора. Светка стала раздражительной, критичной и придирчивой. Я был, по её мнению, то недостаточно внимателен, то слишком надоедлив. Доходило до абсурда. К примеру, она могла одновременно обвинить в скупости и расточительности. Я чувствовал, что происходит, что-то странное. Наконец терпение моё лопнуло, и я вызвал её на откровенный разговор.

- У тебя есть кто-то другой, — в лоб спросил я. У меня не было никаких причин, чтобы подозревать Светку в измене, но когда ты живёшь с человеком несколько лет, то начинаешь чувствовать любые перемены в нем не разумом, а сердцем.

-Да, как ты смеешь! — вспыхнула жена. После двух часов изощренной ментальной инквизиции, она созналась, что мои подозрения не совсем беспочвенны. Последние пару недель ей оказывал повышенные знаки внимания генеральный менеджер ресторана Джон. Богатый, красивый и харизматичный. Каждый день на входе в ресторан её ждала корзина с цветами с надписью «Доброе утро, Лана!». Она получала лучшие столики и самые прибыльные смены.

- Но это ни на что не влияет! — бурно протестовала она.

«О, да! Ещё как влияет!» — знал я.

Приходя домой, она поневоле сравнивала мрачного безработного мужа с галантным американским миллионером, засыпающим её розами, и не могла отделаться от раздражения, которое затем выливалось на мою голову. Масла в огонь подливали её подруги. Они яростно завидовали Светке и наперебой расхваливали Джона.

Смесь ревности, отчаяния и злости — с таким настроением я встретил утро двадцать третьего февраля 2000-го года.

Отмечать праздник я начал один. Светка ушла на работу, а я вытащил из холодильника недопитую бутылку рома и принялся мрачно её потреблять. Через пять минут пришел Серега.

- Ну, что! С праздником! — издалека начал он. Ему нужно было совершить небольшой шопинг, и он рассчитывал выманить меня с собой для языковой поддержки. Я не возражал — требовалось отвлечься от депрессивных дум. Приняв по стаканчику рома с ананасовым соком, мы направились в близлежащий супермаркет.

Довольно быстро Серёга прибарахлился парой джинсов и кроссовками по демократичным ценам и предложил обмыть обновки ирландским пивом.

- Может водки? — спросил у меня Серёга, когда мы заняли центральный столик в просторном зале среди кожи и красного дерева роскошного интерьера ресторана Бенниганз. Еды мы заказывать не собирались — чтобы не тратиться в дорогом заведении, мы предусмотрительно перекусили перед этим в Мак Дональдсе.

- Вроде ж пива хотели? — задумчиво ответил я, взвешивая в уме образы запотевшей бутылочки Абсолюта и кружки бархатного красного пива, которым славилось это заведение.

- Выпьем грамм по сто за праздник, а потом залакируем пивом, — рассудительно заметил Серёга. Изъянов я в его плане не нашёл, и мы приступили к заказу.

- Ту ред биирс энд ту шатс ов Абсолют, плиз, — сказал я молодому рыжему ирландцу в зелёной униформе. На вопрос о еде я решительно отказался, сказав, что мы будем только пить. Официант посмотрел уважительно и метнулся в бар.

- За победу! — произнес Серёга наиболее подходящий, по его мнению, тост. Водка была выпита залпом, и мы приступили к неспешному смакованию пива. Через пять минут моя депрессия немного отступила. Серёга тоже глядел соколом. Попросили официанта повторить.

После третьего раунда водки с пивом официант счёл уместным выразить своё сдержанное восхищение нашим размахом, и сообщил, что лежал бы под столом уже после первой стопки водки.

- Мы из России, — напыщенно прокомментировал происходящее я и потребовал ещё того же.

- Не расстраивайся, Паша! Все бабы-суки! — между тем подбадривал меня Серёга, которому я уже успел излить душу, — твоя-то хоть здесь с тобой, а моя там в Екатеринбурге. И я, вообще, не знаю, что там она делает.

Пятый сет водки и пива нам вынесли три официанта под рукоплескания окружающих.

- Вы наши герои! С этой минуты все напитки за счёт заведения! — сообщил нам впечатленный менеджер ресторана.

Эти порочные и неправильные слова сложились в нашем затуманенном мозгу в любезное каждому русскому слово «Халява»!

После шестого раунда пара пожилых американцев подошла к нам, чтобы взять автограф и сфотографироваться. Восьмую кружку пива мы смогли только отхлебнуть. Лица, окружающих стали расплываться и покачиваться. В теле возникла странная легкость, а в груди начало шириться желание спеть.

- Но…только тихо! — сказал я Серёге заплетающимся языком. Мой коллега серьезно кивнул и открыл рот. Пару секунд оттуда выходил только лёгкий змеиный шип, но вскоре связки повернулись как надо.

- Чччччорный во…о. оран, чорный во-оран, — басовито вывел Серёга, выпучив глаза. — Ты не ве-е-е-ейся надо…мноой, — подхватил я вторым голосом.

Чем дальше, тем сильней крепла песня. Мы пели удивительно красиво, и это нам нравилось. После пронзительной «Песни про Коня» подошел менеджер и к нашему удивлению попросил не петь, так как мы нарушаем спокойствие других посетителей.

Серёга так изумился, когда спустя минуту я перевёл ему просьбу менеджера, что направился бить двуличному американцу морду.

- Он же сам нас хвалил! — с надрывом протянул Серёга, и его лицо сменило пунцовый цвет на багровый. Пять минут он бродил по ресторану, как привидение по старому замку, но не смог найти менеджера, который с тревогой наблюдал за ним от барной стойки. Когда он вернулся, мы хлебнули пивка и продолжили концертную программу.

- Ээээээх, да-уро-оги, пыыыль дооо ту-уман! — заревели мы, как два грустных медведя на льдине, и вскоре нас «попросили оттель».

До аппартмент-комплекса, где мы жили, идти было не более десяти минут. У нас на дорогу ушло около двух часов. Мы несколько раз спели весь свой репертуар патриотических песен. Пару раз теряли Серёгины обновки, находили их и снова теряли.

В какой-то момент я обнаружил, что иду один по ночному городу, прокручивая в голове мысли одну чернее другой. Я представлял корзины с красными розами, белозубого Джона и подруг, уговаривающих Светку бросить меня, и чувствовал, что где-то в глубине просыпается могучая волна гнева.

Когда жена с подругами вернулись домой, я мрачный, как Мефистофель, сидел в ливин-руме за барной стойкой с бутылкой виски и сигаретой.

- Ну, что я говорила? — ехидно обратилась к подругам бойкая Людка — она уехала в Штаты сразу после свадьбы, и теперь кормила враньем невыездного мужа фсбшника, одновременно активно подыскивая ему замену из числа пожилых американцев. — У некоторых людей ничего не меняется.

- Да уж точно. Кому-то лишь бы нажраться, — презрительно скривила в мою сторону губы толстая Анжела.

Усевшись по другую сторону барной стойки, они продолжили выражать свое презрение, демонстративно пуская сигаретный дым в мою сторону. Я держался, но в какой-то момент огромному черному клубку первобытной ненависти, смешанному с летальной дозой спиртного, вдруг стало тесно в моей груди. После очередного едкого комментария подруг, всё в комнате смешалось. Мой кулак описал стремительную дугу и обрушился на барную стойку так, что стоявшие на ней стаканы подпрыгнули и жалобно зазвенели. Я вскочил на ноги и, уставившись в лица побелевших подруг жены, издал дикий звериный рёв. Остатки смелости покинули их, и к моему рёву добавился оглушительный женский визг. В ужасе они заметались по ливинг-руму, уверенные, что их жизни пришёл конец. Краем сознания я понимал, что творю что-то непотребное, но уже не мог остановиться.